Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном

Так и вышло, что события в Октябрьском-Левобережном мимо Кати не прошли. Следовало позвонить в обеденный перерыв начальнику отдела убийств Никите Колосову, с которым она не виделась и не разговаривала вот уже два месяца. Из-за пустячной ссоры.

Набрав знакомый номер до половины, Катя задумалась: вот надо же, и ссора-то глупая, из-за ерунды, и все уже кажется таким несерьезным, а все же на душе кошки скребут. И ей приходится делать первый шаг к примирению. А в чем она, собственно, провинилась перед нашим Гениальным Сыщиком, красой и гордостью убойного отдела?

Подумаешь…

Да, Никита пригласил ее на свой день рождения. Ему исполнялось тридцать три, и этой дате он придавал особое значение. Да, он пригласил ее вместе с Серегой Мещерским. Да, она сначала согласилась — Серега ради друга хоть кого мог уговорить, а потом… Потом, в самый день рождения, Катя позвонила Колосову, горячо, сердечно поздравила его и сказала, что, к сожалению, вечером она не придет.., никак, увы, не сможет.

Муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.», не переваривавший по целому ряду причин Колосова давно и всерьез, сказал свое веское «нет», едва лишь Катя робко заикнулась о приглашении коллеги по службе.

В принципе ничего такого фатального в данной ситуации Катя не видела: мало ли что бывает, сказала «да», потом «нет», обстоятельства заставили. Но Никита Колосов воспринял все уж как-то слишком мелодраматично:

— Значит, не придешь? — спросил он.

Катя залепетала: «Нет, не смогу, Никита, ты понимаешь, я не…»

— Обойдусь. Горячий привет мужу, — и бросил трубку.

С того броска прошло два месяца. Они не только не разговаривали, но даже мельком не виделись в главке. Колосов мотался по районам. Последние сведения о нем у Кати через десятые руки были следующие: он лично участвовал в задержании двух солдат-дезертиров, сбежавших из части и расстрелявших из автомата патруль ДПС.

И вот приходилось самой делать шаг к примирению.

Но что лукавить? В глубине души Катя была даже рада, что вот подвернулся какой-то там неопознанный труп в Октябрьском, в результате чего у нее появился законный повод позвонить начальнику отдела убийств. Позвонить Никите.

— Алло, Никита, здравствуй.

— Кто говорит?

Бог мой, какой у него голос! Катя даже слегка струсила — просто цепной барбос.

— Это я. Если ты занят сейчас, я перезвоню попозже.

— Подожди, Катя. Я не занят. То есть занят, но… Ты откуда говоришь?

Бог мой, как в одночасье может измениться мужской голос. И вроде ведь ничего не случилось.

— Откуда я могу творить? Из кабинета, конечно, — Катя усмехнулась. Так-то, дружок, — я по делу. Насчет убийства в Октябрьском-Левобережном. Это ведь убийство?

— Да.

— Ты им занимаешься?

— Да.

— Это не моя инициатива, — Катя сказала это строго, официально. Пусть он не воображает, что она ищет повод, чтобы капитулировать. — Мне мой начальник поручил заняться этим материалом. Если он, конечно, есть — материал по этому убийству.

— Есть. Сколько угодно.

— Я, — Катя почувствовала, что в таком тоне разговаривать ей трудно, — наверное, все-таки я не вовремя, Никита. Я тебе перезвоню. Потом как-нибудь.

— Подожди, — спохватился он. — Если у тебя есть время, зайди ко мне.

Вот так просто после двухмесячной глухой вражды по пустячному поводу — «зайди ко мне». Катя пожала плечами — он приказывает ей, а ведь она в розыске не работает. Или таким неуклюжим способом он пытается помириться с ней? В конце концов, какая разница? У нее служебное дело к Колосову, а дело не ждет.

Она выключила компьютер и поспешила вниз, в розыск. За дверью колосовского кабинета монотонно бубнил мужской голос. Катя постучала, открыла дверь и… Колосов был не один. Напротив него сидел долговязый, худой гражданин лет сорока, одетый в мятый синий костюм. Рядом с гражданином на полу стоял толстый кожаный портфель. Лицо гражданина было остреньким, птичьим. Щеки бороздили багровые прожилки. Разговаривал он, часто облизывая губы и то и дело отпивая глоточек минеральной воды из стоявшего перед ним стакана.

Колосов увидел Катю на пороге и глазами указал ей на стул возле сейфа.

— Значит, вы, Лизунов, утверждаете, что убили неизвестную вам женщину второго сентября в поселке Октябрьский-Левобережный в одиннадцать часов вечера?

Катя вся обратилась в слух. Все было сразу забыто — вражда, примирение.

— Возможно, было уже около полуночи, я на часы не смотрел, — нервно ответил гражданин по фамилии Лизунов. — Я явился к вам, чтобы во всем чистосердечно признаться и отдаться в руки правосудия. Чтобы сесть в тюрьму и испить до дна, так сказать, горькую чашу. Я отказываюсь от адвоката и… А это кто, врач? — он подозрительно уставился на Катю.

— Нет, это не врач. Это мой коллега из другого отдела. Тоже занимается этим убийством по своему служебному профилю. — Колосов обменялся взглядом с Катей. — Итак, все произошло около полуночи, вы говорите? Где же вы подкараулили потерпевшую?

— У автобусной остановки на окраине поселка.

— А там на окраине есть остановка?

— Да, маршрут восемнадцатый, — Лизунов отвечал с чувством собственного достоинства. — А вы что, не в курсе?

— Мы в курсе. Что же потерпевшая, была единственной пассажиркой, сошедшей с автобуса? — Нет. Там сошли еще две женщины. Слишком полные. Уже в летах. Это совсем не мой тип, — Лизунов поморщился. — До них мне не было никакого дела. А вот эта юная блондинка сразу же привлекла мое внимание. Классический силуэт. Прямая спина балерины. Маленькая головка, гибкая талия. Воплощенное очарование. Лживое очарование. Соблазн… Маленькая балерина в белой пачке, легкая, как пушинка. Не верьте ее очарованию. Все это мираж. А на самом деле это просто тело, сплошное тело, жадное до секса, до скотской привычки совокупляться в самых изощренных позах. Как же я ненавижу весь этот обман, всю эту лживую мимикрию!

— Что ненавидите?

— Мимикрию. Весь этот дьявольский камуфляж. Сам дьявол сидит и их точеных головках, сам дьявол глядит на нас их невинными глазами. Короче, я пошел за ней следом. За этой лживой, подлой, завуалированной сукой.

— Куда?

— Туда, куда она направлялась. Как раз в сторону того участка, на котором ее потом нашли.

— И вы преследовали ее по пятам, да? Она вас видела?

— Нет, не думаю, — на лице Лизунова блуждала кривая усмешка. — Когда это самое на меня накатывает, я не узнаю себя. Я начинаю видеть в темноте, как кошка, я делаюсь стремительным и ловким. Я крадусь, и ни одна ветка не хрустнет у меня под ногами. Я, знаете ли, воображаю себя тигром, хищником. Этакой беспощадной машиной для убийства.

— У вас было с собой оружие?

— Естественно. Вот этот нож, — Лизунов нагнулся, щелкнул замком портфеля и достал жуткого вида поварской нож. — Вот, тут и кровь запеклась, видите? Я намеренно не стал уничтожать улики. Мне нечего скрывать, — он небрежным жестом положил нож на стол. — Это самое лезвие я и вонзил.., в это упругое, жадное до секса, развратное тело.

Катю больше всего поразило то, что Колосов никак внешне не отреагировал ни на «орудие», ни на слова Лизунова. Следующий вопрос был задан самым обыденным тоном:

— Ну и как же это все между вами произошло?

— Да очень просто. Я догнал ее. Она вскрикнула, испугалась. По моему лицу она догадалась, что ее ждет. Попыталась ударить меня, вырваться. Но ей ли со мной бороться? — Лизунов закудахтал смехом. — Я ощущал жар ее тела. Меня охватил какой-то дикий первобытный восторг. Я чувствовал себя на необыкновенной высоте. Я повалил ее на землю. Разорвал на ней платье…

— Вы сначала говорили, что потерпевшая была одета в джинсы и куртку.

— Ну, я не помню таких деталей. Я был возбужден, опьянен. Я разорвал на ней верхнюю одежду. Разорвал бюстгальтер. Он-то на ней был?

— Вам это лучше знать, Лизунов.

— У нее была красивая грудь, у этой маленькой потаскушки. Грудь — это наипервейшая вещь… Я видеть спокойно не могу это.., эти… — Лизунов наклонился, закрыл лицо руками. — Я шалею. Она завизжала, и я нанес ей удар ножом в грудь. Потом ударил еще, еще. Это было море крови. Вы себе не представляете. Это половодье чувств, крови и плоти. Я просто обезумел. Я схватил ее за руку.

— За руку?

Кате в вопросе Колосова почудилась настороженность. Весь предыдущий монолог Лизунова он слушал молча.

— Ну да, за руку, — Лизунов вздохнул. — Вы хотите знать, что я сделал дальше?

— А что вы сделали дальше? Ваша жертва была мертва или еще жива?

— Она еще дышала. Но я перерезал ей горло вот так, одним движением. Схватил труп за руку и потащил. Я хотел его спрятать. Там была куча гравия на этом участке. Я забросал труп гравием.

— Зачем же было себя утруждать? — спросил Колосов. — Не проще было бы оставить все как есть?

— К этому времени я пришел в себя и ужаснулся содеянному. Меня мучил страх и угрызения совести. Я не мог видеть это истерзанное тело. Я страдал… Как я страдал! Я ведь не сразу явился к вам с повинной — заметьте. Все эти дни я боролся с собой. Поле битвы — душа человеческая… — Лизунов со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, — после жесточайшей борьбы я решил явиться к вам добровольно. С этим во мне ведь надо же что-то делать, понимаете?