Евгений Сухов - Волчья каторга

— Ну-у, это господин ничем не примечательной наружности.

— Ну, а хоть что-то вы запомнили? — последовал бы новый вопрос. Но и на него ответ прозвучал бы весьма невразумительный:

— Лицо как лицо. Уши есть. Глаза. Нос. Ну, и рот еще имеется…

И все. Именно на этом — совершенно не запоминаемой внешности — и строился расчет, когда начальник московского сыска Лебедев выбирал для своего отделения агентов-«топтунов». А иначе — нельзя. Иначе опытный законопреступник мгновенно заметит слежку, срисует агента. И все! Такового «топтуна» надлежит отстранять от работы, по крайней мере, на время, а то и прятать в укромном месте, сохраняя ему жизнь. Ибо преступники филеров не шибко любят и все время норовят подстеречь такого в подворотне или в безлюдном тупичке и всадить финский нож в брюхо.

Человека, похожего по приметам на Сухорукова, агент «срисовал» на пятый день. Фигурант вышел из дома Бунина и проследовал по направлению к трактиру «Каторга», после чего вошел в трактир, как в дом родной. Зайти в «Каторгу» агент не решился, но не из чувства самосохранения, хотя таковое у хорошего агента всегда присутствует и никогда не спит, а из-за соображений конспирации. Поэтому он не только не вошел в трактир, но даже не дефилировал близ него, поскольку у законопреступников нюх на легавых отменный, а в месте, где располагался трактир, таковых было хоть пруд пруди. Поступил агент вполне разумно: он явился к начальнику сыскного отделения Лебедеву и доложил ему о своих наблюдениях. На что Владимир Иванович удовлетворенно кивнул и, вызвав к себе секретаря, повелел ему немедленно найти и привести в сыскное отделение, в его кабинет, следователя по наиважнейшим делам коллежского советника Ивана Федоровича Воловцова. Через три четверти часа Иван Федорович был разыскан и предстал пред светлыми очами Владимира Ивановича Лебедева.

— Ну, что? Заждался, поди? — пожав Воловцову руку, спросил его Владимир Иванович.

— Не то слово, — посмотрел на друга Иван Федорович — Буквально, места себе не находил…

— А вот это напрасно, господин судебный следователь по наиважнейшим делам, — укоризненно покачал головой начальник московского сыска. — Такое душевное и телесное состояние только вредит делу. Я ж тебе пообещал: найдем мы тебе твоего фигуранта. И вот, — Лебедев посмотрел на неприметного агента, — нашли, с Божьей помощью. Ну, и стараниями и добросовестным отношением к порученному делу господина Филимонова, в первую очередь…

— Вы уж и скажете, — аж зарумянился от столь лестных слов шефа агент. Вот теперь он был бы явно приметен, поскольку румянец полыхал у него во все щеки…

— Я всегда говорю, как есть, — серьезно заметил начальник сыскной полиции и обратился к агенту: — С ним все в порядке?

— В каком смысле? — не понял вопроса агент.

— Ну, руки-ноги у него целы? Все на месте, ничего не отсохло? — безо всякой иронии спросил Лебедев.

— Все на месте, Владимир Иванович, — так же серьезно ответил Филимонов. — И мужик он крепкий. Не скрывается, не проверяется, ходит свободно… — добавил филер.

— Значит, у него ксива имеется добрая, — сделал вывод начальник московского сыска. — Что ж ему скрываться-то? Ты где его оставил?

— В трактире «Каторга», Владимир Иванович, — бойко отрапортовал агент.

— Ну, и правильно, — повернулся к Воловцову Лебедев. — Все беглые варнаки, так или иначе, там собираются… Что ж, нам известно, какие места он посещает… Известно его место жительства. Где будем брать?

— У дома, — чуть подумав, ответил Воловцов.

— Естественно, не в «Каторгу» же нам вламываться, — усмехнулся начальник московского сыска. — А было бы эффектно, черт побери…

— Но малопродуктивно, — сказал Воловцов. — Разбегутся разными тайными ходами да подвалами, как крысы…

— И наших много положат, — согласился Владимир Иванович. — Им все равно терять нечего… Значит, будем брать у его дома. — Лебедев задержал взгляд на Иване Федоровиче и добавил: — Если это, конечно, он.

— Так надо посмотреть, — заметил Иван Федорович.

— А зачем мы тебя позвали, как ты думаешь? — спросил Лебедев.

Он открыл ключом несгораемый шкаф и достал два револьвера. Один сунул себе в карман, другой протянул Воловцову:

— Это тебе.

— Зачем? — удивился Воловцов.

— Пригодится, — коротко ответил Владимир Иванович и посмотрел на агента: — Ну, веди, милок…

— Вот он, его дом, — указал взглядом на один из корпусов доходных домов Бунина агент Филимонов. — А вон парадная, из которой он вышел…

— Все, ступай, — сказал ему Лебедев. — Миссия твоя на этом закончена. Сутки можешь отдыхать, а через сутки у меня — чтоб как штык!

— А как вы его узнаете-то без меня? — посмотрел на шефа Филимонов.

— Не беспокойся, братец. У нас есть, кому его узнать, — заверил агента сыщик, искоса глянув на Воловцова. — Все, ступай себе…

— Слушаюсь, Владимир Иванович.

Лебедев и Воловцов заняли место на тротуаре возле низкого штакетника. С этого места хорошо просматривались подступы к парадному и само парадное, из которого утром вышел человек, попадающий под приметы Полянского. Ведь было неизвестно, откуда появится фигурант, и поэтому смотреть надлежало во все стороны. Начальник сыскного отделения Москвы и судебный следователь по наиважнейшим делам занялись оживленным разговором, будто короткие знакомые, которые, долгое время не видевшись, наконец, встретились. Со стороны именно так и могло показаться, и подозрений у Полянского, если, конечно, это был он, эта беседа двух друзей вызвать не могла…

День стоял солнечный. Это был один из последних теплых дней, а может, самый последний, после которого осень уже безапелляционно возьмет бразды правления в свои руки.

Ждать долго не пришлось: со стороны улицы показался высокий мужчина крепкого телосложения, уверенной походкой приближающийся к парадному крыльцу нужного корпуса дома Бунина.

— Ну, как? — спросил Лебедев, первым заметив уверенно шедшего господина. — Это он?

Воловцов, не поворачивая головы, перевел взгляд на идущего мужчину…

Тогда, когда он допрашивал Полянского по делу об убийстве уездного исправника Полубатько, перед ним был парень, хоть и набравшийся гонору и жесткости во время отбывания срока за укрывательство краденой (будто бы) лошади, но — просто парень. Он обдумывал ответы, как мог, выгораживал себя, обвинял исправника Полубатько в подтасовке фактов и врал, если видел, что следователь не имеет весомых доказательств. Шедший же к парадному подъезду дома Бунина человек был матерым мужчиной, который не будет раздумывать, как ему поступить, если его прижмут обстоятельства. Этот не будет ни о чем сожалеть, не станет валить вину на другого, выгораживая себя, и сделает так, как решил, не продумывая последствий и не прикидывая, как лучше. И все же это был он, Георгий Полянский…

— Да, это он, — негромко, но твердо произнес Иван Федорович.

— Что ж, руки у него вполне здоровые, — заметил Владимир Иванович.

— Что будем делать? — спросил Воловцов.

Начальник сыска удивленно посмотрел на него:

— Как что, брать…

— Сейчас? — задал глупый вопрос Иван Федорович, нащупывая в кармане револьвер.

— А когда еще! — едва не прошипел на него главный сыщик Москвы и притворно захохотал. — Может, сегодня вечерним поездом он уезжает в Париж. Или в Баден-Баден, поправить свое пошатнувшееся на ниве убийств здоровье. Все, начали охоту…

Продолжая иронически хохотать, Лебедев скорым шагом направился наперерез Полянскому, дабы перехватить его в нескольких шагах от парадного. Поравнявшись с ним, Владимир Иванович приподнял шляпу и произнес извиняющимся тоном:

— Прошу прощения, сударь, рассудите нас с другом, ради Христа. Иначе мы просто с ним поссоримся. Вот он, — указал Лебедев на подходящего к ним с опущенной головой Воловцова, — утверждает, что Москву в восемьсот двенадцатом году зажгли сами жители Первопрестольной, не желая, чтоб город во всей своей красе и убранстве достался врагу. Смешно, ей-богу! Ведь у москвичей рука бы на такое святотатство не поднялась… А вот я, сударь, — Владимир Иванович для пущей убедительности засунул руки в карманы (в одном из которых лежал револьвер) и выпятил грудь, — заявляю, что Москву зажгли французы, поскольку были крайне разочарованы, что им не вручили ключи от города и не оказали никаких почестей, как победителям. Зажгли как раз в отместку за такое понесенное ими унижение, и даже презрение… А вы как думаете, сударь? Вы что можете сказать по этому поводу?

— Я, господа, как-то об этом не ду…

Полянский оборвал себя на полуслове, заметив краем глаза, как из кармана ироничного господина, вдруг переставшего хохотать, появляется рукоять револьвера.

Решение им было принято сразу. И быстрее, нежели господин, ратующий за сожжение Москвы французами, успел вытащить из кармана револьвер и взвести курок. Что было силы Полянский ударил его в лицо, но тот успел увернуться. Однако все равно был сбит с ног бросившимся на него грудью убийцей, который, перепрыгнув через упавшего Лебедева, кинулся бежать. Иван Федорович тут же последовал за ним, мешая Лебедеву прицельно выстрелить.