Сергей Переслегин - Вторая Мировая война между Реальностями

Реальности гораздо сложнее. Как я когда-то писал [7]: все три социально-культурные общности, сражавшиеся между собой во Второй мировой войне, одинаково неприемлемы для современного человека.

«Гитлеровская Германия – это национализм и антисемитизм в самых грубых, первобытных формах, это борьба с университетской культурой и костры из книг, войны и расстрелы заложников.

Сталинский Советский Союз представляется системой, отрицающей всякую человечность и тяготеющей к средневековым социальным импринтам (вплоть до инквизиции и крепостного права).

Для демократического Запада, «владеющего морем, мировой торговлей, богатствами Земли и ею самой», типичны отвратительное самодовольство, абсолютизация частной собственности, тенденция к остановке времени и замыканию исторической спирали в кольцо.

С другой стороны, Рейх – это гордый вызов, брошенный побежденными торжествующему победителю, квинтэссенция научно-технического прогресса, открытая дорога человечества к звездам. СССР – уникальный эксперимент по созданию социальной системы с убывающей энтропией, вершина двухтысячелетней христианской традиции, первая попытка создать общество, ориентированное на заботу о людях и их личностном росте. Наконец, Запад вошел в историю как форпост безусловной индивидуальной свободы, материальной и духовной.

Безоговорочный успех одной из этих цивилизаций является бедой для человечества, гибель любой из них – невосполнимая потеря. И, анализируя события Второй мировой войны, надлежит всегда об этом помнить».

Победа антигитлеровских сил опиралась на неоспоримое материально-техническое превосходство на поле боя в сочетании с количественным перевесом – и это обстоятельство вытекало из самой логики Второй мировой войны, как «конфликта цивилизаций». Завершающая стадия войны стала первым, но не последним примером применения на практике «доктрины Дуэ», предусматривающей отказ от борьбы армий (где всегда «возможны варианты») в пользу методичного и совершенно безопасного для сильнейшей стороны уничтожения городов.

Городя Европы по сей день не до конца залечили раны, нанесенные ковровыми бомбардировками 1943-1945 годов [8].

Невиновных не было в той войне.

Захватывая города и земли, гитлеровцы устанавливали режим жесточайшего террора и немедленно разворачивали программу уничтожения евреев, цыган, душевнобольных (поголовно) и всех остальных (выборочно). Советские войска принесли в Европу марксизм в сталинской интерпретации, борьбу с «врагами народа», массовые депортации и грабеж собственности в невиданных пределах. Англичане и американцы – те просто бомбили. Пожалуй, один лишь Д. Маршалл, начальник штаба американской армии, не справляющийся со своими военными обязанностями, оказался на высоте положения, как политик, разглядев в мертвой Франции и истекающей кровью Германии будущих архитекторов единой Европы [9].

Первая Мировая война завершилась массированной социальной катастрофой. Австро-Венгрия прекратила свое существование. Оттоманская Империя распалась и была оккупирована. Германия лишалась восточных провинций, Эльзаса и Лотарингии, выдала победителям флот и авиацию, ликвидировала военное производство. Россия утратила социальную целостность, на ее просторах бушевала революция. Франция была полностью обескровлена, Великобритания потеряла финансовую независимость. Соединенные Штаты, сравнительно слабо пострадавшие от войны, оказались неготовыми к неизбежному послевоенному экономическому кризису: их ждали голодные «марши ветеранов» на Вашингтон.

Европа голодала. Пришедшая из юго-восточной Азии эпидемия «испанского гриппа» унесла новые миллионы человеческих жизней. По Ф. Энгельсу: «…крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым, и нет никого, чтобы поднять эти короны…»

В этой ситуации все зависело от того, смогут ли правящие элиты предложить своим народам внятный формат существования, объяснив, во имя чего были принесены военные жертвы, и какая есть гарантия того, что глобальная война не повторится.

Первый «ход» был за союзниками. В Версале, Сен-Жермене, Трианоне, Нейе и Севре были заложены основы нового демократического миропорядка, основанного на суверенитете народов, идее демократии и праве наций на самоопределение. Много писали и сейчас пишут о «грабительском характере» Версальского мира, но ирония судьбы в том, что державы-победительницы и их лидеры действительно стремились к справедливому миру. Европа издревле представляла собой кипящий «котел народов», структурируемый наднациональными империями. Провести в ней этнически обоснованные границы было невозможно. Необходимость как-то учитывать императивы военной и экономической безопасности вновь создаваемых государств, «возводила эту невозможность в квадрат». Руководство союзников сплошь и рядом отступало от принципов справедливости в пользу самой обыкновенной мести, что, скорее, шло на пользу делу: в совсем справедливо устроенной Европе новая глобальная война вспыхнула бы уже в середине 1920-х годов.

Советская Россия оказалась вне Версальского миропорядка. Она была не победителем и не проигравшим, она вообще оказалась вне пространства привычной политической игры. Плохо ли, хорошо ли, но правительство В. Ленина претворяло итоги Великой войны в грандиозное революционное строительство: создавался не режим, даже не государство, а совершенно новая культура. Эта культура, основанная на глубочайшем социальном перемешивании, «включении в историю» тех социальных слоев, которые испокон веков существовали вне мировых событийных потоков, придании едва ли не эсхатологического смысла человеческой деятельности, была тогда очень и очень притягательна.

Германия была разбита на полях сражений, но предпочла этого не заметить. Версия об «ударе в спину» со стороны собственной социал-демократии или неспособных воевать австрийцев, болгар и турок появилась еще до окончания Парижской конференции. Подписывая Версальский договор, немцы не скрывали, что делают это, лишь подчиняясь силе. Было очевидно, что рано или поздно, но одна из величайших культур Европы найдет возможность противопоставить этой силе свою.

Наконец, Соединенные Штаты, впервые проявившие в годы войны свои возможности. Версальский мир был подписан под диктовку Великобритании, но американский истеблишмент, отказавшись ратифицировать систему мирных договоров, сразу же дал понять, что старый миропорядок будет пересмотрен.

По крайней мере две державы (Италия и Япония), формально отнесенные к категории победительниц, не получили в Версале того, на что они рассчитывали, и перешли в категорию «обиженных». Изначально нежизнеспособным образованием стала Югославия. Румыния и Венгрия имели взаимные территориальные претензии. Польша делила территорию с Литвой. Чехословакия оставила за собой Судетскую область – в качестве залога будущего столкновения с Германией… Если до войны Европа была «рабочим пространством» одного, хотя и очень серьезного взаимного конфликта [10], то теперь очагов войны оказалось несколько десятков.

С сугубо формальной точки зрения наименее разрешимой была проблема Восточной Пруссии. Отделенная от остальной территории Германии Данцигским или Польским «коридором», эта область обладала отрицательной связностью. Германия не могла ни отказаться от данной территории, ни защищать ее в рамках «позиционной игры на мировой шахматной доске». «Данцигская проблема» была гарантией будущей европейской войны.

Стремление Германии к возвращению в число великих европейских держав сталкивалось с желанием обессиленной Франции держать мир в рамках Версальских соглашений. Великобритания, которая «не имела постоянных союзников, но имела постоянные интересы», пыталась ограничить влияние Франции на континенте, для чего тайно помогала Германии (вернее, закрывала глаза на нарушение версальских ограничений).

Убедившись в разобщенности Европы и ослаблении воли Великобритании, выразившихся в лозунге: «Десять лет без войны», Соединенные Штаты организовали в конце 1921 года мирную конференцию в Вашингтоне.

Это событие стало одним из ключевых в подготовке к будущей войне. Прежде всего, был разорван Англо-Японский союзный договор. Для США это снимало риск возможной «войны на два фронта» с сильнейшими морскими державами мира, а для Великобритании означало существенное ослабление положения на Дальнем Востоке. Намекая на возможность кассации военных долгов, Белый Дом заставил Великобританию согласиться с паритетом морских вооружений. Для флотов великих держав была принята формула 5:5:3:1,75:1,75, которой должны соответствовать морские силы США [11], Великобритании, Японии, Италии и Франции. Сразу же после подписания соглашений [12], Конгресс США принял билль о взыскании с Франции и Великобритании военных долгов в полном объеме, а государственный секретарь Ч. Хьюз официальной нотой объявил о неучастии США в европейской Генуэзской конференции.