Борис Пугачев - Дуэль с собой

— Гриша понимает, что правление назначает и снимает гендиректора, и хочет максимально уменьшить вероятность своей замены. Хотя… Может, что-то другое, Гриша — сложный человек.

— Думаешь?.. А почему тогда ты ведешь себя так спокойно?

— Меня на все не хватит. Ты же знаешь, сколько у меня дел. Совместное предприятие нам с тобой нужно только для внешнеэкономической деятельности. Мне с моей прошлой секретностью светиться не нужно. Отвечать за Гришины кредитные обязательства я тоже не хочу. В общем, по-моему, все развивается правильно. Ну, а если вдруг что-то изменится — разберемся. Не забывай: нас большинство. «Поп свое, а черт — свое».

— Что-то ты, Родик, тоже не договариваешь… И вообще, твои пословицы надоели.

— Они не мои. Это народная мудрость. А правда всегда надоедает быстро. «Всяк про правду трубит, да не всяк правду любит». «Правда глаза колет»…

— Уймись. Не доводи до греха…

Глупо строить планы на всю жизнь, не будучи господином даже завтрашнего дня.

Сенека

Страна уже три недели обсуждала одну тему — выборы президента РСФСР. И вот, наконец, огласили очевидное — Ельцин. Его красочно, не по-советски, привели к присяге, наделили какими-то особыми полномочиями, и он стал тянуть государственное одеяло на себя, жестко разделяя Россию и Советский Союз. Горбачев, практически потерявший авторитет, противопоставить ничего не мог.

В результате такой борьбы каждый день рушились недавно казавшиеся незыблемыми советские устои. Ценности социализма перестали интересовать людей. Страна в ожидании чего-то судьбоносного остановилась и начала нищать. В магазинах пропадали самые простые продукты. Бабушки во дворах шушукались о надвигающемся голоде и близком конце света, что успешно опровергали множащиеся по всей стране толкучки и рынки, переполненные низкосортной контрабандой, способной удовлетворить любые запросы неприхотливого советского обывателя. Купить тут можно было почти все, но неуемный рост цен заставлял думать о том, что завтра это изобилие станет недоступным. Молодежь ринулась на рынки — за одеждой, электроникой и другими импортными вещами. Старшее поколение, проводя известные аналогии, пыталось запастись впрок любыми товарами в государственных магазинах. Малогабаритные квартиры и гаражи превращались в мини-склады, где в новых ванночках для купания детей хранили соль, в коридорах стояли никому не нужные стиральные доски, маскирующие мешки с мукой и сахаром. Скупали все, что можно было достать в оскудевшей государственной торговой сети, тратя последние сбережения и скудную зарплату.

Всеобщее беспокойство не обошло стороной и Родика. Он на всякий случай сложил в гараже почти два десятка канистр с бензином и заставил жену законсервировать огромное количество мяса, овощей и фруктов, которые для него не составило труда добыть, правда с многократной переплатой, все на той же продуктовой базе у Киевского вокзала. Происходящее в стране его волновало, но не страшило. Имеющийся запас валюты и материальных ценностей, по его мнению, гарантировал долгое и безбедное существование. Пугало другое. Покупательская способность качественно изменилась. То, что хотели вчера, не брали сегодня. Он беспомощно наблюдал за тем, как его мелкие производства медленно отмирают или попадают в водоворот конкурентной борьбы с контрабандой.

Снизились объемы продажи ювелирки, резко упал спрос на металлическую посуду. Пропали заказчики защитных жилетов, хотя по телевидению показали пошитые в Родиковом кооперативе жилеты для четы Горбачевых, и он наивно ожидал покупательского бума. Рынок менялся, делая вложения в производство ранее дефицитных товаров невыгодными и трудоемкими, а получение сырья — недоступным. Это превращало существующий социалистический дефицит в пустоту, которую начали заполнять перекупщики всех мастей, раньше именуемые «фарцовщиками» и подпадающие под ряд статей Уголовного кодекса, а сейчас считающие себя элитой общества. Среди кооператоров угасало стремление обеспечивать людей доступным по цене отечественным товаром, а государственные предприятия, раньше дотируемые из каких-то таинственных фондов, начали перекачивать деньги из оборотных средств в зарплату и, соответственно, неуклонно снижать объемы производства. Зато на толкучках появилась невиданная раньше продукция по невиданно высоким (или низким — смотря, с чем сравнивать) ценам. Сравнивать, впрочем, было не с чем. Раньше таких товаров в Союзе просто не знали, и тот, кто умел доставить их в страну, стремительно богател. Родика мучили противоречия, он осознавал необходимость выбирать между производством и коммерцией, основанной на перепродажах и финансовых операциях.

Заниматься и тем и другим становилось все труднее, а главное, было неразумным. Прибыль от продажи спецодежды в разы превышала, например, прибыль от любого производства. Закрывать же их Родик пока не мог. Социальные и моральные аспекты его бизнеса хранили еще черты социализма — забота о людях превалировала, а производственная деятельность оставалась для него престижным и любимым занятием. Кроме того, еще теплилась надежда, что все вернется на круги своя. Поэтому изготовление прессов шло полным ходом. Первую партию отправили в Таджикистан. Однако новых заказчиков не появлялось, несмотря на массовую рекламу и привлечение на разных основах руководителей строительных организаций. По другим направлениям было не лучше. Родик чувствовал, что течение грядущих перемен увлекает его в коммерцию, но пока боялся полностью отдаться потоку и держался производственного берега.

Григорий Михайлович сдержал слово и вернул валюту после проведения необходимых платежей в совместном предприятии. Родик решил вложить эти деньги в коммерцию. За последние два месяца он проанализировал массу возможностей закупок зарубежных товаров, но ничего лучше китайских пуховиков не нашел. Конечно, приобрести компьютеры или другую электронику было бы выгоднее, но денег на достойную партию не хватало, а в небольших количествах эта продукция становилась нерентабельной. Пуховики же — товар чрезвычайно дефицитный и популярный. Проект контракта давно лежал у него на столе. Он подписал его по факсу и передал в бухгалтерию. Время не ждало, наступал сезон. В случае успеха операция сулила колоссальные прибыли даже при мелкооптовой распродаже, которая, судя по имеющимся заказам, уже была обеспечена. Другой не менее важной стороной этой операции являлась отработка схемы оптовых поставок зарубежных товаров народного потребления. Такими закупками на всем московском рынке занимались единицы, и в случае успеха можно было поставить их на поток.

— Валентина Петровна, постарайтесь лично проконтролировать оплату, — передавая контракт, попросил Родик. Мне необходимо лететь в Таджикистан. Если будут какие-то осложнения, то срочно звоните мне. Промедление смерти подобно. Не дай бог, мы с пуховиками до следующей зимы зависнем.

— Летите спокойно, Родион Иванович, я все сделаю, — ответила бухгалтер, подшивая контракт в отдельную папку. — Платежку подготовлю сегодня.

— Спасибо. До субботы я еще буду в Москве. Улетаю в ночь на воскресенье.

— Счастливого полета!

В Душанбе Родика ждали во вторник.

Вопреки опасениям Абдужаллола дело довели до суда, и Родика вызвали в качестве пострадавшего. Появиться на судебном заседании следовало обязательно и так Родик пренебрег участием в следствии, и в предварительном слушании, сославшись на болезнь и длительную командировку. Эти процедуры, нарушив какие-то правила, провели без него, но сейчас его присутствие было необходимо.

Кроме того, в пятницу Окса собиралась справлять свой день рождения. Она шутливо грозила Родику разными карами, если он не приедет, но он и сам стремился в Таджикистан. После каждого душанбинского телефонного разговора внутри что-то зовуще тянуло, а ночью снились сны, освещенные горячим таджикским солнцем. Мысли о разрыве с Оксой уходили на задний план. Дел на понедельник не было, и он, проведя субботу с семьей, улетел в Душанбе.

Родика встретили знакомые, радостно улыбающиеся лица, но другой город. Город небритых, бряцающих оружием мужчин, неопрятно одетых в полувоенные камуфляжные куртки. Город неухоженных улиц и запыленных грузовиков, набитых людьми и пожитками. Во дворе дома не было привычной людской суеты. Только солнце светило по-прежнему, создавая душно-пыльную атмосферу большого города, затихшего в преддверии бури. Беспокойство охватило Родика еще в самолете, где среди пассажиров он не заметил ни одного русскоязычного гражданина великой державы. Командиром корабля оказался Саша Стрючковский, который при виде Родика неподдельно обрадовался. Родик вначале с трудом узнал его.

Заметив его удивленный взгляд, Саша спросил: