Сергей Зверев - Жулик: грабеж средь бела дня

Задумка была неплохой, но уж очень рискованной.

Во-первых, залитая электричеством крыша отлично просматривалась с площади Ля Сантэ – не говоря уже о самой тюрьме. Открытое пространство между тюремными корпусами и соседним домом просматривалось и того лучше.

Во-вторых, беглец не был уверен, что тонкая проволока выдержит его вес. Да и обе антенны запросто могли прогнуться.

В-третьих, Сазонов не знал, есть в противоположном доме пожарная лестница или нет… Да и обитатели освещенных мансард могли засечь его из окон.

А ведь были еще и «в-четвертых», и «в-пятых», и «в-шестых»…

И все-таки Жулик решился на этот невероятный, почти цирковой трюк. Уж лучше смертельный риск, чем экстрадиция, суд и многолетний срок на гибельном лесоповале. Да и обратного пути в «печной подвал» у него уже не было.

Если все предыдущие действия Лехи были спланированы с арифметической точностью, то теперь ему оставалось надеяться на простое человеческое везение.

Везет, как известно, сильнейшим. Подфартило и Жулику. Все получилось именно так, как он и рассчитывал. Ловко накинув нехитрое роликовое приспособление на упругий стальной провод, Сазонов в считаные секунды съехал на крышу соседнего дома, пролетев над Парижем легкой фанеркой.

Конечно же, он не знал, засекли его нежелательные свидетели или нет, но теперь это уже не имело никакого значения.

Ступив на соседнюю крышу, недавний узник «Сантэ» быстро отыскал пожарную лестницу, ведшую в темный колодец неосвещенного двора. И осторожно полез вниз, постепенно растворяясь в чернильной темноте ночи…

Ни полицейские детективы, искавшие Алексея Сазонова по долгу службы, ни гражданские энтузиасты, мечтавшие о премии в пятьдесят тысяч евро, так и не обнаружили никаких следов беглеца.

В первые дни поисков полицейские не слишком-то и расстраивались. Они понимали: сколь бы хитроумным ни был русский уголовник, он не сможет уйти слишком далеко. Несовершенное знание Сазоновым французского, отсутствие у него документов и денег, а особенно бдительность граждан, подкрепленная обещанной премией, – все это сведет его шансы к абсолютному нулю. Можно было не сомневаться: за пределы Большого Парижа беглец не уйдет. Вся малина на его тропе будет обгажена.

Однако поиски почему-то затягивались. И лишь через три дня, когда стало очевидно, что Алексея Сазонова уже не найти, французские полицейские официально уведомили российских коллег о своем полном бессилии…

Бренчащий утренний троллейбус неторопливо катил по пустынному городу. Стекла салона отражали в себе единственного пассажира – жилистого коренастого мужчину лет около сорока. Жизнь явно прошлась по нему рашпилем. Коротко стриженную голову испещряли мелкие шрамы. Тонкие синие губы были обветренны. Глаза, окруженные сетью морщинок, смотрели угрюмо и недоверчиво. Стоя на задней площадке, мужчина цепко всматривался в городские пейзажи, проплывавшие за окнами. Руки его лежали на поручне, и узлы суставов нервно вздрагивали.

На остановке «Красный мост» пассажир вышел и, помахивая стареньким чемоданчиком, направился в сторону жилого массива. У открытой двери с завлекательной вывеской «Рюмочная» он остановился, подумал и решительно шагнул во влажную полутьму зальчика.

– Сто… нет, сто пятьдесят граммов «белой», – произнес он, подойдя к стойке.

Заспанная продавщица равнодушно набулькала водки в пластиковый стаканчик.

Посетитель прошел к столику у окна. Взглянул на свое отражение и, скупо улыбнувшись, чокнулся со стеклом.

– Ну, Эдик… С возвращеньицем, – сказал он самому себе.

Выпил, зажмурился и, смяв пластиковый стаканчик, вышел на улицу.

– Гражданин, – неожиданно послышалось из-за спины. – Гражданин! Да, вы. Ваши документы!

Гражданин обернулся – из-за угла к нему направлялись двое ментов.

– Пожалуйста, – достав из кармана сложенный вчетверо бумажный листок, он протянул его правоохранителям.

– Что это такое? – Милицейский прапорщик развернул бумажку. – Так-так-так. Справка об освобождении… Гражданин Голенков Эдуард Иванович, осужден по статье… Значит, сидели, гражданин Голенков? Сиде-ели.

– Голенков, Голенков… – глядя на справку из-за плеча прапорщика, сержант-напарник глубокомысленно морщил лоб. – Что-то фамилия больно знакомая.

– Фамилия как фамилия, – буркнул гражданин.

– Во, вспомнил! – Добросовестно прочитав документ от начала и до конца, прапорщик неохотно вернул его владельцу. – Ты в нашем горотделе, часом, не работал? Опер там когда-то такой был… Капитан Голенков. Потом его посадили. За взятки, кажется. Гро-омкое дело было!

– Это я и есть, – неохотно признался недавний зэк.

– То-то я смотрю… Ну и как там ментовская зона? Жить-то хоть можно?

– Зона как зона, – все так же сумрачно ответил Голенков. – Так я свободен?

– Пока вновь на шконари не загремишь! – жизнерадостно заверил прапорщик и кивнул разрешающе: – Ладно, иди, Эдик. Главное – нам не попадайся!

Дом, в котором бывший мент Голенков жил до отсидки, находился в глубине жилого массива, напротив заброшенной котельной. Это была облезлая блочная пятиэтажка, населенная потомственными алкоголиками-пролетариями. Роскошный черный джип «Линкольн Навигатор», стоявший у родного подъезда, явно не вписывался в картину привычной нищеты.

– И кто это здесь такой крутой поселился? – удивленно пробормотал Эдик.

Он знал, что жена Наташа теперь наверняка дома. Еще с вокзала освободившийся зэк позвонил домой и, убедившись, что к телефону подошла именно она, сразу же повесил трубку. Хотелось появиться внезапно, радостным сюрпризом. Хотелось услышать удивленный вскрик-всхлип – «Это ты, Эдичка?..» Хотелось прикоснуться губами ко лбу спящей дочери. Да и вообще, много чего хотелось. Но больше всего – сразу же окунуться в старую, долагерную жизнь, где не было ни построений на плацу, ни изнуряющей «промки», ни дебила-отрядного, ни остальных ужасов ментовской зоны.

Голенков поднялся на второй этаж, неслышно открыл своими ключами дверь и на цыпочках вошел в прихожую. И застыл, пораженный…

На крючке висельником болтался огромный мужской плащ. Под вешалкой стояли туфли сорок пятого размера. А из глубины квартиры доносились оргазмические вздохи, всхлипы и крики.

Женский голос, несомненно, принадлежал жене Наташе. На него, как на шампур, нанизывались другие звуки: скрип кровати, равномерное дзиньканье в серванте и густое мужское сопение. Мешанина звуков начисто парализовала сознание Эдика. Конечности мгновенно утратили способность двигаться, а мозг – анализировать. Но слух все-таки не отключился, и слух подсказывал, что звуки доносятся из спальни.

Спустя минуту Голенков осознал, что он еще дышит и что ноги удерживают тело вертикально. Качнувшись, он механически двинулся на звук.

Тем временем сладострастные стоны и вздохи достигли верхних нот. Эдик непонятно зачем постучал в дверь и, ощутив в себе приступ внезапной ярости, рванул ручку на себя.

Сцена поражала небывалой откровенностью. На супружеском ложе, среди сбитых простыней и скомканных одеял, лежала обнаженная Наташа. Потное тело ее блестело, как чешуя свежепойманной щуки. А между ее раздвинутых ног равномерно двигалась массивная волосатая задница.

– Гыххх… – сдавленно выдохнул обесчещенный муж и, сжав кулаки, бросился на совокупляющуюся парочку.

– Это… ты, Эдичка? – Заметив невесть откуда взявшегося супруга, Наташа в ужасе вынырнула из-под партнера и забилась в угол, стыдливо прикрывшись подушкой.

Подскочив к мужчине, Голенков резко схватил его за плечо. Тот обернулся, и бывший мент испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания… Любовником жены оказался Юра Коробейник, его старинный дружбан, с которым он когда-то вместе работал в горотделе.

Коробейник, однако, нимало не смутился. Тяжело пыхтя, он грузно поднялся с кровати. И, совершенно не стесняясь ни собственной наготы, ни влажного члена, торчащего из-под яйцеобразного живота, спокойно протянул руку:

– Привет, Эдик. С возвращением. Меня, если помнишь, Юрой зовут. – Поняв, что бывший сослуживец не ответит рукопожатием, Коробейник плавно перевел приветственный жест в другой, показав большой палец. – И я во-от такой вот мужик! Видишь, как э т о делается?

– Сука, – сипло выдохнул Голенков, отступая назад.

– Но-но, – строго сказал бывший сослуживец. – Ты мне таких слов не говори. Я теперь подполковник милиции, начальник городского ОБЭПа. А ты кто? Никто, и звать тебя никак. Бывший зэк, у которого всех документов – «Справка об освобождении». И к тому же, как я вижу, нетрезвый. Я те щас живо «нападение при исполнении» оформлю. Кому скорее поверят – мне или тебе? И вообще – выйди из спальни. Наташа хочет одеться, а тебя стесняется.

Удивительно, но Голенков безропотно подчинился. Лагерный опыт подсказывал: уж лучше права не качать, дороже выйдет. Да и Юра был тяжелее его килограммов на семьдесят. Кстати или некстати вспомнился старый анекдот: «Возвращается муж из командировки, а дома…»