Леонид Влодавец - Против лома нет приема

— Взвод, р-равняйсь! Смирно!… — Дударев напрягся и хотел доложить по форме, но Птицын остановил его движением руки:

— Вольно, вольно… Боец Таран здесь?

— Так точно! — отозвался Юрка.

— Выйти из строя!

Когда Юрка вышел, Птицын ухмыльнулся и сказал:

— Товарищи бойцы! Сегодня у нашего молодого коллеги знаменательный день! Во-первых, как мне доложили со стрельбища, он отстрелялся вполне прилично, изгадив только один патрон. Во-вторых, у него сегодня маленькое семейное торжество. Сегодня сыну нашего уважаемого молодого, папаши Алексею Юрьевичу Тарану исполнилось два месяца! Ура!

— Ур-ра! Ур-ра! Ура-а-а! — проорал взвод.

— В ознаменование этого события объявляю бойцу Тарану двое суток отпуска, начиная с 15.00 сегодняшнего числа. Поскольку сегодня четверг, плюсую эти двое суток к двум выходным дням. Стало быть, вернешься в понедельник до 15.00. Ясно? Переодеться в гражданку и бегом на КПП дивизии. Автобус уходит в 14.30. Как раз успеешь. Пообедаешь у жены надеюсь. Ну вот, теперь можно и сказать: «Разойдись!»

Таран разом позабыл про все свои мелкие обиды и сомнения. Надо же, блин, Птицын вспомнил про то, что Лехе два месяца исполнилось. Правда, он ведь крестный отец, ему положено.

Народ разбежался, на Тарана многие поглядывали с грустью и с завистью. Хотя рассказывать прошлые биографии здесь, как и во французском Иностранном легионе, было не принято, Юрка догадывался, что у многих мужиков где-то живут семьи, к которым они по разным причинам попасть не могут. Может, у кого-то и сыновья есть ненамного моложе Тарана. Кого-то дома прокляли, кого-то вспоминают, кому-то приятно получать хорошие деньги от отсутствующего супруга. Некоторые, как и Таран, здесь, на месте, семейства заимели, живут на квартирах и служить ходят, как на работу.

Таран и Надька, бывшая Веретенникова, нынешняя его жена, одиннадцать лет проучились в одной школе. Однако о том, что Надька была минимум с шестого класса в него влюблена, Таран узнал только в прошлом году, после того, как сам пережил крах своей первой любви. На свою голову Юрка влюбился в некую Дашу, сущего ангела по внешности и настоящую ведьму в душе. Мало того, что она врала ему на каждом шагу, утверждая, что учится в Москве и станет актрисой (а на самом деле была «девушкой по вызову» и снималась в порнухе), так она еще и втравила Тарана в темные и мокрые дела, которые едва не стоили ему жизни и привели к тому, что ему пришлось бежать из дома, где жили хоть и безбожно пьющие, но родные мать с отцом. Даша в конце концов свое получила — бандиты спихнули ее в канаву с серной кислотой, — но Тарану немало жизнь попортила. Случайно, бегая по городу как затравленный волчонок. Юрка прибежал в подъезд, где жила Надька, попал к ней домой и вот тут-то узнал, что, оказывается, искал счастье не там, где следовало. Увы, пришлось и Надьке вместе с ним уходить сюда, под защиту Генриха Птицына. И тоже надевать «мамонтовскую» форму. Сперва поварихой была, потом писарихой. Для семейной жизни Генрих выделил им комнатушку в штабе. С условием, чтоб расписались честь по чести.

Однако, где двое — там и третий. Тем более у двух восемнадцатилетних, обалдевших от любви придурков. Правда, к тому времени, когда маленький Таранчик появился на свет, все непосредственные опасности, благодаря которым Надьке пришлось убегать из дома, миновали. В принципе и Юрка мог бы домой вернуться. А жить в тесной клетушке с младенцем, когда мимо двери по коридору то и дело народ ходит и орет громкими командными голосами, не больно-то удобно. В общем, решили, что Надька отправится обратно к папе с мамой, а Таран останется служить. Он ведь имел на руках доподлинный военный билет, вроде бы служил по призыву, как положено. Конечно, Генрих его и «комиссовать» мог по состоянию здоровья, но Юрка за несколько месяцев так привык к «мамонтовской» жизни, что никакой другой себе уже не представлял. Специальности у него не было, а на гражданке и с высшим образованием работы немного.

Так что Таран переселился в казарму, все крупные вещички отвезли к Надьке в город, а Юрке каждое воскресенье — иногда и субботу тоже! — стали давать увольнения. Само собой, без всяких записок, просто он надевал гражданское и ехал в город, как обычный штатский парнишка. А когда маленькому Лешке исполнился месяц, вот так же, как сегодня, Птицын аж на четверо суток — считая два выходных — расщедрился. Он ведь был по всей форме крестным отцом

— настоял, чтоб дите крестили. Таран в эти навороты не верил, Надька, кажется, тоже, но тем не менее поехали в церковь. А за крестную мать выступила Милка единственная среди «мамонтов» дама, стоявшая на должности «бойца».

Ее биографию Таран знал, пожалуй, намного лучше других. Некогда была спортсменкой-многоборкой, потом сидела, угодила в проститутки, подсела на иглу, попала в подпольный бордель самого крутого из областных паханов — Дяди Вовы. Изображала там «садистку» в костюме из фильма «Зена — королева воинов», поскольку мордой и фигурой немного смахивала на актрису Люси Лоулесс. А потом случайно встретила Тарана, которому чудом удалось спастись от уготованной ему участи невольного подрывника-камикадзе и жаждавшего отомстить Дяде Вове. К тому же тот собрался было бежать, отравив весь свой бордель ядом, подсунутым вместо обычной дозы наркотика. Вот тогда Милка и оказалась союзницей Тарана. А потом, поскольку была она безродная и бессемейная, подалась в «мамонтихи». Подлечилась от наркоты, согнала лишний вес, набрала форму. Юрка ее считал за старшую сестру, хотя Милка полушутя-полусерьезно — у нее это фиг поймешь! — не раз предлагала свои дамские услуги забесплатно. Но Таран себя блюл и вежливо отказывался.

Прошлой зимой был вообще случай, когда Тарану, выполняя, казалось бы, совсем плевое поручение Птицына, пришлось ночевать в лесной сторожке сразу с четырьмя девками: Полиной, Лизкой, Галькой и Танькой. Так вот, Полина чуть-чуть не совратила его на измену. Спасибо, Лизкина кошка Муська подвернулась, полоснула Юрку когтями по руке и привела в разумное состояние. Лизка с кошкой теперь жили у Птицына — он их удочерил. О том, куда делись остальные, Таран не знал и знать не хотел. Тем более что у «мамонтов» вообще не принято было интересоваться сверх меры.

В общем, прошлое — это прошлое, а Таран, окрыленный близкой встречей с Надькой и маленьким Таранчиком-Тараканчиком, спешно умывал рожу и причесывался. Ему не хотелось выглядеть охламоном, тем более что у Надьки родители были не столь сильно пьющие, как его собственные, и какие-то приличия соблюдали. Зять им вообще-то понравился, хотя бы потому, что не претендовал на их жилплощадь и честно отдавал Надьке не только всю свою зарплату — а она у него после перехода в «бойцы» дошла до 5000 рублей, но и Надькино «последекретное пособие», которое тоже почти до тыщи доходило. Поэтому они не очень приставали с расспросами, с чего это простому солдатишке такие деньги платят, когда вся армия ждет-пождет зарплату месяцами.

До города и Надькиного дома Таран добрался без приключений. Был у него, конечно, соблазн зайти сначала к себе — совсем рядом ведь. Но не пошел, побоялся настроение испортить. Родители наверняка бухают, а любоваться этим Юрка не собирался. Мог вспылить, устроить мордобой, а на фига это нужно? Еще влетишь по нечаянности в ментуру, подставишь Птицына… Нет, надо идти прямо к Надьке. В конце концов, кроме нее и Алешечки, никого ему больше не надо.

На день рождения, конечно, просто так приходить не следовало. Поэтому Таран сперва зашел на «Тайваньский» рынок — там когда-то Надька в ларьке торговала — и купил букет розочек. Потом забежал в магазин игрушек и приобрел штук десять погремушек. Наконец, прихватил еще и торт со взбитыми сливками. После этого у него осталось ровно столько карманных денег, чтоб доехать обратно в часть.

Юрка поднялся на третий этаж. Позвонил в дверь. Зашаркали шаги, похоже, открывать собралась Надькина мамаша, Антонина Кузьминична, которую Таран по старой привычке именовал тетя Тоня.

— Кто? — спросила она.

— Это я, Юра, — доложил Таран, и теща отперла дверь. — Здрасте! улыбнулась тетя Тоня. — Пожаловал, выходит! Мы-то тебя раньше субботы не ждали. Ты не в самоволке, случаем?

— Нет, — поспешил уверить Юрка, — меня командир на четверо суток отпустил. В честь дня рождения сына. Лешке же Два месяца сегодня…

— Ну-у, — развела руками тетя Тоня, — добрый какой он у вас. Ладно, скидай ботинки и проходи. Только тихо. И Лешка заснул, и Надька тоже… Ой, да ты с цветочками! И торт приобрел! Да-а… А еще говорят, солдаты голодные сидят.

— Некоторые и сидят, — смущенно произнес Таран, передавая теще торт и розочки, — это нам с Надеждой так повезло…

Таран снял куртку, ботинки и всунул ноги в шлепанцы — как ни странно, те же самые, которые ему прошлым летом Надька подала, когда он сюда приплелся с разбитой и закопченной рожей, в окровавленной одежде, с кейсом, набитым компроматом, и с пластиковым пакетом, где лежал автомат со свежим нагаром. Как Надька пустила такого в дом? До сих пор удивительно!