Владимир Константинов - Страх

— Нынче все мы немного не в духе, — ответил я философски и направился к группе товарищей. — Здравствуйте! — вежливо поздоровался.

— Что-то долго собираетесь, Дмитрий Константинович, — вместо приветствия, хмуро проговорил Рокотов, подозрительно осматривая меня с ног до головы угрюмым взглядом, будто надеялся обнаружить у меня под курткой взрывное устройство или на худой конец «лимонку».

— Это не я. Это Мутант, — уныло ответил я и, для большей убедительности, тяжко вздохнул. — Спросонья попер не в ту сторону. Пока я его остановил, пока объяснил, что наш любимый шеф Владимир Дмитриевич приказали быть там-то и там-то. Ну вот и… Так получилось. Мой Мутант готов нести за это ответственность.

Все, кроме шефа, заулыбались. Он безнадежно махнул на меня рукой, проговорил раздраженно:

— Когда вы научитесь быть серьезным?!

— Как прикажите, товарищ полковник! — четко ответил, вытягиваясь во фрунт и «верноподданнически» заглядывая в глаза начальству. — Готов выполнить любой ваш приказ, даже самый трудный.

— Ну и фрукт! — восхищенно проговорил Иванов. — Ты, Володя, не очень наезжай на парня. Подобных юмористов нужно беречь и оберегать от дурного влияния таких пессимистов, как ты.

— Может быть, себе возмешь? А то он вот где у меня со своим юмором. — Рокотов провел ребром руки по горлу.

— У меня уже есть Говоров. Двоих для одного управления слишком много. И потом, ведь не отдашь. Он ведь у вас генератор идей, титан мысли, ас импровизаций. Я правильно говорю? — обратился ко мне Иванов.

— Нет, Сергей Иванович, извините, но вынужден с вами не согласится, — ответил я. — Никакой Владимир Дмитриевич не пессимист. Он очень даже понимает юмор. Просто у него сегодня неважное настроение. Но ведь это с каждым может случится, верно?

— Подхалим, — теперь заулыбался и Рокотов. — Ступай в дом, там тебя Говоров дожидается. Вы с ним будете отвечать за это дело. Вот с ним и поупражняешься в остроумии. Как понял?

— Чего уж тут не понять, — пожал я плечами. — Видно, дело действительно гиблое, если на него бросили лучших специалистов.

— Ты от скромности не умрешь, — рассмеялся шеф.

— И не надейтесь, — ответил я и направился к дому.

Ё-маё! Открывшаяся мне картина впечатляла! В большом холле в лужах крови «плавали» два трупа телохранителей Бублика: один — у входа, другой — у настежь распахнутой двухстворчатой двери, ведущей в зал. Они были буквально изрешечены пулями. Но это была лишь, так сказать, прелюдия. В центре зала на ковре лежал труп самого хозяина. То, что от него осталось, мало похожило на воровского авторитета — до того основательно поработали над ним заплечных дел мастера. На левой руке отсутствовали фаланги трех пальцев — среднего, безымянного и мизинца. На правой сорваны все ногти. Было отрезано правое ухо. Лицо его представляло собой нечто, отдаленно напоминающее бифштекс. Да, досталось Бублику. Определенно. На что уж я видел, перевидел всяких трупов, но от этой жуткой картины и меня стало подташнивать. Его страшная смерть вызвала к нему жалость. Хоть он, Бублик, и был порядочным свинтусом при жизни, но тоже как-никак живое существо, а потому вправе рассчитывать на сочувствие. Верно? За что же его так? Вероятнее всего, он был носителем какой-то очень ценной информации, а его палачам не терпелось о ней побольше узнать. Добились ли они своего? Скорее — да, чем — нет. От подобных пыток и статуя Свободы заговорит. Одет был Степаненко в светло-коричневый замшевый пиджак, черную сорочку и черные брюки. На ногах модные туфли. Похоже, что убийство совершено вечером, когда Бублик вернулся с какого-то званого ужина и прямиком попал в объятия незваных гостей. Очень похоже.

Над трупом хлопотал судмедэксперт Поливанов, с которым я давно и хорошо знаком. Этот эскулап впервые научил меня пить медицинский спирт неразбавленным. Тогда я ещё был молодым и зелемым, но страшно хотел повзрослеть. После первых попыток, едва не закончившихся летальным исходом, я таки научился пить этот национальный напиток аборигенов севера, чем сделал первый шаг к своему возмужанию. Два технических эксперта нашего управления сантиметр за сантиметром обследовали зал. На диване мучились страхом две старушки, похожие друг на друга, как сиамские близнецы. Они замороженными взглядами смотрели в угол на икону Божьей матери и беззвучно шевелили помертвевшими губами — вероятно, просили у неё помощи и поддержки. В кресле за журнальным столиком сидел Андрей Говоров и записывал в протокол осмотра все, что диктовал ему Поливанов.

— Привет честной компании! — проговорил я с воодушевлением.

Все, кроме старушек, (те уже были не в состоянии реально воспринимать окружающий мир и, тем более, возникающие в нем «предметы») недружно поздоровались. А Говоров со свойственной ему ехидной улыбкой проговорил:

— О, метр! Как нам вас не хватало?

— Знаю, юноша, знаю. Потому-то так спешил, — ответил я снисходительно. — Поздравляю с ценной находкой. — я кивнул на труп Бублика.

— Со свойственным мне великодушием готов ею поделиться.

— Принимается, — кивнул я. — Только давай договоримся на берегу: тебе — награды, мне — премии.

— Метр, не держите меня за глупого медведя. Я был о вас лучшего мнения. Но, как говорил великий Гёте, — «хотеть недостаточно, надо действовать». Финис коронат опус (конец венчает дело).

— Это мы понимам, чего уж там, — согласился я. — И в кого ты, Андрюша, такой умный?

— Книг надо больше читать, Дима, умных и разных, а не зацикливаться лишь на криминальном чтиве.

— Спасибо за совет. Но ведь ты сам имеешь самое непосредственное отношение к этому чтиву?

— То были ошибки молодости.

— Кто сообщил об убийстве?

— В городскую дежурную часть позвонил какой-то мужчина, отказавшись представиться. Я думаю, что это был один из убийц.

— Самоуверенные ребята. Даже не побоялись оставить нам свой голос.

— Дежурный полагает, что голос был изменен.

— Понятно. Кроме этих троих бывших наших сограждан, в доме ещё кто-нибудь есть?

— Есть ещё одна бывшая. Девица лет двадцати. В спальне на втором этаже. Изнасилована и задушена.

— Ни фига, блин, заявочки! Дела! Веселенькое утро сегодня выдалось. Определенно. Пойду, посмотрю.

— Сходи. Но учти — мы её ещё не осматривали.

— Учту.

Я поднялся на второй этаж. Спальню нашел по открытой двери. Здесь все ещё горел торшер. На широченной белой деревянной кровати поверх атласного опять же белого порывала лежал труп довольно симпатичной девушки. Ее платье было разорвано в клочья, обнажая спортивное тело. В том, что здесь произошло не приходилось сомневаться. Кто она такая? То, что не жена, это точно. Бублик был холост. Может быть, сожительница? Внимательно огляделся. Нет, не похоже. Здесь ничто не указывает на постоянное присутствие женщины. Я подошел и стал тщательно осматривать её платье, но не смог обнаружить ни одного кармана. Следовательно, у неё должна быть дамская сумочка. Обязательно должна быть. Да, но где же она? Сумочку я нашел под кроватью. Раскрыл и осторожно высыпал её содержимое на прикроватную тумбочку. Я всегда поражался — как такие маленькие сумочки могут вмещать в себя такую прорву всевозможных предметов? Поразительная способность! Бог мой, чего только здесь не было: три тюбика губной помады, лак, пробные французские духи, набор косметических инструментов, клипсы, жевательные резинки «Дирол», презервативы, ключи от квартиры, приличная пачка сторублевок, фотография какого-то качка с лицом законченнного злодея. Отсутствовало лишь то, что меня в первую очередь интересовало — документ удостоверяющий её личность или на худой конец записная книжка с телофонами знакомых. Вот, блин, нет в жизни счастья! Определенно.

Как же на неё выйти? Думай, кретин, думай. Ведь не украшения ради носишь ты на плечах эту самую штуковину, которой гордишься, а пользы дела для. Или твои умственные способности ограничиваются лишь дохлыми приколами над порядочными людьми? Похоже на то. Очень похоже. И все же надо попытаться. Иной альтернативы у меня нет. Итак, судя по длинным загнутым ногтям потерпевшей, выкрашенным в жуткий темно-зеленый цвет, она не занималась переносом тяжестей и не стояла у станка на заводе, не была она и медсестрой, машинистом землеройной машины, бульдозеристом, продавщицей мясного отдела, архивариусом, бухгалтером, научным сотрудником (ученые обычно не носят презервативов в дамских сумочках. Впрочем, здесь я могу ошибаться), водителем троллейбуса, сантехником. Вряд ли она вообще занималась каким-либо продуктивным трудом. Скорее всего, её профессия непосредственным образом была связана с её красивым телом. Необходимо дать задание художнику нарисовать её прижизненный портрет, размножить его и разослать во все райотделы. При её профессии она не могла, не имела права не стать объектом внимания оперативных работников. Пожалуй, это самый продуктивный метод.