Александр Перхуров - Исповедь приговорённого

Перед началом движения с кладбища к складу, когда выяснилось, что винтовок у нас нет, я понял, что дело плохо.

Я предложил желающим уйти домой. Желающих не оказалось, и только начальник штаба, по моему настоянию, согласился и пошел домой.

Я видел, что ему тяжело и физически и морально, как очень немолодому, грузному и семейному человеку и я не хотел, чтобы он рисковал собой без пользы. Получив в руки оружие, люди стали действовать энергичное и через несколько минут весь склад был в наших руках, без какого-то ни было кровопролития, без выстрела и без шума. Сопротивления не было оказано.

Был уже третий час, а броневики не шли. В сараях шла лихорадочная работа по разбору оружия и снаряжения. Артиллеристы уже вели с ассенизационного двора лошадей, спешно амуничили их, седлали запрягали. Лошадей хватило только на четыре запряжки, почему и запрягли только два орудия и два зарядных ящика.

Хотя я расставил вокруг склада часовых для наблюдения за дозорами, но душа была неспокойна, так как в сараях перемещались и, забыв всякую осторожность, сильно шумели.

Стоило больших трудов собрать всех, выстроить и вновь пересчитать. Людей оказалось немного больше, так как часть караульных сразу стала на нашу сторону.

Уже сильно светлело, а броневики не шли.

Я обратился к построенным людям, высказал им свои сомнения относительно броневиков и предложил на выбор — идти и брать Ярославль или же сразу двинуться на Рыбинск.

Ответ был один: «Брать Ярославль!».

Тотчас же были двинуты в город назначенные по плану отряды, почти одновременно с этим прибыл броневой дивизион, но привел его не Супоиин, а другой офицер. Куда делся Супонин — неизвестно, но розыски его задержали выступление дивизиона.

Сейчас же был послан на поддержку ушедшим броневик и несколько грузовиков с пулеметами. Остальные остались при складе.

Так как захват склада произошел без выстрела, то рабочие не могли узнать о начале действии и подать вагон под оружие, как было условленно, поэтому я послал туда мотоциклиста.

В ожидании прибытия вагона и для охраны складов я оставил пятнадцать человек с начальником склада во главе. У них были винтовки, пулеметы, орудия, но я им дал приказание: оставаться до тех пор, пока им не будет угрожать опасность. В последнем же случае они, не ввязываясь в бои для защиты склада, должны идти на присоединение в город. Для быстроты движения им было оставлено два грузовика

После этого с оставшимися у меня в виде резерва тридцатью человеками, двумя орудиями с ящиками и двумя легковыми автомобилями я двинулся в город, к гимназии Корсунской. Артиллерию я не выслал раньше в силу малочисленности ушедших вперед отрядов. Было светло, но город еще не начинал просыпаться.

Из города не слышалось ни стрельбы, ни шума. Но только резерв втянулся в город, как с левой стороны, из-за забора, окружавшего какой-то пустырь, замелькали головы быстро несущихся всадников.

Я приказал рассыпать стрелковую цепь поперек улицы и снять орудия с передков, но запретил открывать огонь.

Стали ждать.

Вскоре всадники выскочили из-за пустыря, развернулись лавой и пошли на нас.

Мы молчали, цепь лежала неподвижно.

Всадники надвигались, их было человек тридцать.

Кто-то не выдержал и выстрелил, один всадник упал с коня, видимо, раненый; остальные остановились.

Я немедленно прекратил стрельбу и спросил у всадников, кто они такие. Оказалось — конная милиция.

Я в свою очередь объяснял им, кто мы такие, и предложил отдать нам оружие, а после этого или присоединится к нам, или же идти домой. До гимназии Корсунской они должны доехать с нами, где от них примут лошадей и седла. Милиционеры сразу согласились, только просили при выдаче им оружия вернуть им те же револьверы, которые они сейчас сдают.

Просьба была уважена, и каждому тут же была выдана записка с номером отобранного револьвера за подписью начальника штаба.

Начальником штаба был назначен подполковник Петров. Сданное оружие уложили на автомобиль, на другом отправили раненого в ближайшую аптеку для первоначальной перевязки (у нас не было ни одного врача, ни одного фельдшера), а оттуда в госпиталь.

До гимназии Корсунской дошли без дальнейших задержек. Там нас ждало донесение, что взяты без выстрела дом Лопатина и другие пункты, занятые советскими войсками и учреждениям, представлявшие для нас наибольшую опасность.

Захват города продолжался.

Вскоре раздался один орудийный выстрел, а затем пришло донесение, что стреляли по гостинице Кокуева, после чего находящиеся там сдались. Убитых и раненых ни с одной стороны нет.

Гимназия Корсунской, которую я наметил для занятия штабом, оказалась загроможденной обстановкой, вынесенной из классов в коридоры и на лестницу, а также обстановкой советского учреждения, занимавшего до этого гимназию. Многие комнаты были заперты. Пришлось временно расположиться в сенях.

Скоро сени были переполнены толпой обывателей всех видов и возрастов. Добровольцев записывали, тут же они получали оружие и шли на укомплектование полков.

В городе, расклеивали воззвания к населению и объявления о добровольной и обязательной мобилизации. Все это было заготовлено заранее, то же было послано в волости.

Часов около десяти утра ко мне явилась депутация от 1-го Советского полка. Прибыл какой-то молодой человек южного типа и еще несколько человек. Выслушав мои объяснения о цели восстания, депутация заявила, что полк будет держать нейтралитет, если мы их не будем разоружать. Но у меня не было в это время и сил, чтобы разоружить полк.

Депутация уехала обратно. А к часу дня 1-й Советский полк выступил против нас, преградив рабочим дорогу с вокзала с город.

Пока происходило описанное в городе, у артиллерийских складов разыгралась, приблизительно, следующая картина: вскоре после нашего ухода на склад со стороны Всполья стала наступать цепь, оставшаяся при складе команда приготовила пулеметы, но огня не открывала, так как у церкви раздавались крики: «Не стреляй!.. Свои, мы с вами»

Когда же цепь подошла в плотную, то бросилась в штыки, переколола всех, кроме двоих, которым, хотя и сильно пораненным, удалось ускользнуть и принести известие о гибели команды.

Таким образом, от выступления 1-го Советского полка, образовался сразу фронт, примерно, от Туговой горы до артиллерийских складов. Вся часть между вокзалом и Которослью была в руках советских войск. Штаб оказался не в центре, а почти на линии боевых участков этого фронта.

Высылая части для занятия этих участков, я приказывал им только обороняться, сдерживая наступление противника, так как часта не были пополнены, а для наступления и контратак были слишком слабы. Я рассчитывал подкрепить их несколько позднее, когда прибывшие добровольцы будут приведены в полный порядок. Иначе пришлось бы пустить в дело последний резерв, с которым я пошел в город.

Однако очень скоро я получил донесение, что часть, действовавшая по направлению артиллерийских складов, оттеснила противника, продвинулась вперед и попала в тяжелое положение, просит поддержки. Я бросил туда резерв.

Сдерживать противника со стороны вокзала помогала наша артиллерия (одно орудие), а действия орудия в направлении на склады были до крайности стеснены, так как приходилось стрелять из города, где мешали стрельбе здания.

Из сформированных вновь частей я поспешно заполнял свободные участки, где до тех пор были только наблюдательные посты, и к вечеру образовался фронт вокруг всего города, исключая часть за рекой Которослью.

Участок на левом берегу Волги был занят отрядом не больше двухсот человек.

Ночь прошла в перестрелке и мелких стычках, так как многие участки не выдерживали и переходили в наступление, попадая в результате в тяжелое положение, из которого приходилось выручать высылкой сил из накапливающегося за это время резерва, который я берег для более решительных действий.

С утра 7 июля бои разгорелись с большей силой, так как за ночь к советским войскам подошли подкрепления и с тех пор прибывали безостановочно.

Железное кольцо охватывало Ярославль все крепче и крепче. Против двух легких орудий в Ярославле, с количеством снарядов не более 180 штук на каждое орудие — всего запаса, которым мы могли располагать — и около 300 трехдюймовых шрапнелей и гранат быстро выдвигались и новые батареи, преимущественно крупных калибров, до шестидюймовых включительно.

Условия для действия артиллерии с обеих сторон были совершенно различны: настолько удобно было стрелять советской артиллерии из поля в город, настолько же трудно было стрелять из города в поле.

По моему расчету, против Ярославля работало, в конце концов, не меньше десяти батарей.

От обстрела этими батареями в городе начались пожары, которые с каждым днем все усиливались. Положение обороняющихся в горящих кварталах города было крайне затруднительно.