Сергей ГОРОДНИКОВ - Алмаз Чингиз-хана

— Приготовься умереть смертью, достойной воина, — надменно произнес он, сверху вниз глядя на Бориса.

Однако тот подтянулся на цепи, рассчитывая вовремя забраться в окно проёма и проскользнуть под бронзовую драконью лапу. Он надеялся, Бату не слышит приближения девушки, которая подкрадывалась сзади, двумя руками удерживая над головой короткий, но тяжелый для неё меч. Она слышно вздохнула, когда замахнулась, и монгол сделал движение вбок. Меч рассёк воздух рядом с ним и звонко выбил клинком искры из каменного пола. Второй раз замахнуться Бату ей не дал, хлёсткий удар ладонью по лицу отбросил девушку назад, к провисающим под тяжестью сундуков цепям.

Мгновения, потраченного им на то, чтобы уклониться от меча и ударить Настю, хватило Борису, чтобы при напряжённом усилии рук рывком перехватить цепь повыше, вскинуть ноги за край проёма на пол и оттолкнуться, перекатиться под драконью лапу, где он надеялся укрыться от первого, самого опасного выпада сабли. Но лязга сабли по бронзе лапы не последовало. Вместо этого яркое сияние нежданно вспыхнуло и заиграло в глубине зала! Развернувшийся к Насте Бату застыл от изумления; словно пораженный вспышкой молнии, он уставился на источник этого сияния. Туда же перевел взгляд Борис и… позабыл о времени и о месте, где находился.

Стоя на передних лапах, свирепый бронзовый дракон у противоположной, дальней стены почти касался головой потолочного свода пещерного зала. Прежде его, как покровом, укрывало полумраком. Но через обращённый к реке проём устремился свет опускающегося к западным предгорьям красноватого солнца, и едва Борис освободил этот проём, лапы, грудь и нижнюю часть морды дракона осветило, пронзительные лучи высветили то, что он скрывал в своей пасти. Большими передними зубами он цепко сжимал невероятно крупный алмаз, прозрачный и чистый, голубизна которого засияла в ореоле золотистого свечения. Казалось, внутри алмаза вспыхнула и загорелась ясная утренняя зарница.

Бату, как зачарованный, неуклюже стронулся с места и стал покорно, медленно приближаться к сиянию драгоценного камня. Наткнувшись на цепи, которые удерживали сундуки, он, будто на ватных ногах, обошёл их, ни на секунду не отрывая взгляда от пасти дракона, и не изменил направления движения, словно алмаз для него стал чем-то вроде маяка для плывущего во тьме корабля.

Он вытянулся рукой к драконьей пасти, и накрытое его ладонью золотистое свечение неожиданно для Бориса и Насти погасло. В зале, казалось, наступили сумерки, и Борис стал приходить в себя, тряхнул головой, таким образом рассчитывая отогнать дивные видения чар. Он удивился, что не заметил, не услышал, как Бату отходил от них и оказался в другом конце помещения… Подобно внезапной искре, в голове у него мелькнуло подозрение…

— Назад! — вдруг повелительно закричал он в спину Бату.

Тот на мгновение замер, потом, как хищная птица когтями, рванул из бронзовых зубов намертво схваченный разом всеми пальцами чудо-алмаз.

Верхние зубы дракона, соскользнув с алмаза, упали на нижние, злобно клацнули и высекли из вправленного в них кремня многочисленные искры. Почти все искры будто жадно проглоченные драконом, исчезали в его пасти. Внутри пасти едва слышно зашипело. Змеиный шип быстро нарастал, из пасти сначала потянуло, затем густо повалило белесым дымом; и вдруг, как изрыгаемое драконом, наружу с яркой вспышкой и треском вырвалось мстительное пламя. Языки огня, лизнув волосы Бату, вмиг опалили их. Он же только отступил на неполный шаг. Казалось, у него не было сил оторвать глаз от алмаза в своих ладонях, сияние которого приобрело огненно кровавый оттенок, заметалось бликами по всему помещению.

Гневным огнем вспыхнул порох в глазницах дракона, и тут же в задней части его вытянутой головы что-то угрожающе загремело. Невидимая теми, кто находился в зале, там осветилась полость, до которой добрался червячок огня. Полость была наполнена порохом; от неё в язык дракона протянулась толстая бронзовая трубка, а у конца языка из трубки выступал треугольный позолоченный наконечник серебряной короткой стрелки. Словно разящее жало, стрелка в сопровождении новой грозной вспышки огня сорвалась с языка дракона, мелькнула в воздухе и вонзилась между глаз Бату. Он зашатался от её толчка, но не почувствовал боли и страха от огненного дыхания смерти. Чёрные, как уголь, глаза его продолжали неотрывно всматриваться в алмаз, на который капнула тёплая кровь, и, казалось, что отражение сияния в них просто стало от него скоро удаляться, расплываться, маня далеко-далеко и навсегда, примиряя и с прошлым и с будущим.

Дракон внешне затих. Видимая часть представления о наказании одного из святотатцев завершилась. Но оставалась еще невидимая. Живым, тем, кто посмел вместе с Бату забраться в сокровищницу Чингисхана, давалась лишь непродолжительная передышка. Они не могли знать, что крошечный огонь вспыхивающего пороха неспешно бежал по змейке желобка внутри тела дракона. Желобок тянулся вдоль хребта к длинному хвосту, вместе с изгибами хвоста уходил под каменный пол и под стену. Перемещаясь по желобку, огонек иногда вроде бы затухал, но вновь набирал силу, тихо и недовольно шипя, упрямо бежал дальше.

Настя и Борис были слишком ошеломлены, чтобы разговаривать, двигаться. Им стало чудиться, любое движение в данной пещере может вызвать непредсказуемые последствия. Они не заметили, что на скрытый полумраком уступ за двумя дюжинами ступеней торопливо вошел Мещерин и, как они раньше, приостановился, чтобы привыкнуть к увиденному в зале.

Мещерина мало занимал еще дымящий пастью бронзовый дракон справа; он лишь вскользь глянул на Бату, который безжизненно завалился у его когтистых лап, грудью прикрыв сведенные руки. Как на участников потешного действа он посмотрел на Бориса и Настю, — они так и стояли невдалеке от проёма, через который щедро вливался дневной свет. Но могучие каменные драконы, которые держали массивные бронзовые цепи с подвешенными сундуками, отгораживая от него обоих спутников, — эти драконы, цепи, сундуки приковали его внимание, произвели впечатление. Именно в них ему почудился дух могущества древнего Завоевателя, который стал навеки бессмертным в памяти стран и народов после эпохи гибельных для многих цивилизаций походов своего хищного степного войска. Дыханием непрекословного всевластия монголов, их кровавого века, когда они безнаказанно казнили и презирали, кого и где хотели, дыханием, которое непосредственно коснулось и его предка, повеяло на Мещерина от вида подвешенных на цепях сундуков с награбленной во многих странах добычей, и по спине его пробежал холодок трепетного ужаса.

Наконец он неуверенно шагнул на ступень, затем на другую, и, ускоряя шаги, спустился вниз, чтобы быстро подойти к провисшим среди зала позеленевшим бронзовым цепям, к сундукам под ними. Следов замков на сундуках не было. Не обращая внимания на озадаченных его поведением спутников, он живо осмотрелся, выискивая, чем бы раскрыть эти сундуки, схватил, что попалось на глаза, — меч. Прежде, чем ему помещали, лезвие меча было втиснуто в щелку под крышкой, и он с силой надавил на рукоять. Скрежет бронзы, — она спеклась за века на подогнанных стыках, и теперь разрывалась от его усилий, — этот скрежет заставил Настю заткнуть уши и испуганно сомкнуть веки. Когда он ослабел, Мещерин уже свободной рукой рванул и откинул податливую крышку.

Золото, золото в самых разных изделиях и россыпи драгоценных камней, жемчугов заполняли сундук. Мещерин бросился к другому сундуку и поступил с ним, как с первым, втиснул меч в щелку под крышкой… Вдруг пол закачался, от мгновения к мгновению всё сильнее и сильнее задрожал. Под каменным полом, под стеной у хвоста свирепого бронзового дракона нарастал ни то гул, ни то безумный рёв, точно пробуждались от многовековой спячки, зашевелились множество неукротимых и полных разрушительной злобы демонических чудищ.

Но это были не чудища. В грубо обработанном прямоугольном чулане, в который внутри большого хвоста бронзового дракона добежал шипящий огонёк, сундуки из пропитанного лаком дерева, плотно заполненные порохом, стали взрываться один за другим, один от другого. Сундуки были наставлены до потолка, рядами и впритык боками и торцами. Мощь нарастающих от их взрывов огня и газов потребовала немедленного выхода, угрожая разрушить любые препятствия…

Уровень воды в западном озере продолжал равномерно подниматься, и от поверхности до верхнего края берега осталось меньше роста мужчины. Обеспокоенные атаман, Седой и одноглазый рыжеусый здоровяк стояли на берегу, напряжённо всматривались в подводный козырёк скалы, под который нырнули их товарищи. Под тем козырьком Федька Ворон обнаружил четыре затопленных входа в пещеры. Он сам убедился, что три из них заканчивались тупиками, а когда отправился проверить самый крайний, последний, не вернулся. Следом нырнул Вырви Хвост и тоже пропал. Каждый из троих казаков, которые ждали их на берегу, старался не показывать товарищам растущих тревоги и нерешительности. Что следовало предпринять, не зная о судьбе тех, кто не возвращались? И что же с ними могло произойти? То ли они оказались в пещере, и близость сокровищ клада заставила их позабыть об остальных; или на обратном пути из подводного хода им воздуха не хватило; либо там их поджидало какое-то враждебное коварство? Предположений возникало много, а разъяснений получить было не у кого.