Антон Французов - Нешкольный дневник

Им, капитаном Никифоровым, взятой, если прибегнуть к игре слов.

— Я не смог сдать его в архив, — сказал он тихо. — Дело было закрыто за смертью главных обвиняемых, а уж я-то хорошо знаю, какова судьба всех фигурирующих в деле вещественных доказательств, если они, конечно, не представляют финансовой ценности.

Куда только давалось его косноязычие.

Мне почему-то стало неловко: не зная качества мне предложенного, я не мог гарантировать, что возьму текст, и даже малая вероятность того, что Никифорову придется сказать «нет», странным образом вызвала у меня ощущение дискомфорта. К тому же это был тот самый человек, чью фамилию я слышал две недели назад в своеобразном контексте.

— Сколько, вы говорите, он у вас лежит, капитан… м-м-м… а как вас зовут, а то хлестать вас фамилией-званием, как-то, знаете, не очень…

— Николай Григорьевич. Да можно просто Коля.

— Николай, сколько у вас хранится этот документ?

— Где-то два года, я говорил уже.

— Да, правильно. И вы только недавно решились… я так полагаю, вы хотите, чтобы я опубликовал это?

— Ну да. — Он уже совершенно по-хозяйски плеснул себе водки. — Вам… нет? Водки, а?

— Нет, пока воздержусь. Так что такое произошло, что вы решили этот дневник… обнародовать? Два года — это все-таки большой срок. — Я впился взглядом в мрачное лицо Никифорова, в котором не было уже и легкого намека на ту растерянность, которую я ясно читал в его глазах в первые минуты нашего знакомства. Он явно хотел что-то сказать, но словно удерживался от этого, потому что даже не стал глотать только что опрокинутую стопку, держа водку во рту и перекатывая ее от одной щеки к другой. Потом все-таки проглотил, заел ломтиком сыра и выдохнул:

— Просто я не ожидал… это… значит, не ожидал я такого совпадения. Дело в том, что есть у меня один одноклассник. Соловьев его фамилия. Он теперь заправляет несколькими конторами в городе, которые ведают гастролями всяких разных московских певичек и педиков. — Он произнес это так, словно два эти слова на букву «п» были однокоренными. — Гастроли. Ну… вот так.

Я кивнул. Еще бы я не знал Соловьева. Он-то мне про Никифорова и наплел. Сложно не знать Соловьева. В нашем городе любой даже изредка появляющийся в публичных сферах человек обречен на общение с господином Соловьевым.

Вот этот-то деятель культуры и шоу-бизнеса и оказался одноклассником капитана Никифорова. А далее я выслушал еще одну историю, которая сыграла решающую роль в решении Николая обратиться ко мне.

Однажды Соловьев пришел в гости к Никифорову. Дома не оказалось ни самого Никифорова, ни его жены и дочери. Только мама. Несмотря на то что отношения между бывшими одноклассниками были весьма прохладными, матушка Никифорова всегда относилась к Соловьеву с симпатией. Потому, поболтав с ним о том о сем, она оставила его дожидаться своего сына, а сама вышла в магазин.

Будучи человеком бесцеремонным, к тому же только что дернувшим «дорожку» кокаина, Соловьев развил в пределах квартиры бурную деятельность: просмотрел пару видеокассет, порылся в бумагах на столе капитана и выудил этот самый дневник. Тут же прочитал (того, кто знаком с действием психостимулятора, в частности кокаина, в теории, не говоря уж о практике, не удивит такая активность) и заорал, что это круто. Когда пришел Никифоров, Соловьев тут же заявил, что у него есть что-то наподобие, и был искренне удивлен, когда капитан вознамерился набить ему рожу. Впрочем, справедливое негодование Никифорова несколько улеглось, когда Соловьев сказал ему:

— Я не просто так. Если бы у меня не было особых причин, я никогда не сказал бы тебе, что наткнулся на этот вот дневник этой, как ее…

— Кати Павловой.

— Вот-вот. Если бы не было особых причин…

— А что, у тебя есть особые причины? — резко спросил тогда капитан Никифоров.

— А вот есть. Просто, разбирая этот дневник, я наткнулся на несколько знакомых имен. Я уже встречал все эти имена: Катя Павлова, «мама» Нина Ароновна, сутенер Фил, Ромео, Корженевич и Шуб… Лечо Шароев, и вообще.

— Встречал? Где?

— Я купил ноутбук. Дико навороченный ноутбук, такая модель стоит минимум четыре тысячи долларов. Я же взял его за семь тысяч рублей, то есть, считай, даром. Там было много всего. В том числе — довольно объемный вордовский файл, содержащий очень интересные сведения. Что-то вроде лирической исповеди на криминально-эротические темы. Конечно, файл и вообще многое на «винте» было запаролено. Но ты же знаешь, Коля, я с компьютером на «ты».

— Какие интересные совпадения! — угрюмо сказал Соловьеву капитан Никифоров. — Если это тот ноутбук, о котором я думаю, то он принадлежал как раз этому «голубому» Ромео… ведь ты прочитал весь дневник Кати?

— Если ты имеешь в виду то место, где она упоминает этого Ромео, настукивающего что-то на клавиатуре ноутбука, который он где-то спер… то я это прочитал.

— А как выглядел тот парень?

— «Как выглядел», «как выглядел»… хреново он выглядел. Наверно, торчал он на «гере» конкретно, потому что взгляд у него совершенно дикий был. А ноутбук он без зазрения совести спихнул. Я даже думаю, что это вовсе и не Ромео никакой был, если это тот самый ноутбук, что упоминается в дневнике этой твоей Кати Павловой. — Соловьев даже подпрыгивал, так его распирала энергия и так, напирая и сминая одно другим, вылетали из него многочисленные шумные слова. — Наверно, тот нарк перехватил этот ноут… где-нибудь на леваке его схомячил, а потом и толкнул по бросовой цене первому попавшемуся платежеспособному… я это и оказался. — Он недоговаривал фразы. — Ты. вот что, капитан… давай-ка издадим это дело. 11охлеще любого криминального романа получится, тем более что чтиво современное сплошь выдавливают, как засохшую зубную пасту… высасывают из пальца, лепят откровенную туфту, в общем… а это, что у нас, дневники от Кати этой и от РОмео, которого мусора так и не нашли… это же прокатит за милую душу! А, так как?

Никифоров посмотрел на него искоса и уже хотел указать направление, в котором драгоценному одноклассничку следует убираться, когда тот, очевидно угадав наиболее вероятную реакцию Николая, примирительно заговорил:

— Ты пойми, что если ты начитался этой Кати и думаешь, что выставлять ее сокровенное на всеобщий просмотр — это кощунство… так глупо это, если ты в самом деле вот так думаешь! Между прочим, это очень глупо!

— Да ты хоть знаешь, как мне эта тетрадочка досталась, которую ты тут лапал, Соловьев?

— Беспредметно подходишь к теме, Коля. Это не дело.

Капитан Никифоров посмотрел на остатки водки, долил их

в свой стакан, после того как я в очередной раз отказался. Потом хмуро произнес:

— В общем, уговорил он меня тогда. Кстати, к вам порекомендовал пойти тоже он. Не знаю… наверно, правильно говорил, что не надо это придерживать у… пусть даже у сердца. Пусть и другие знают. Может, и глупо говорю, как он мне тогда несколько раз повторил, но…

— Понятно, — сказал я. — Вот эта шикарная распечатка, наверно, и есть тот файл, который ваш Соловьев чудесным образом нашел и распаролил? Под «ксерокопией» дневника Кати?

— Так вы посмотрите?

— Да, — ответил я. — Сегодня же.

— Тогда я пойду, пожалуй, — сказал Никифоров. — Дождь там, вон как раскочегарило. Я там от себя несколько слов написал… А если что… если что надумаете, то позвоните мне домой… у вас того… бумажка есть, телефон чтобы записать?

На прощание он сказал с порога:

— Если то, что я написал, вам не подойдет, то вы уж из-за этого не бракуйте все… весь текст. Хотя тут вся правда. Я из-за этой правды… даже работу сменил… и…

Недоговорив, он нырнул в темный прогал лестничной клетки, и гул удаляющихся шагов вскоре стих.

После ухода капитана Никифорова я не сразу обратился к принесенному им тексту, точнее, двум текстам от разных авторов, механически сложенным, спрессованным в один. Мне позвонили из издательства, попросили спешно отрецензировать несколько пробных проектов серий, так что следующие два дня я совершенно не смотрел в сторону бумажкой стопки, принесенной Никифоровым. Она лежала на холодильнике, то есть там, куда я ее положил, прежде чем пошел проводить гостя до порога. Судьбой никифоровских листов интересовались разве что тараканы, которым в моей квартире до всего есть дело: они маршировали по тексту, как советские войска на Параде Победы, а самый жирный и усатый изображал маршала Рокоссовского.

Впрочем, скоро у меня дошли руки и до тараканов, и до текста Никифорова. Первых я выморил, а стопку бумаг сначала просмотрел, как говорится, по диагонали, а потом начал читать, впитывая каждое слово. Эффект… эффект был сильнее, чем я мог предполагать. Скажем так

Ночь прошла, как только, коротко треснув, перегорела лампочка в моем прикроватном светильнике. Только в этот момент я обнаружил, что за окном разводит унылые серые ладони рассвет, что всю ночь удушливо хрипевшие деревья у дома вдруг замерли как будто в ожидании и черная рука одного дерева уперлась в мой подоконник, а потом сухо выстрелила, срываясь.