Виктор Галданов - Лахудра

– Так значит вы у нас ненадолго? – полувопросительно заметил врач.

– Не знаю, – честно признался Владик. – Вообще-то это ведь не мой профиль. Я же – филолог. Никогда и не мыслил себя в роли воспитателя, тем более такого вот контингента. А вам эта работа нравится?

– Такая работа не может нравиться, – с мягкой укоризной во взоре сказал Владимир Семенович. Взгляд его пробежал по девушкам с лопатами в руках. На каждой из них лежала печать одинаковости: все они были одеты в однообразные серые халаты и косынки, лишь туфли были разными. – Я просто чувствую ответственность за этих детей, – продолжал Владимир Семенович. – Они в беде. А когда человек в беде, он обязан получить помощь. Я до определенной степени могу оказать см эту помощь. И потому я здесь.

Они долго бродили по всему большому и разветвленному хозяйству «дачи», осмотрели и парники, медицинские кабинеты, и мастерские, и Владик не мог не отметить, что дело здесь поставлено образцово, территория вычищена до блеска, наглядная агитация в порядке. И лишь гораздо позже закралась ему в душу мысль что Владимир Семенович мог стараться провести его именно таким маршрутом, чтобы преподнести деятельность своего учреждения в наиболее выгодном свете? Но какой ему был смысл перед ним, молокососом, распинаться? Этого Владик недопонимал, а потому старался как можно внимательнее слушать и вникать во все, что ему говорил врач.

– Всем этим красавицам еще нет и семнадцати. Иначе они были бы в другом учреждении. Да и диагноз – у всех стандартный – сифилис. По латыни это означает «свинячья болезнь». Однако некоторые авторитеты уверяют, что в доколумбову эпоху мир не знал этой болезни, то есть перенесена она к нам из Америки вместе с табаком. Таким образом у нас есть все основания считать, что открытием Америки Европа здорово себе навредила. Однако, если бы больными были лишь тела этих девчонок, с этим модно было как-то примириться, в конце концов, мало ли болезней на свете? Однако вместе с телами болезнь эта тяжело и подчас необратимо поражает и души…

– Здравствуйте, Владимир Семенович, – сказала встретившаяся им по пути девушка, нагруженная садовым инвентарем.

– Здравствуй, Безбородова, – мягко ответил доктор. – Ну, как твои дела?

– Лучше всех, – засмеялась девушка, окинув глазами Владика, и пошла своей дорогой.

– Дозорная, – со смешком отметил Владимир Семенович. – Направлена коллективом специально в разведку, теперь во всех отделениях будут дня два или три обсуждать вашу личность. Не осуждайте их, появление каждого нового лица в наших местах большая редкость. Кстати, как она вам?

– Кто?

– Эта Безбородова. Кличка Чубчик.

– Никогда бы не сказал, что у такой пай-девочки может быть кличка.

– За неделю, – со странной улыбкой заметил Владимир Семенович, – с этой «пай-девочкой» переспали почти все жители мужского общежития. Человек пятьсот, по-моему. Одна комната передавала ее другой за бутылку водки…

– Скоты… – с гадливым чувством пробормотал Владик.

– Да нет, люди, – возразил Владимир Семенович. – В том-то всё и дело, что они все считают себя вполне нормальными людьми. В какой-то степени этих мужчин можно понять.

– Понять? – поразился Владик.

– Мы обязаны стараться понять всех, понять какое чувство двигало человеком при совершении того или иного поступка. И когда начинаешь размышлять об этих сотнях парней, вынужденных жить годами в антисанитарии, не имея возможности создать семью, лишенных элементарной духовной пищи, живущих в полной духовной изоляции от мира культуры, по сути дела в тюрьме, причем безо всякой вины с их стороны, то поневоле начинаешь понимать, что в таких условиях человек рад любому развлечению вроде этой случайно подвернувшейся шлюшки… да-да, я не стесняюсь называть вещи своими именами. Однако теперь они стали пострадавшей стороной и громогласно требуют расправы над виновницей, не желая понять, что помимо ее вины в их горестях есть и определенная доля их собственного безрассудства.

– Так значит теперь ее будут судишь? – спросил Владик.

– А как же? Закон строго карает за намеренное заражение сифилисом здоровых людей.

– «Дура лекс – сед лекс» процитировал Владик случайно вспомнившееся латинское изречение.

– Что вы, простите, сказали? – не понял Владимир Семенович.

– Это по-латыни, – пояснил Владик, – «закон суров, но это закон».

– То-то и оно, что «дура», – вздохнул Владимир Семенович. – Бог ты мой, какие же они здесь всё-таки дуры…

Утром взрывается: яростный звонок и зажигается слепяще яркий свет пятисотваттных ламп. Корпус оживляется хлопаньем дверей, слышатся визгливая перебранка, смех. Кто-то торопливо устремляется к умывальнику, другие, их большинство, движутся подчеркнуто медлительно, словно экономя каждое движение и всем своим видом демонстрируя полное пренебрежение ко всему окружающему.

Мышка проснулась почти сразу, огретая ударом свернутого жгутом полотенца, села на кровати и огляделась. На нее никто не обращал особого внимания, все занимались своими делами: причесывались, одевались. Кукла торопливыми движениями накладывала на лицо косметическую маску. Лишь Шиза продолжала, скорчившись, лежать под одеялом. Но и она не спала, хоть глаза ее и были плотно сомкнуты, а руки под одеялом беспрерывно двигались, доставляя ей непередаваемое животное наслаждение.

Вполголоса переговариваясь, девочки бросали на нее взгляды, в которых любопытство мешалось с брезгливостью.

В эту минуту в палату вошла Анна Петровна, невыспавшаяся после ночных бдении.

– Ну? – резко сказала она. – Долго вы еще будете потягиваться. – В ту же минуту взгляд ее упал на Шизу в она истерически крикнула: – Корнакова!

Подбежав к Шизе, медсестра принялась ее расталкивать, но та продолжала заниматься своим делом, лишь промычала что-то невнятное. Анна Петровна в сердцах сдернула с нее одеяло, и тогда Шиза в ярости поднялась. Увидев ее. Мышка пожалела, что не в силах сейчас спрятаться в маленькую норку, забиться в самый дальний ее утолок, до того страшно стало ей при виде этой огромной гориллообразной фигуры, которая, сверкнув глазами, жутко зарычала, обнажая мощные, желтоватые зубы. Побледнев, Анна Петровна выскочила за дверь. Девчонки зафыркали, но когда Шиза перевела взгляд на них – немедленно умолкли.

– Ништяк, Шизуля, – успокоила ее Щипеня. – Денек быстро проскочит, ночка темная придет, тогда вволю и развлечешься, а сейчас – кушать надо – ам! – она задвигала челюстями. – Ням-нам, не понимаешь?

– Владимир Семенович, с Корнаковой надо что-то делать! – воскликнула Анна Петровна, вбежав в кабинет врача. Увидев там Владика, она слегка смутилась, поскольку не рассчитывала в присутствии его говорить на столь щекотливую тему, однако, начав разговор на повышенной ноте, она уже не в силах была остановиться и только всплеснула руками. – Ее просто необходимо лечить. Лечить и лечить…

Владимир Семенович лишь пожал плечами:

– А что мы можем сделать, если шизофрения официально признана неизлечимой болезнью?

– Но ведь она отрицательно влияет на остальных девочек. – Не в силах успокоиться, Анна Петровна мерила небольшой кабинет быстрыми шагами. – Вот и сегодня утром она, никого не стесняясь…

– Вы полагаете, наши воспитанницы еще сохранили способность стесняться? – серьезно осведомился Владимир Семенович, весело подмигнув при этом Владику. – Я и сам прекрасно понимаю, что место этой милой девочки в психиатрической лечебнице, причем, закрытого типа. Однако туда ее не принимают, ссылаясь на специфику ее нынешнего заболевания.

– Но она уже три недели как полностью здорова. По закону мы давно должны были бы отправить ее к родителям.

– В Нижний Тагил? Одну? Без сопровождения?

– Ну так давайте через ваше руководство, полковника Зайцева повлияем на психиатричку – пусть принимают…

– Где сядем, там и слезем, – вздохнул доктор. – Они откажут, у них лечебница для взрослых пациентов, а Корнакова несовершеннолетняя.

– Да, – со слезами на глазах признала Анна Петровна, вспомнив шизин оскал и сверкнувший взгляд, – совершеннейший младенец. Знаете, если мы ничего не сделаем, она…

– Сделать мы можем лишь одно – потерпеть, – сочувственным тоном резюмировал Владимир Семенович. И осторожно похлопал ее по плечу. – Христос терпел и нам, как говорится…

– Я напишу рапорт на имя Марьи Михайловны, – перебила его медсестра. – В конце концов, Корнакову до ее совершеннолетия можно перевести в колонию, там будет кому за ней следить и…

– Я ваш рапорт не подпишу, – с неизменной улыбкой заметил Владимир Семенович и повернулся в Владику, давая понять медсестре, что разговор закончен.

– А разве мы имеем право сажать невиновного в колонию, без суда и следствия, а тем более больного? – с удивлением спросил Владик.