Евгений Сухов - Капкан для медвежатника

Дверь стального хранилища держалась мертво, как если бы вросла в проем.

Смахнув капельку пота, повисшую на подбородке, Савелий Николаевич шумно выдохнул и набрал на пятом диске «восьмерку».

Опять не годится!

Может, «семерку»?

Черта с два, опять не получилось!

«Шестерку» и «пятерку» он набирал уже по инерции и без всякого ожидания успеха: предчувствовал, что нужная цифра – «четыре».

Так оно и оказалось. Когда он выставил «четверку» на пятом диске и повернул в замке отмычки, дверца сейфа отошла от корпуса на два пальца. Савелий облегченно вздохнул.

И тут же... зазвучала сирена.

Звук был громкий, пронзительный, похожий на завывание сторожевых катеров, когда они начинают гонку за обнаруженным нарушителем, вторгнувшимся в приграничные воды. Это было столь неожиданно для Савелия, что он на мгновение застыл.

Как?

Почему сработала сигнализация?

Что теперь делать?

Ступор продолжался недолго. Дело, за которым он пришел в банк, надлежало довести до конца.

Родионов одним рывком распахнул дверцу сейфа и стал шарить руками по полкам. Но ни фотографических карточек, ни письма нигде не было. В сейфе вообще ничего не было, он был совершенно пуст, как бакалейная лавка, арестованная за долги. Может, сейф с двойным дном? Постучав по металлическим стенкам, он убедился, что за ними только каменная кладка.

В растерянности Савелий Николаевич огляделся по сторонам: может, здесь есть еще какой-нибудь сейф, потайной, который он не приметил? Может, Кити ошиблась в чем-то?

А потом понял все: Кити Вронская ни в чем не ошибалась. Обманулся он, поверив в ее искренность и на правах старинного друга предложив ей свою помощь.

Он угодил в капкан! Железный, крепкий, из которого выхода не существовало. Его провели, как неискушенного мальчишку, как доверчивого простофилю. Теперь ему оставалось только спеть ослиную песенку, потому что он самый настоящий осел.

А славно его развели, черт побери!

Красиво и очень умно – ничего не скажешь – отомстила ему Вронская за его измену. Хотя почему же за измену? Он ей ничего не обещал, в вечной любви тоже не клялся, руки и сердца никогда не предлагал и даже не помышлял об этом. Их отношения были обыкновенными и мало чем отличались от тех, что зачастую связывают мужчину и женщину: просто встретились два человека, некоторое время пожили под одной крышей, а потом разошлись безо всяких обязательств.

Так за что же она его так? Может, это и правда какая-то нелепая ошибка?

По коридору уже слышался топот множества ног. Не иначе как полицейские торопятся.

Бегите, господа, хватайте злоумышленника! Сейчас его будут брать, как они полагают, с поличным. А у него ничего нет. Где это «поличное», господа полицианты? Ведь он ничего не взял. И единственное, что они могут ему инкриминировать (вот ведь словечко-то какое похабное выдумали), так это незаконное вторжение в здание банка с целью...

«С какой целью, господа? – Савелий невольно усмехнулся. – Цели никакой нет, увы. Разве только, единственно, с целью... нездорового любопытства... Побаловаться, так сказать».

–  Свободен? – раздалось рядом.

Мамай поднял голову, оглядывая подвыпившего прохожего.

И как это он его не заметил? Вырос, будто гриб, прямо из земли. А ведь он, как и велел Савелий Николаевич, сидел и глаз не спускал с дороги. Старость, что ли, подкрадывается к нему тихой сапой? Или он все же задремал слегка?

–  Нету. Хузяина житу.

–  Да ла-адно, под-двези-и, чего тебе сто-оит, – стал канючить прохожий. Котелок у него сбился на затылок и едва держался на голове. Ноги выделывали кренделя, а язык заплетался. – Зде-десь недалеко-о-о... Рубле-евик заплачу.

«Рублевик»... Да он сам мог дать этому гуляке не то чтобы рублевик – сотенную. Лишь бы он отвязался...

Тем временем прохожий вознамерился забраться в пролетку и уже занес ногу. Мамай, уже озлясь, наклонился к нему:

–  Тибе, билят, рускимэ языком сыказано: никута ни паэту, занятэ, хузяина жи...

Договорить ему не удалось: гуляка, совершенно неожиданно для крепко подвыпившего мужчины, точно и резко ударил его в висок чем-то металлическим, зажатым в ладони. Мамай коротко ойкнул и стал медленно вываливаться из пролетки.

–  Да сиди ты, сиди, – совершенно трезво произнес прикидывавшийся гулякой мужчина в котелке и устроил Мамая так, чтобы тот устойчиво сидел на своем кучерском месте. Ну, уснул человек, притомился, хозяина ожидаючи.

С кем не бывает?

Топот ног был совсем близко. Казалось, что от их грохота сотрясались даже стены.

Савелий вышел из комнаты-клетки в кабинет управляющего, сел в его кресло и закурил взятую из сигарной коробки сигару. Настоящая «Гавана». Почему бы не получить удовольствие, хотя бы напоследок!

Родионов выпустил прямо перед собой колечко дыма и удобнее расположился в кресле. Так что, когда охранники банка и полицианты во главе с помощником полицеймейстера Самойленко ворвались, запыхавшись, в кабинет управляющего, их встретили голубоватое облачко дыма и добродушная улыбка Савелия Николаевича.

–  А я уж, было, заскучал, господа, – тоном капризного повесы произнес Родионов, добродушно оглядывая блюстителей закона и благочиния, словно он был на какой-то светской вечеринке, а не за миг до арестования. – Что так долго? Куда же вы запропастились?

Самойленко в ответ только хмыкнул, а остальные полицейские во все глаза смотрели на знаменитого медвежатника, словно перед ними был артист Петр Оленев, Мамонт Дальский или на худой конец комик синематографа Макс Линдер.

–  Вот, господа, – Савелий развел руками, будто сам удивлялся происходящему, – сам не понимаю, как я оказался здесь. Затмение какое-то нашло, ей-богу. Представляете, – он доверительно посмотрел на Самойленко, – час назад я еще находился дома, а потом память выключилась, и вот я уже здесь и вижу вас. Наверное, это какая-то странная болезнь. Кажется, лунатизм называется?

–  Господин Родионов изволит шутить, – с ехидной улыбкой подвел итог разглагольствованиям знаменитого медвежатника помощник полицеймейстера Белокаменной. – Ну да мы к его шуткам привычные. Его право. Пытается объяснить свое появление в банке следствием болезни, именуемой лунатизмом. Дескать, сам не понимаю, как это случилось, потому как находился в состоянии сомнамбулизма. – Самойленко снова усмехнулся и в упор посмотрел на Савелия Николаевича. – И дверь банка вы открыли, не ведая, что творите, и сейф вскрыли, также находясь в лунатическом беспамятстве? Я так понимаю?

–  Именно так, сударь, – с жаром отозвался Родионов, воодушевленно глядя на Самойленко. – Как вы, господин коллежский советник, правильно все понимаете. Благодарствую. – Савелий поднялся с кресла и протянул для пожатия руку.

Помощник полицеймейстера на протянутую руку не обратил никакого внимания. Нахмурив брови, он пристально посмотрел на Савелия Родионова и произнес официальным тоном:

–  Перестаньте валять ваньку, господин Родионов. – Самойленко еще круче нахмурил брови, давая понять, что он не намерен шутить. – Или, как там говорят в вашем мире: гнать дурку. Этот номер у вас не пройдет. Теперь вы на каторгу отправитесь надолго! Это я вам обещаю! Вы даже представить себе не можете, как долго я ждал этого момента.

–  Почему вы мне не верите? – с явным любопытством произнес Савелий Николаевич, опустив руку. – Ведь я говорю чистейшую правду.

Помощник полицеймейстера с интересом глянул на маститого вора и обернулся:

–  Господин Заславский!

«Вот так номер, – молнией промелькнула в голове Родионова мысль, не предвещающая ничего хорошего. – А управляющий почему так быстро здесь оказался? Неужели все-таки подстроено»?

На окрик помощника полицеймейстера вошел крепкий мужчина.

–  Позвольте вам представить, – помощник полицеймейстера был сама галантность, – управляющий Императорским Промышленным банком господин Заславский Борис Яковлевич, статский советник. А это, – Самойленко полуобернулся в сторону Савелия Николаевича, – господин Родионов, известный в определенных кругах вор-медвежатник. Вы в курсе, Борис Яковлевич, что значит «медвежатник»? – спросил Заславского помощник полицеймейстера.

Савелий Николаевич никогда не видел Заславского, потому посмотрел на него с интересом. Все-таки любопытно было узнать, каким мужчиной после него серьезно увлеклась Кити Вронская.

Борис Яковлевич и правда выглядел атлетичным, наверняка занимался гимнастическими упражнениями, был подтянут и казался моложе своих пятидесяти двух лет. На крепком лице никаких морщин, что могли бы свидетельствовать о порочном образе жизни. Он был худощав, но не худ, высок, но не длинен, строен, но не тонок, и, глядя на него со спины, можно было попросту принять его за «молодого человека»; если б не густая седина на висках, его можно было бы назвать также молодым человеком, глядя на него в профиль. Савелий как раз смотрел на него сбоку и был вынужден признать, что Заславский хорош. Он благоухал французским одеколоном, одет безукоризненно, с изыском, одновременно было выдержано чувство меры. Настоящий денди. Кити всегда предпочитала именно таких породистых мужчин. Вот только когда же он успел так элегантно приодеться, поправить после сна прическу и быть свежим и выбритым, ежели сигнал тревоги прозвучал не более десяти минут назад?