Наталья Александрова - Тьма над Петроградом

Потом, порхая ласковыми руками и взбивая мыльную пену, он, по обыкновению всех парижских парикмахеров, перешел на внешнюю и внутреннюю политику, на биржевые котировки и повышение цен.

Под конец он сбрызнул Бориса кельнской водой и оглядел гордым взглядом художника:

– Ну вот, теперь совсем другое дело! Мосье, вы помолодели на двадцать лет! Да что там – на целую жизнь!

Борис и сам почувствовал себя обновленным и помолодевшим.

Выйдя из парикмахерской, он купил полдюжины новых рубашек и наконец заплатил квартирной хозяйке, неподражаемой мадам Жирден, весь свой долг да еще за месяц вперед. Мадам прослезилась.

Выполнив все эти неотложные дела, он отправился на встречу со своим новым командиром.

Серж поджидал его в знакомом кафе.

Увидев Бориса, он аж крякнул.

– Что же вы с собой сотворили, господин хороший?

– А что такое? – удивленно переспросил Ордынцев.

– Вы, милостивый государь, в России давно не были?

– Два года, – ответил Борис, помрачнев.

– Два года… – повторил Серж, опустив глаза. – Целую жизнь! За эти два года жизнь там удивительно переменилась. И люди переменились. Вы вот скажите, где бреетесь?

– Сегодня – у мосье Анри, а обычно – сам…

– Начнем с того… – профессорским тоном проговорил Серж, – начнем с того, что вы, по современным российским меркам, слишком чисто выбриты.

– Так что же – вовсе не бриться?

– Отчего же? Бриться надо, только плохо и неаккуратно, желательно тупой и ржавой бритвой. Чтобы кое-где недобритые места остались, а желательно еще следы от порезов… Дать вам тупую бритву?

– Найду! – буркнул Борис, вспомнив недавние дни своей нищеты. Правда, по интеллигентской привычке он и тупой бритвой старался выбриться чисто.

– Далее – запах! – продолжил Серж.

– Pardon? – удивленно переспросил Борис. – Я не ослышался?

– Ничуть! Вы что, думаете, в Совдепии женщины душатся духами «Виолет» от Коти, а мужчины – кельнской водой?

– Я об этом не подумал! – пробормотал Ордынцев, покраснев.

– А стоило бы! Вас с таким запахом первый же патруль остановит!

– А что же мне теперь делать?

– Мыться пореже, и исключительно дегтярным мылом. Кстати, очень полезно и от вшей помогает. Прическу, извините, желательно испортить. Растрепать, а для натуральности еще лампадным маслом пройтись. Вместо одеколона. В Совдепии парикмахерские, конечно, имеются, но тамошние мосье Анри, как и все прочие, работают из рук вон плохо, поскольку думают не о том, как будет выглядеть клиент, а о том, где достать дров и керосина, как прикрепиться к хорошему распределителю и отовариться жирами и мануфактурой. И как избежать уплотнения жилплощади…

– Из какого языка все эти слова? – ужаснулся Борис.

– Из русского, милостивый государь! – Серж криво усмехнулся. – Из того языка, на котором писали Пушкин и Гоголь, Толстой и Тургенев! Я вот думаю, кем вы у нас будете?

– Простите?

– Современные совдеповские обитатели делятся на несколько категорий. Рабочекрестьяне – на этих вы при всем желании не тянете, рылом, как говорится, не вышли… далее – партактив… ну, это тоже сложно, необходимо владеть особенным коммунистическим языком и пламенный взор выработать, это вы не успеете… еще, конечно, есть лишенцы…

– Кто?! – испуганно переспросил Борис.

– Представители бывших эксплуататорских классов, лишенные всех прав состояния. За лишенца вы, конечно, сойдете, но это опасно и неудобно. Могут и шлепнуть ненароком. Так что остается последняя категория – совслужащие. Будете вы у нас мелким совслужащим, находящимся в служебной командировке.

Серж порылся в своем пухлом потертом портфеле и протянул Борису сложенную вчетверо, вытертую на сгибах бумагу.

– Центрснабстатупр… – прочитал Борис оттиснутые в верхней части листа буквы. – Господи, что это за ахинея? Имя какого-нибудь финикийского божества?

– Не совсем! – усмехнулся командир. – Это всего лишь центральное управление снабжения и статистики. Впрочем, все эти совдеповские организации имеют нечто общее с финикийскими богами. По крайней мере они так же требуют человеческих жертв.

– «Центрснабстатупр удостоверяет, что податель сего Прохиндеев Пров Васильевич командирован в город Энск по служебной надобности, для чего ему надлежит оказывать всяческое содействие…» И что – такая бумага сойдет в России за документ?

– Еще как сойдет! – заверил Серж. – Отличная, между прочим, бумага! На подлинном бланке! Вы не представляете, чего нам стоило раздобыть такие бланки! Можете считать, что с этой бумагой для вас все двери открыты. Только и вам нужно соответствовать.

Серж снова придирчиво оглядел Ордынцева.

– Перечисленные мной категории совдеповских граждан, прямо-таки как касты в Индии, отличаются своими привычками и одеждой. С рабочекрестьянами все ясно – одеваются во что придется. Старая, поношенная шинель, обмотки, в случае большой жизненной удачи – сапоги… ну, это уж кому как повезет. Представители партактива – тамошнее дворянство. Эти носят полувоенную форму, некоторые, в духе революционного романтизма и для устрашения окружающих, – чекистские кожаные куртки. Особенно щеголеватые – из хрома, кто поскромнее – из опойковой кожи. Ну, лишенцы, понятно, донашивают старорежимную одежду – пальтецо суконное, лоснящееся на локтях и карманах, шляпа. Шубы не носят – в восемнадцатом у всех отобрали. Публика в трамвае увидит человека в шляпе и сразу знает, что это недорезанный буржуй и классовый враг. А скромные совслужащие, к каковым вы теперь относитесь, – тоже френч, только попроще, или пальто с отдаленным намеком на военный покрой. В общем, подберем вам что-нибудь… Про внешний вид мы уже поговорили, но важен еще и лексикон… вот, скажем, как вы обратитесь к случайному прохожему?

– Сударь… – произнес Ордынцев, неуверенно пожав плечами. – Или лучше «милостивый государь»…

– Ну, считайте, что ночевка в ГПУ вам обеспечена!

– Ах да! – спохватился Борис. – Они же сейчас все «товарищи»!

– И тоже пальцем в небо! «Товарищем» далеко не каждый может щеголять, и не к каждому можно таким манером обратиться! Это только представители партактива, которые с пламенным взором, – они, несомненно, товарищи, а всем прочим приходится довольствоваться званием «гражданин». Знаете, стихи такие есть:

Серж закрыл свой портфель и подвел итог разговора:

– Пробираться в Россию будем двумя группами, так безопаснее. В одной группе – мы с Луиджи, в другой – вы с Мари и Пантелеем. Мари будет прикрепленной к вам стенографисткой, Пантелей – порученцем… мы с вами встретимся уже на месте…

– Одну минуточку! – остановил его Ордынцев. – Как же я пойду с Мари? Вы разве не замечали, с какой ненавистью эта мадам на меня взирает? При таком отношении недалеко до беды!

– Не беспокойтесь. Мари, конечно, дама на редкость нервная. Да ей через такое пройти пришлось – врагу не пожелаешь. Только вы не обольщайтесь на свой счет, она не только к вам, она к большинству мужчин, мягко говоря, плохо относится. Только для нас с Луиджи исключение делает. Ну, и для Ванечки покойного… Но в одном можете быть уверены: как только границу перейдем – во всем на нее можно будет положиться. Никаких дамских истерик не опасайтесь. Она женщина твердая, надежная и храбрая до безумия. И чувствует себя там, в Совдепии, как рыба в воде. Почему и посылаю ее с вами: в случае чего, прикроет и из любой передряги вытащит…

Борис выслушал командира с сомнением, но спорить не стал.

– Тут са мной прямо ходи, каспадин, – проговорил пожилой чухонец, повернувшись к Борису и опираясь на длинную слегу. – Тут в правая, левая сторона ступишь – и конес, с колофой в болото…

– С головой? – опасливо переспросил Борис, который и так шел за чухонцем след в след.

– Известное дело! – подал голос Саенко, не отстававший от Ордынцева. – Болото, оно и есть болото! Вот, помню, еще до мировой войны был у нас в селе кузнец, Василием звали…

– Вы бы помолчали, господин пролетарий! – оборвала его Мари, замыкающая группу. – Накличете чекистов…

– Как знаете, – обиженно пробормотал Саенко и тут же зашептал, чтобы его слышал только Борис: – Непременно этот чухонец в самую топь нас заведет! Как Сусанин поляков! Ох и подлый же народ эти чухонцы!

– Где ж это ты с чухонцами-то успел познакомиться? – усмехнувшись, спросил Борис. – Ты ведь вроде все больше по южным губерниям странствовал…

– Это вы точно заметить изволите – странствовать мне много пришлось, и кого я только не повидал! И с чухонцами тоже случалось, так что скажу вам…