Копьё царя Соломона (СИ) - Тегюль Мари

«Трень, трень, трень» — трижды прозвенел внизу, на дверях подъезда, звонок. Ник, с раннего утра работавший у себя в кабинете над записками о пропаже из музея части клада древнеримских монет, не так давно найденных в Западной Грузии, в селе Герзеули близ Сухуми, поднял голову и прислушался. Вниз по лестнице быстро прошлепал Петрус. «Кто это может быть в такую рань, — подумал Ник. — Скорее всего, кто-нибудь из окрестных крестьян привез провизию, заказанную Петрусом».

И он вернулся к своим занятием.

Но тихое постукивание в дверь кабинета через несколько минут возвещало о том, что это были вовсе не крестьяне. Осторожно, чтобы не шуметь, Ник встал из-за стола и вышел, прикрыв за собой дверь. У дверей стоял Петрус и держал в руках листок бумаги.

— Ник, депеша, — громким шепотом возвестил он.

Ник с удивлением взял депешу. Она была из Батума. В ней было сказано очень коротко: «Буду через два дня Тифлисе. Аполлинарий».

Не так давно Ник получил подробное письмо от Аполлинария из Эдинбурга. Аполлинарий оказался большим любителем эпистолярного жанра и подробнейшим образом описывал все подробности своего пребывания на Британских островах. Его письма были такими насыщенными и красочными, изобиловали такими подробностями, что Ник завел для них особую папку и реестр, в котором отмечал номер письма и коротко, о чем в нем идет речь. Если бы Аполлинарий собирался в Тифлис, он заранее наверняка бы об этом написал. Поэтому Ник был удивлен. Только какие-то срочные дела могли заставить его приехать.

Ник встал и в задумчивости прошел по кабинету. Ему вспомнились все подробности знакомства с Аполлинарием, нашумевшее год тому назад «дело о манускрипте», поездка в Абастумани, свадьба его и Лили, на которой Аполлинарий был шафером.

Ник на цыпочках подошел к двери спальни и заглянул. Разметав по подушке темные кудри и подложив кулачок под щеку, крепким утренним сном спала Лили. Ник немного полюбовался этой безмятежной картиной и тихонько вернулся в кабинет. Сосредоточившись и отключившись от внешнего мира, он продолжал напряженно работать, время от времени вставая и заглядывая в выложенные на соседнем рабочем столе справочники, энциклопедии, фолианты, переплетенные в потертую кожу, или же растрепанные книги без обложек. За год в Тифлисе Ник обрел себе верных поклонников среди тифлисских букинистов и они старались отложить для него все, что он искал, писали своим коллегам по профессии не только в Петербург и Москву в поисках нужных Нику книг, но и в Европу. Для них стало делом чести найти то, о чем просил Ник и время от времени небрежно бросить: «Вот месяц искал для Кефед-Ганзена то-то и то-то, и мой коллега из Антверпена, или Гента, или Милана, только вчера мне все прислал». Тифлисский коллега должен был позеленеть от зависти.

Ник интересовался в основном связями Кавказа и Европы, а они выводили его на такие безумно интересные вещи, на такие нити, что распутывая клубочки истории, большие или малые, Нику только оставалось удивляться тем тесным связям, которые существовали между Кавказом, Европой, Ближним и Дальним Востоком, Индией. Вот и сейчас ему принесли изданное в 1815 году «Путешествие Рафаила Данибегашвили в Индию, Бирму и другие страны Азии». После «дела о манускрипте» Ник с особой энергией собирал все, что касалось связей между Кавказом и Индией. Ник, потирал руки, наслаждясь видом книги и предвкушая удовольствие от чтения. Тут же лежали неразобранными стопки книг о Ливонском и Тевтонском орденах. Ник просто не смог отказать себе в удовольствии приобрести книги из какой-то разоренной библиотеки в Прибалтике. Он просмотрел их и отметил только, что на экслибрисе почему-то изображена голова курчавого негра.

Ник решил отнести их на первый этаж, где у него теперь была вторая библиотека и лаборатория. Туда букинисты доставляли заказанные им книги, здесь велись долгие интересные разговоры. Но в лабораторию, кроме Аполлинария, не допускался никто.

Через два дня, как и предполагалось, Аполлинарий прибыл в Тифлис и, только заглянув домой, отправился к Нику. Там его уже с нетерпением ждали. После приветствий, гость и хозяева расположились в гостиной и Аполлинарий начал свой рассказ.

«Накануне того дня, о котором пойдет разговор, я вернулся из Эдинбурга в свою квартирку по адресу, хорошо вам известному: Блэндфорд-стрит, 201. Стояла ранняя весна, было сыро, непрестанно дул ветер. Я где-то забыл свой зонтик и промок до нитки, возвращаясь в Лондон. Моя квартирная хозяйка, очаровательная старая леди, велела служанке к моему возвращению растопить камин, приготовить ванну и даже согреть грог, который она готовила по рецепту своей приятельницы, миссис Хадсон с Бейкер-стрит, 221. Я был тронут ее вниманием и тут же расслабился, принял ванну и, в домашнем халате, шлепанцах, одев толстые хевсурские шерстяные носки, блаженствовал у камина, не думая ни о чем и лениво потягивая грог. Так прошло около получаса и я, верно, задремал, когда резкий стук в дверь вернул меня к действительности. Открыв дверь, я, к своему удивлению, увидел старшего инспектора Скотленд-Ярда и моего приятеля Уолтера Дью.

— Простите, Аполлинарий, что я вытаскиваю вас из дома, зная, что вы только что прибыли из Эдинбурга, но нужна ваша консультация, — сказал он с озабоченным видом. — Вам придется поехать со мной. Это не очень далеко.

Зная, что Уолтер не стал бы меня беспокоить без особой на то нужды, я молча кивнул, предложил Уолтеру кресло и грог, а сам стал переодеваться. Через 20 минут мы уже спускались по лестнице. На улице нас ждал кэб.

Пока мы ехали, а путь лежал в Бэконсфилд, маленький и тихий аристократический городок в 25 милях от Лондона, Уолтер рассказал мне, что сегодня утром в Скотленд-Ярд сообщили, что найден мертвым в своем загородном доме баронет, сэр Джеймс Бэконсфилд, фигура хорошо известная в широких кругах лондонского общества. Примерно за год до этого сэр Джеймс, человек светский, вдруг резко изменил свой образ жизни, заперся анахоретом в своем поместье, перестал принимать кого-бы то ни было, сам не выезжал, все контакты с внешним миром осуществлял только через своего старого преданного слугу. Свет быстро о нем забыл. И вот, сегодня рано утром, был прислан человек из Бэконсфилда с известием, что баронет найден вчера вечером мертвым в своем кабинете. Уолтер, захватив с собой известного врача и патологоанатома госпиталя Святой Марии, Джозефа Пеппера, тут же отправился в Бэконсфилд».

— Это было очень странное убийство, — продолжал Аполлинарий. — Кому мог мешать этот человек, живший отшельником в своем поместье? Никаких особенных ценностей, которые можно было легко похитить, например, драгоценностей, у него в доме не хранилось. Его кузина, единственный человек из всей его многочисленной семьи, которого он допускал к себе, сказала, что из дома ничего не пропало, что могло бы составлять хоть какую-то ценность, да и вообще все на своих местах. Скотленд-Ярд начал расследование, стараясь выявить всех, кто имел хоть какое-то отношение к баронету. Я привез с собой копию протокола осмотра тела баронета. Доктор Пеппер не обнаружил явных признаков насильственной смерти. Впечатление было такое, что человек просто заснул и не проснулся. Только чуть-чуть посиневшие губы и в углах рта немного пены. Доктор Пеппер взял эту пену на исследование на предмет обнаружения яда. Внешне картина как будто похожа на отравление. Но чем? Баронет сидел в кресле у камина. В руке у него была серебряная рюмка. Он, видимо, опрокинул на ее на себя. Судя по всему, он пил херес. На каминной доске стояла бутылка, почти полная хереса. Сыщики очень внимательно осмотрели труп. На шее они обнаружили еле заметную точечную царапину. И ничего больше, что могло бы пролить свет на это, я полагаю, преступление. Только одна странность — на правой стороне груди, на расстоянии примерно ладони от соска, татуировка красного цвета — равнобедренный треугольник с коротким основанием и длинными сторонами. Тело тренированное, ухоженное.