Валерия Вербинина - Чародейка из страны бурь

Антуан не был суеверен, но все же поежился. Он отлично знал, какие слухи ходили о том самом доме и привидениях, которые там бродят. Порой случалось, что рыбакам, которых застиг шторм, приходилось ночевать на острове Дьявола, но никто, даже самые отчаянные смельчаки, не отважился бы подойти к дому Спонтини после наступления сумерек.

– Зачем снимать дом, у которого такая дурная слава? – проворчал Антуан.

– Может быть, они просто не знают? – предположила тетка, пожимая плечами. – Или их соблазнила низкая цена. Жадность, – спокойно заключила она.

– Так или иначе, они скоро поймут, что совершили невыгодную покупку, – буркнул ее собеседник, поднимаясь с места. – Да, чуть было не забыл… Послезавтра я собираюсь в Кемпер, скажи Симону, чтобы он довез меня до станции. Я отправлюсь с поездом, который отходит в одиннадцать.

– А вернешься когда? – спросила Мариэтта. Несмотря на то что она привыкла держать себя в руках, в ее голосе прозвенело нечто неодобрительное, похожее на… Ну да, похожее на легкую женскую ревность.

– Не знаю, как получится. Переночую у Жеже… у Жерара. Ты знаешь, что он теперь комиссар? В тридцать шесть лет…

Он не хотел заводить разговор об этом – и досадливо прикусил губу, сердясь на себя. Мариэтта метнула на него быстрый взгляд, и улыбка тронула ее сжатые губы.

– А ты бы хотел быть на его месте?

– Вот еще! С какой это стати?

– Никогда не завидуй человеку, пока не увидишь, где его поджидает черный камень, – назидательно сказала Мариэтта.

– Какой еще черный камень? – вырвалось у озадаченного Антуана.

– Я так это называю, – объяснила тетка. – Черный камень – это, понимаешь, как подножка судьбы. У нашего соседа Гареля в саду был такой камень, – огромный, вросший в землю. Черный как уголь, даже мох на нем не рос. Старый Гарель ходил мимо того камня, наверное, по сто раз в день. Ты помнишь Гареля? Он три раза был женат и всех своих жен уморил, чтобы прибрать к рукам их денежки и передать их единственному сыну. Словом, жил он себе, не тужил, да еще похвалялся, мол, как у него все хорошо, а потом проходил как-то днем мимо того камня, оступился и бац – ударился о него головой и помер. А сын его через неделю утонул в море.

– Значит, черный камень, который погубил Гареля, все это время находился рядом с ним? – спросил Антуан.

– Да, словно затаился и ждал своего часа. Никогда не завидуй ни богатым, ни могущественным, ни везучим – потому что ты не знаешь, где лежит их черный камень и каким он будет.

Но Антуан лишь пожал плечами.

– Видите ли, тетя, я достаточно видел преступников, которые ускользнули от правосудия, и не только их, но и самых разных людей, которых ваш кюре Жозеф счел бы порядочными грешниками. Вот что я вам скажу: расплата, которую вы называете «черным камнем», настигает далеко не каждого. Да, далеко не каждого…

– Я не буду с тобой спорить, – вздохнула Мариэтта. – Только ведь расплата бывает разной, Антуан. И если она не бросается в глаза, то это не значит, что ее на самом деле нет.

– Это могло бы меня утешить, – парировал инспектор, – если бы я мог мыслить, как вы. Однако мой опыт говорит об обратном: бывают хорошие люди, которые мучаются, и негодяи, которые не знают ни бед, ни даже угрызений совести. Иногда, конечно, случается и так, что страдания обрушиваются на голову, которая сполна их заслужила… Но, тетушка, это такая лотерея!

– Жениться тебе надо, – со вздохом заметила тетка без всякой видимой связи с предыдущим замечанием. – Ты об этом не думал, Антуан?

– Думал.

– И что?

Ее собеседник развел руками.

– Как видите, ничего еще пока не надумал.

Мариэтта внимательно посмотрела на собеседника. Она была не прочь подыскать племяннику невесту среди местных девушек и отнеслась бы к этой задаче со всей ответственностью; но что-то подсказывало ей, что если бы Антуан собирался жениться, он бы, так или иначе, завел разговор об этом, а если она первая предложит свои услуги в качестве свахи, он, чего доброго, еще решит поставить ее на место. Поэтому она только сказала:

– Я была бы рада, если бы у тебя была семья.

И дети.

– Я бы тоже был бы рад, наверное, – с расстановкой произнес Антуан. – Но вы же знаете, у кого-то это выходит как бы само собой… Я имею в виду брак и все прочее… А кому-то на роду написано оставаться холостяком. Наверное, я из последних, – заключил он.

После завтрака Антуан отправился на прогулку – просто так, без какой-либо определенной цели. Дорога привела его к скалистому берегу. Серая, как сталь, вода перекатывалась волнами. Пенясь, они врезались в берег и уползали прочь, чтобы снова начать свой разбег, – и так без конца и края.

Антуан поискал взглядом маяк на острове Дьявола и нахмурился. И кому только пришло в голову там поселиться? Еще он подумал, что название департамента, в котором он находится, – Финистер, не зря производят от латинского «finis terrae», что означает «край земли»[2].

Сам Антуан родился и вырос в Кемпере, куда по службе перевели его отца – чиновника. Будущий инспектор полиции ходил в местную школу и привык с детства говорить на двух языках – французском и бретонском, но потом судьба забросила его в Париж, который с легкостью перемалывает и людей покрепче, чем провинциал из Финистера. Непрочные связи, еще соединявшие его с Бретанью, почти все оборвались после отъезда, да и бретонский язык он успел подзабыть, обретаясь в столице. «Да и потом, какой из меня бретонец? Отец родом из Прованса, с материнской стороны бабка – ирландка… Правда, Мариэтта всегда говорила, что упрямство у меня – исконно бретонское. Этого уж не изменить. Да, точно».

Бросив последний взгляд на океан, на лодки рыбаков и бездействующий маяк, Антуан повернулся и, засунув руки в карманы, зашагал прочь. Мысли его неотвязно крутились вокруг незнакомцев, которые рискнули поселиться на острове с такой дурной славой, и он решил во что бы то ни стало узнать, кем они являлись и что, собственно говоря, им было нужно в этих краях.

Вообще-то проще всего было бы попросить тетку навести соответствующие справки, и можно не сомневаться, что уже к вечеру Антуан знал бы всю подноготную чужаков, но инспектора не прельщали легкие пути. Конечно, Мариэтта была бы только рада услужить племяннику, но это означало, что ему не придется ничего делать самому – только высказать просьбу и ждать, когда ее выполнят. Другое дело – если он сам отправится в бистро, центр местных сплетен, или отыщет папашу Руайера, у которого чужаки купили лодку, и попытается разговорить его. Трудность дела усугублялась тем, что бретонцы – народ недоверчивый, не склонный к излишним откровениям, и Антуан не удержался от азартной усмешки, представив, сколько усилий ему придется приложить для достижения своей цели.

«Во-первых, приглашу Руайера выпить со мной стаканчик, во‑вторых, поинтересуюсь, как его дела, а потом уже можно будет навести разговор на главное…»

Тут он увидел, что находится возле дома кюре Жозефа. Сам священник, высокий, тощий мужчина средних лет, стоял в саду, опираясь на лопату, и мрачно смотрел на ростки у своих ног.

Местные жители очень уважали кюре Жозефа, даром что он был не бретонец, а француз. Когда однажды налетела буря и одна из лодок не вернулась с лова рыбы, кюре молился в церкви всю ночь напролет, пока не пришло известие, что часть потерпевших крушение рыбаков подобрал проходивший мимо корабль и таким образом спас им жизнь. Сам кюре жил скромно, не вызывая пересудов, и был только один момент, который если не делал его притчей во языцех, то, во всяком случае, не на шутку интриговал прихожан. Дело в том, что кюре ненавидел тыквы.

Об этой странной неприязни стало известно, как только кюре Жозеф обосновался в деревне, но что осталось тайной, так это причина, породившая столь необычное отвращение. Любое упоминание о тыкве – или, не дай бог, ее появление в любом виде – выводило обычно спокойного и рассудительного священника из себя. Было доподлинно известно, что когда на местном базаре продавали тыквы, кюре нарочно делал крюк, чтобы обходить его стороной. На человека, который простодушно признавался, что ничего не имеет против пирогов с тыквой или тыквенных семечек, отец Жозеф смотрел так, как будто его собеседник только что вступил на дорогу, прямиком ведущую в ад. К несчастью, сам кюре любил возиться у себя в саду, и дьявол, который, должно быть, уже давно размышлял, как ему подступиться к практически безгрешному священнику, с радостью ухватился за эту возможность. Словом, когда отцу Жозефу пришла в голову фантазия выписать по почте семена каких-то необыкновенно вкусных и притом неприхотливых огурцов, отправитель, само собой, перепутал и прислал семена тыквы. С той самой поры жизнь кюре превратилась в кошмар. Тыквы захватили его маленький уютный садик и навели там свой рыжий пузатый порядок. Как ни бился кюре, как он ни воевал с захватчиками, сколько ни пытался растить на своей земле кабачки, редис или картофель, все было тщетно: единственным, что ему удавалось на славу, оставались тыквы. Они плодились и множились, вырастая порой до гигантских размеров, так что в конце концов слава о священнике, у которого в саду растут тыквы необыкновенной величины, дошла до самого Кемпера, и оттуда прислали доходягу-фотографа, который запечатлел для вечности кюре, стоящего с видом мученика среди грядок, заполненных глыбообразными чудовищами. И хотя продажа рыжих монстров приносила кое-какие деньги, отец Жозеф оставался безутешен и то и дело предпринимал новые попытки разделаться с возмутителями своего спокойствия. Видя сейчас выражение лица священника, Антуан подумал, что тот, должно быть, опять проиграл и что, стало быть, тыквы снова вырастут на славу.