Эллис Питерс - Сокровенное таинство

— Помоги и тебе Господь, брат, — откликнулся ехавший впереди. Голос его был бы красивым и звучным, если бы не странные, с присвистом, хрипы. Такое хриплое дыхание Кадфаэлю случалось наблюдать у глубоких старцев, но этот человек был отнюдь не стар. — Ты, наверное, из здешней обители Святых Петра и Павла? — Монах с трудом произносил каждое слово. — Мы как раз туда и держим путь, и у нас есть письма для лорда аббата. Я так понимаю, что эта стена ограждает владения аббатства?.. В таком случае мы уже недалеко от цели.

— Да, вы совсем близко, — подтвердил Кадфаэль. — Я пойду с вами и покажу вам путь. Нам по дороге — я как раз возвращаюсь в обитель. Вы едете издалека?

Тут Кадфаэль наконец как следует рассмотрел лицо незнакомого монаха — исхудалое и изможденное, тонкие черты которого, однако, свидетельствовали о благородном происхождении. В гордой посадке головы, во взгляде темных глубоко посаженных глаз читались невозмутимость и привычка повелевать. Капюшон путника был откинут, открывая венчик черных волос, выглядевший на его челе, словно корона. Всадник был истощен, но фигура его сохраняла приметы былой мощи. Кадфаэль заметил уже поблекший бронзовый загар на его коже, явно приобретенный за годы пребывания под палящим солнцем иной, более южной земли и имевший теперь какой-то болезненный оттенок. Всадник держался в седле так, словно был рожден в нем, однако движения его казались замедленными, а на лице застыло выражение усталости и отрешенности, какая пристала бы старцу, — между тем на вид ему можно было дать от силы лет сорок пять.

— Вообще-то издалека, — отозвался незнакомец с едва заметной грустной улыбкой, — но сегодня мы проделали путь только от Бригге.

— А далеко ли вы направляетесь? Задержитесь ли у нас? Вы были бы желанными гостями нашей обители — и ты, и этот молодой брат, — с этими словами Кадфаэль взглянул на второго всадника.

Молодой человек ехал чуть позади, как положено слуге в присутствии своего господина. Юноше было на вид лет двадцать с небольшим — гибкий, как лоза, и довольно высокий, он был на голову ниже своего спутника. У него было овальное мальчишеское лицо с напряженно сжатым ртом, при этом юный всадник всем своим видом выражал покорность. Он низко, на самые брови, надвинул капюшон, вероятно, чтобы укрыться от жаркого солнца. Его большие, затененные капюшоном глаза почти неотрывно смотрели на старшего товарища. Бросив лишь один беглый взгляд на Кадфаэля, юноша тут же отвернулся.

— Мы хотели бы на некоторое время поселиться в вашей обители, — промолвил старший из спутников, — если получим на то дозволение лорда аббата. Увы, мы лишились крова и ныне вынуждены просить о пристанище.

Они двинулись вперед, дорожная пыль клубилась под копытами мулов. Молодой всадник почтительно поотстал, следуя за старшими. Встречные, хорошо знавшие брата Кадфаэля, приветствовали его и незнакомых монахов, возбуждавших всеобщее любопытство. Старший монах неизменно дружелюбно отвечал на приветствия, молодой же за всю дорогу не проронил ни слова.

Слева впереди уже показались сторожка и церковь, высокая каменная стена раскалилась на солнце, и от нее тянуло жаром. Старший всадник бросил узду на шею мула, переплел тонкие пальцы своих худых, с прожилками рук и глубоко вздохнул.

— Прости меня, брат, — обратился он к Кадфаэлю, — что я так кратко отвечал тем, кто приветствовал нас на дороге, но это не значит, что я невежлив. Дело в том, что за последнее время я привык к молчанию. Да и горло у меня пересохло. Нелегко нам пришлось, мы такого насмотрелись — и пожар, и разрушения. Ты спрашивал, издалека ли мы прибыли. Мы пробыли в дороге несколько дней, поскольку мне не под силу ехать быстро. Мы, словно нищие, пробирались с юга…

— Из Винчестера! — с уверенностью воскликнул Кадфаэль, припомнив слова нищего о клубах дыма и отблесках пламени.

— Вернее, из того места, что прежде называли Винчестером.

Старший монах больше не брался за повод, предоставив Кадфаэлю вести мула под уздцы. Молодой всадник молча ехал следом. Они обогнули церковь с западной стороны и подъехали к сторожке. Незнакомец молчал, но едва ли оттого, что горькая память о случившемся не давала ему говорить, — по всему было видно, что этому человеку доводилось бывать в переделках и похуже. Вероятно, он утомился от долгого разговора и решил передохнуть. Должно быть, некогда у него был очень красивый, бархатистый голос — но ныне бархат, увы, изрядно поистерся.

— Может ли быть, — произнес он наконец с недоумением, — что мы добрались сюда первыми? Я-то думал, что вести с юга донеслись до Шрусбери еще неделю назад. Просто диву даюсь, что никто нас не опередил. Но коли так, нам придется рассказать о случившемся. Сами небеса ополчились против нас! Увы, кто я такой, чтобы жаловаться, ведь прежде я сам творил нечто подобное! Так вот, императрица осадила Уолвеси, замок епископа на окраине Винчестера, а епископ приказал своим лучникам пускать зажженные стрелы, большая часть которых обрушилась не на головы врагов, а на крыши домов мирных горожан. Ныне город лежит в руинах. Монастырь выгорел дотла. От церквей остались лишь обгорелые стены, а наше аббатство Хайд Мид, которое епископ Генри давно мечтал прибрать к рукам, обратилось в пепел. Потому, лишившись крова, мы здесь и ищем пристанища. Остальные братья разбрелись кто куда — по тем бенедиктинским обителям, где у них родичи или друзья. И никто уж никогда не вернется в Хайд…

Кадфаэль огорченно вздохнул. Выходит, нищий сказал правду. Перст Господен указал бедолаге путь к спасению, он и впрямь видел с холма клубы дыма и багровое пламя, бушевавшее над Винчестером, городом епископа Генри, который он собственными руками предал огню.

— Господь каждому воздаст по делам его! — вслух сказал он.

— Воистину так! — отозвался незнакомец, возвысив голос, и эхо его слов отдалось под каменным сводом ворот.

Из сторожки, приветливо улыбаясь, вышел привратник, а конюх, завидев прибывших верхом братьев, поспешил принять у них мулов. Взгляду приезжих открылся спокойный, освещенный солнцем большой монастырский двор, наполненный повседневной суетой, — братья, послушники и служки сновали во всех направлениях, занятые своими обыденными делами. Оставалось полчаса до полудня, в аббатской школе закончился урок, и высыпавшие во двор мальчишки гоняли мяч, в воздухе звенели их веселые голоса. Во всем чувствовалось размеренное течение монастырской жизни, в которой одно следует за другим по строго заведенному порядку — словно времена года.

Проехав ворота, всадники остановились. Кадфаэль подержал стремя старшему, хотя, как оказалось, надобности в этом не было — тот соскользнул на землю так же естественно и непринужденно, как птица расправляет и складывает крылья, но несколько замедленно. Он потянулся и выпрямился во весь свой немалый — явно выше шести футов — рост. Несмотря на очевидную слабость, в движениях незнакомца ощущалась грация и держался он прямо, как древко копья. Его младший спутник соскочил с мула и стоял в напряженной позе, озираясь по сторонам. Возможно, ему не понравилось, что Кадфаэль опередил его услужливую руку, однако он ничем не высказал ни благодарности, ни протеста.

— С вашего позволения, я сообщу аббату Радульфусу о вашем прибытии, — предложил Кадфаэль. — Как доложить о вас?

— Скажи ему, что братья Хумилис и Фиделис, прибывшие из лежащего ныне в руинах приората Хайд, во имя нашего святого ордена взывают к его милосердию и с покорностью молят о покровительстве и защите.

Кадфаэлю подумалось, что в прошлом смиряться и покоряться этому человеку приходилось нечасто, но, похоже, ныне ему не чужды эти добродетели.

— Я передам твои слова в точности, — промолвил Кадфаэль и обернулся к молодому монаху, ожидая от него знака одобрения или согласия. Тот только склонил прикрытую капюшоном голову, но не проронил ни слова.

— Прошу тебя, — сказал брат Хумилис, стоявший рядом со своим белоснежным мулом, — не таи обиды на моего юного друга. Брат Фиделис не может словами поблагодарить тебя за заботу — он нем.

— Приведи этих братьев ко мне, — озабоченно распорядился аббат Радульфус, с удивлением выслушав сообщение Кадфаэля о прибытии путников и краткий рассказ о том, что вынудило их пуститься в дорогу. Отодвинув в сторону пергамент и перо, аббат поднялся из-за стола и подошел к окну — его высокая прямая фигура четким контуром обозначилась в лучах солнечного света.

— Господи, надо же было такому случиться! И город, и святая обитель лежат в руинах! Безусловно, мы будем рады приютить своих братьев, пусть остаются у нас навсегда, если пожелают. Приведи их ко мне, Кадфаэль, и побудь здесь. Я с ними побеседую, а потом ты покажешь им обитель и отведешь к приору Роберту. Нужно будет подготовить для них кельи.

Кадфаэль, весьма удовлетворенный тем, что его не отстранили от дальнейшего участия в судьбе приезжих, отправился выполнять поручение. Он провел новоприбывших братьев через монастырский двор туда, где в тени небольшого сада располагались аббатские покои. Монаху не терпелось вызнать все, что возможно, о случившихся на юге событиях — будь на его месте Хью Берингар, тот бы чувствовал то же самое. Ибо, к сожалению, новости в последнее время доходили до Шрусбери с большим опозданием, не поспевая за происшествиями. Это касалось и событий в Винчестере. Бог знает, что еще могло случиться с тех пор, как несчастные братья из Хайда рассеялись по свету, ища прибежища где придется.