Антон Чиж - Холодные сердца

24 ноября одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года, когда морозы уже сковали голую землю, а снег присыпал ее мелкой крупой, дачный городок Сестрорецк был встревожен чрезвычайным происшествием.

Селение наше уездное устроилось на узком клочке меж Финским заливом и озером Разлив. С первыми майскими лучами оно наполняется шумной публикой из столицы и пустеет с сентябрьскими ветрами, погружаясь в дрему до весны.

Совершая утренний обход по прибрежной полосе, городовой Шемякин обнаружил разодранную тряпицу. Быть может, он не обратил бы внимания на посторонний мусор, какой в изобилии имеется в общественных местах. Ему не показалось странным, что вот так, посреди пляжа, валяется принадлежность дамского гардероба. Не поленившись поднять вещь, на ощупь из нового шевиота, какой не пускают на половые тряпки, Шемякин приметил на разодранной блузке следы грязно-бурого вещества, от которого попахивало свежей кровью. Своему носу Шемякин привык доверять, как самому приставу.

Затолкав в карман шинели находку, чтобы представить начальству для дальнейшего выяснения, городовой тут же наткнулся на новый сюрприз: тряпичный куль словно комкали в спешке. Материал светлого шелка, какой идет на юбку, украшали пятна, как бы проступившие наружу. Служба в маленьком городке, в котором редко что случается, усыпляет полицейское чутье, но как выглядит материя, пропитанная кровью, Шемякин знал.

Присев на корточки, он с некоторым усилием растянул концы, прихваченные морозом. Внутри открылось нечто, по форме напоминавшее крупную сморщенную свеклу. Скорее из любопытства, чем по соображениям рассудка, Шемякин поддел ее пальцем. Овощ лениво перевернулся, открывая полые щупальца, торчащие пучком. Городовой нахмурился, соображая, что это могло быть, как вдруг мысль простая и точная ударила ему в лоб. Да так, что он чуть не свалился. И сразу отбросил находку, словно взял в руки дохлую кошку. Взяв себя в руки, Шемякин нашарил свисток, упорно не желавший прыгать в пальцы, и дал двойную трель. Что означало, несомненно, тревогу. Прибыло подкрепление в лице соседних постовых. Втроем они еще раз осмотрели находку, стараясь не приближаться к ней, и пришли к неизбежному выводу: в таком деле без станового пристава не обойтись. Один остался сторожить, а двое направились в участок. Шемякин тер платком замерзшие руки. Все казалось ему, что на несчастном пальце опять и опять проступают багровые следы. Было от чего прийти в трепет: не каждый день городовой находит вырезанное сердце.

Прибывший становой пристав, ротмистр Недельский, тоже не желал прикасаться к находке. Он питал надежду, что сердце потеряли растяпы-санитары из нашего лазарета или мясник обронил коровьи внутренности. Но по здравом размышлении понял, что надеяться на чудо не стоит. Уездный врач Асмус, вызванный в участок, куда доставили холодное сердце, подтвердил: безусловно, человеческое. И добавил, что в их заштатном лазарете не то что сердце вырезать – аппендицит удалить побоятся.

Признаки паники, охватившие полицейский участок, были подавлены строгим внушением пристава. Всем городовым в составе шестнадцати душ и двум чиновникам было приказано зашить рот суровой нитью и пикнуть не сметь, чтобы о происшествии не пронюхали жители города, а тем более репортеры из Петербурга. Их еще тут не хватало. В результате грозного внушения весь Сестрорецк через час судачил о невиданном событии.

Недельский учинил самый строгий розыск. Уже к вечеру было установлено: накануне барышня Анюкова вышла прогуляться и пропала. Юбка и блузка, показанные ее домохозяйке, были опознаны, после чего почтенная дама лишилась чувств. Барышня Анюкова была известна всему городу легким нравом и незатейливым поведением, но все-таки рамки приличия не переступала. Разве иногда называли ее за глаза… э-кх-м… но ведь и честную женщину порой обложат эдак ни за что ни про что.

Город и даже окрестности буквально перерыли снизу доверху. Но тело найти не удалось. Зато нашлись свидетели, которые видели, как Анюкова прогуливалась с чиновником в отставке Лапиным, известным пьяницей и бездельником, спускающим крохотную пенсию. Лапин был найден во дворе собственного дома в глубоком забытьи. Разбудить его удалось только ведром ледяной воды. Когда же он продрал глаза, то слабо понимал, где находится и что происходит. Зато многое понял пристав. Одежду Лапина покрывали пятна бурого цвета. При обыске во дворе обнаружили поварской нож в засохших потеках и прилипших частичках чего-то вроде человеческой плоти. Трудно найти улики, изобличающие так полно.

Лапина препроводили в участок и подвергли допросу. Он ничего не помнил – ни что делал прошлым вечером, ни где был, ни как оказался дома. Он даже не мог вспомнить, с кем встречался, и встречался ли вообще. Под напором Недельского злодей вспомнил, что собирался провести вечер в приятной компании с барышней. Но назвать ее решительно отказался. Когда же пристав прямо спросил, где спрятано тело несчастной Анюковой, чиновник непонимающе уставился на Недельского. Предъявленные улики вызвали у Лапина явные признаки ужаса. Он все повторял, что не может вспомнить из прошлого вечера ничего, никого не убивал и не представляет, куда делась барышня Анюкова. Запирательства не помогли. Задержанный был препровожден в окружной суд. Между тем проведенный анализ следов на его одежде однозначно определил, что она испачкана человеческой кровью.

Случившееся было изложено в судебном деле ярко. Повстречав Анюкову, Лапин предложил прогуляться. Веселая барышня согласилась. По причине холодной погоды Лапин достал бутылку спиртного и угостил жертву. Сам тоже принял изрядную дозу. После чего в сознании его произошло отчаянное помутнение. Отведя ее в глухое место, он зарезал несчастную. Этого показалось мало, и он вырезал сердце, после чего надежно спрятал тело. Свидетели признали нож и даже вспомнили, что Лапин любил с ним гулять, похваляясь и демонстрируя ловкость в метании.

Показания свидетелей и улики были изобличающими. Лапин не смог опровергнуть ни одно из доказательств, лишь плакал и уверял, что не мог убить живого человека.

Дело было рассмотрено вскоре. На процессе Лапин божился, рыдал и падал на колени. Присяжные сочли доказательства вескими, а нежелание преступника указать, где спрятал тело, – отягчающим вину. Врачебной экспертизой он был признан вменяемым и дееспособным, а значит, заслуживающим самого сурового наказания: десяти лет каторги. Какие и получил по приговору суда.

Голова нашего городка, милейший Фёкл Антонович, был чрезвычайно доволен таким успешным разрешением дела, которое смыло пятно с любимого Сестрорецка, хвалил пристава и городовых. Только тело не нашли. Но об этом постарались забыть, как о мелком и неприятном недоразумении.

Еще с месяц бродили самые удивительные слухи. Но и они утихли под влиянием спокойной жизни и целебного морского воздуха. Кроме того, Недельский считал непозволительными любые разговоры, когда дело раскрыто и приговор вынесен. А тело не нашли – не так уж это и важно. Напрасно он так думал.

Июнь в северных широтах – месяц проникновенный. Каждая травинка и листочек, замученные холодной весной, спешат вытянуться к солнцу, показав себя во всей красе. Небо отмылось от слякоти, сверкая брызгами искр на обозримом пространстве залива. Даже песок, простой песок, горит белым золотом, словно без него не будет настоящего лета.

В такой удивительный день, а точнее, раннее утро, когда голова пуста от радостных предчувствий, а птички щебечут по кустам, в начале Дубковской улицы появился молодой человек. Одет он был чисто, но вид имел довольно растрепанный, словно пришлось пережить ему нечто волнующее. Галстук сбился, верхняя пуговица воротника предательски расстегнулась, из-под жилетки торчал кончик сорочки – верх неприличия, а прическа была в полном беспорядке, словно волосы его взъерошили пятерней. Он разглядывал отдаленный конец улицы, которую следовало бы назвать широкой просекой, так обильно росли по обе стороны ее деревья и прочая зелень. Вдалеке, кроме зелени, решительно ничего не виднелось. И только самый внимательный взгляд приметил бы легкое облачко пыли, поднятое над сухой дорогой. Словно бричка проехала, оставив после себя исчезающий след. Молодой человек, укрываясь за густым орешником, упрямо разглядывал поворот, который дорога проделала среди деревьев.

Тяжко вздохнув, словно с души его свалился непомерный груз, он вынул карманные часы, нахмурился, что опоздает – а ему полагалось в это прекрасное утро спешить на службу, – и, выйдя из-за куста, торопливым шагом отправился в путь. Дойдя до перекрестка, где среди зелени виднелась дача с ажурными ставнями, он повернул направо. В этом не было ничего необычного, если бы короткая дорога к дому не лежала в противоположной стороне.