Юрий Бурносов - Два квадрата

Прима-конестаблю Хаиме Бофранку на святого Ардалия исполнилось тридцать шесть лет. Он родился в семье зажиточного университетского декана в веселое время Второго церковного бунта. С балкона своего дома на улице Виноградарей, что подле Иеранского университета, маленький Хаиме широко раскрытыми глазами смотрел на визжащих монахов, которых нагоняли угрюмые горожане с палками и ножами. Монахов связывали, грузили в большие повозки и везли прочь.

Особенно Бофранку запомнился один толстяк, в разорванной почти напополам сутане, чьи половины держались на теле лишь благодаря жесткому воротнику. Толстый монах, завидев набегающих из переулков горожан, бросился к высокой ограде, отделявшей дом декана от улицы. Он полез по железным прутьям, отчаянно цепляясь за кованые узоры, и преуспел в этом, добравшись почти до самого верха. Мальчик не знал, что произойдет, если монах попадет внутрь. Скорее всего кто-нибудь из прислуги выгонит его вон, на расправу толпе…

Монах уже перебрасывал свое тучное тело через острые верхушки ограды, когда снизу его поддели рыбацким крюком на длинной палке и потащили вниз. Толстяк истошно завопил, тараща глаза, по жирному подбородку текли слюни, а вниз, прямо в шевелящуюся массу людей, струей била моча. Наверное, монаха убили сразу же, потому что крик прекратился, как только он исчез из виду. Маленький Хаиме стоял, вцепившись в балконные перила, и смотрел, как толпа откатывается от ограды, словно морская волна во время отлива.

Это было в те дни, когда опальный Иньор Отшельник посвящал церковным деятелям немыслимые стихи:

Зачем отец позволял мальчику видеть все это?

Наверное, затем, чтобы Хаиме многое понял. И старый декан оказался прав.

В четырнадцать лет, получив хорошее домашнее образование, Хаиме Бофранк был поставлен перед выбором дальнейших путей обучения. Ни торговля, ни дипломатия не привлекали его, к тому же с младых лет он страдал разнообразными хворями и крепостью здоровья не отличался. Домашний лекарь, хире Асланг, дважды спасал мальчика от неминуемой, казалось бы, смерти, и отец решил, что с таким здоровьем ему прямая дорога разве что в архивариусы или библиотекари.

Но Хаиме так не думал.

Несмотря на физическую слабость и хворобы, он брал уроки фехтования и дрался изрядно, с прилежанием учил языки, интересовался физическими опытами, химией. Отец не препятствовал, благо преподавателей в университете хватало, а заниматься с сыном декана многие из них почитали за честь.

Однажды вечером, когда отец, по обыкновению, работал в своем кабинете, Хаиме вошел к нему без стука. Все знали: когда отец работает, к нему лучше не входить никак – ни со стуком, ни без стука, а уж коли вошел, то имей к тому очень и очень весомое основание.

Хаиме такое основание имел.

– Добрый вечер, отец, – сказал он, словно они и не виделись чуть менее часа назад за чаем.

– Что такое? – с недовольством спросил старший Бофранк, продолжая писать.

– Я хотел попросить вашего позволения на учебу.

– Я, кажется, никогда не препятствовал тебе в учебе… Зачем тогда позволение?

– Это учеба иного, особого рода, – сказал Хаиме и положил перед отцом городскую газету. – Вот здесь, в нижнем углу.

Тот положил перо на серебряную подставочку в виде арфы и прочел указанное:

– «Секуративная Его Величества палата объявляет о наборе на обучение граждан не старше 30 лет, но не моложе 15, кто видит в себе способности изыскания врагов государства, злых и дурных людей, а также восстановления справедливости». До чего безграмотно составлено… И что, мальчик, ты пришел испросить моего разрешения пойти учиться в эту… Секуративную Палату?

– Да, отец, – отвечал Хаиме с легким поклоном. – В академию при оной.

– Это неожиданно. – Декан отложил газету и внимательно посмотрел на сына. – Что тебе в том?

– Думаю, это интересное занятие, отец.

– Интересное? Это значит полностью посвятить жизнь копанию в грязи, в мерзости! И потом – ты слишком юн!

– Я волен сам выбирать себе дальнейший путь.

– Так иди и потом не сетуй, ибо я не приму тебя с жалобами!

Это и было соизволение, которого так добивался Хаиме.

Проснувшись утром в доме старосты, Бофранк сделал несколько простых упражнений, чтобы вернуть членам гибкость и разогнать остатки сна. После того он долго расчесывал свои волосы, но пудру и румяна решил не употреблять – лишнее занятие, в этих местах совсем никчемное.

Затем он достал и осмотрел найденную монету – при помощи зрительного стекла – не такого, как в очках, а специального, выпуклого, каковое увеличивает предмет многократно против его размеров. Монета оказалась старым двусребреником – их не чеканили уже лет с сотню, – без каких-то примечательных знаков, зарубок и помет. Нет ничего: так бывает всегда, когда надеешься найти след.

Наскоро позавтракав хлебом и сыром, Бофранк отправился к молодому хире Патсу. После того конестабль собирался сходить на ледник и осмотреть остальные тела, а потом наведаться к монахам и кладбищенскому смотрителю. Он спросил дорогу у заспанного дворового мальчишки, велел не сопровождать его и не подавать коня. Староста, видимо, еще спал, как и все его семейство.

Вчерашнее приключение Бофранк решил осмыслить потом, а сейчас наслаждался свежим воздухом и пешей прогулкою.

Первые лучи солнца еще не тронули землю и серые заборы, но это уже было утро, и притихший на ночь поселок оживал. Женщины, опасливо поглядывая на приезжего, вели разномастных коров, а у одного из домов Бофранк заметил препротивного карлика в довольно почтенных летах. Карлик строгал палку, стоя у ворот, а когда завидел Бофранка, скорчил гадкую рожу и закричал, приплясывая:

– Жаба! Жаба! Младенчика съел!

Затем карлик пал на колени и прытко пролез в отверстие под воротами, словно бы для собак и кошек, но побольше, из чего Бофранк заключил, что для карлика оно и было назначено. Очевидно, это был местный помешанный, не мешало расспросить о нем подробнее у той же хириэль Офлан – подобные ей матушки обыкновенно знают всю подноготную соседей.

Молодой Рос Патс колол дрова возле своего дома. Обнаженный по пояс, несмотря на сырую прохладу, он легко взмахивал огромным топором. Стоя спиной к дороге, он не заметил Бофранка, и тот стоял некоторое время молча, наблюдая за работой молодого человека. Когда конестабль уже решился заявить о своем приходе, из-под лезвия топора вылетела довольно длинная и острая щепка и вонзилась в шею Бофранка чуть выше левой ключицы.

Конестабль вскрикнул от боли и неожиданности. Молодой человек выронил топор и в тревоге обернулся.

– Хире! – воскликнул он. – Я не знал, что вы… Вы ранены?!

– Ерунда, – заключил Бофранк, осторожно вытаскивая щепку. – Если бы не столь широкий ворот, она застряла бы в одежде… Царапина.

– Ее нужно смазать бальзамом. Пойдемте в дом, хире, – настаивал Патс. Бофранк последовал за ним и очутился в просторной прихожей, где на стенах пучками сушились травы, а на гвоздях висела свернутая рыбацкая сеть.

– Пройдемте вот сюда, к очагу… – Патс отворил еще одну дверь и усадил пострадавшего гостя на крепкий деревянный табурет. В очаге пылал огонь, пахнущий смолой.

– Позвольте я помогу вам снять куртку… – Патс осторожно положил ее на стол. – Довольно много крови, хире… Сейчас я принесу тряпицу и бальзам.

С этими словами он исчез на винтовой лестнице, поднимавшейся на второй этаж дома, а Бофранк смог, наконец, оглядеть жилище.

Огромная комната, помимо очага и обеденного стола с несколькими табуретами вокруг, вмещала массивную полку, уставленную книгами, и ложе, застланное черной мохнатой шкурой. Как объяснил Бофранку мальчик, молодой Патс жил отдельно от отца и семьи вот уже пару лет, как и подобало самостоятельному юноше, имеющему солидные взгляды и устремления.

– Вы, наверное, хире Бофранк, прима-конестабль из столицы? – осведомился вернувшийся Патс. Он аккуратно помазал рану перышком, предварительно окунув его во флакон темного стекла с широким горлышком, а потом прикрыл ее белой тряпицей.

– Да, хире Патс.

– Я знал о вашем приезде, но не думал, что вы решите навестить меня. Хотя догадываюсь, что вас привело…

Говоря это, Патс придерживал тряпицу, едва касаясь пальцами тела Бофранка, и тот неожиданно почувствовал противоестественное возбуждение. Словно ощутив это, молодой человек убрал руку, сказав: