Ольга Сухаревская - Горе побеждённым

 - А в монастырь?

 - В Страстной они всегда одни ездиют. Там барышня сходится со своей тётушкой – Анной Матвевной, и они уже вместе идут на службу. Недавно вот на Пасху возил туда всех: и Николая Матвеича, и Ларису Аркадьну, и Настасью Дмитривну, – рассказывал кучер.

 - А позавчера как было дело?

 - Обныкновенно: сели – поехали. У монастыря, на площади я встал, как обычно,  справа, где проезда меньше, чтоб не затолкали. Барышни ушли-с, а мы, значит, с Захаром, кучером Анны Матвевны, остались ждать.

 - Что ж так и сидели два часа?

 - Почему «сидели»? Мальчонке знакомому из скобяной лавки, Антипке, гривенник дали, чтоб за экипажами приглядел, а сами пошли в трактир. Он рядом совсем, в начале Малой Дмитровки. Посидели, чаю попили с сушками. Это не впервой, а завсегда так бывает.  Нам на это от хозяев разрешение дадено. Как стали вызванивать конец службы – мы  вернулись назад. Вскорости Анна Матвевна вышли и Захар её увёз, а я ещё с полчаса сидел. Ну а потом уж, пошёл узнать, в чём задержка.

 - А почему сразу не пошёл?

 -Так они говорили, что к батюшке едут, а поговорить можно только опосля службы. Подумал, может, заговорились.

 - Что дальше было?

 - Зашёл я в соборную церковь, а там уж и нет никого. Пошёл искать отца Феогноста. Сестрички мне сказали, что он в трапезной. Христа ради, через послушницу, добился  архимандрита. Так мол и так – куда-то запропастилась Настасья Дмитривна. А он сказал, что ничего не знает, и после службы она к нему не подходила. Я туда – сюда побегал и бросился домой докладывать хозяину. Вот и всё.

 - Хорошо, иди. Ежели, что вспомнишь ещё, тебе скажут, как меня найти, – сказал сыщик. – А теперь мне хотелось бы взглянуть на комнату Анастасии Дмитриевны.

 Это была не одна, а три, соединённые между собой, комнаты: гостиная, спальня и туалетная.

 Везде хороший вкус, достаток и идеальный порядок. Много, уже подвявших, букетов. После тщательного осмотра личного бюро, кроме нежных записок от жениха, рекламных объявлений  французских товаров и альбома с коллекцией праздничных открыток, ничего не было. Не нашли даже традиционного для этого возраста девичьего дневника.

 - У неё его нет. Она сожгла свой дневник после случая с Добронравовым, – пожал плечами  Арефьев. – Скрытничает, боится, наверное, что мы его прочитаем.

 Вернувшись с Николаем Матвеевичем в гостиную, Собакин попросил позвать управляющего. Пришел немец. Это был немец и по внешности и по натуре: сдержанный, обстоятельный, выутюженный. Выше среднего роста, плотного сложения, с толстой короткой шеей и внимательными серыми глазами, которые смотрели насторожено. Представив сыщиков, хозяин, сославшись на дела, ретировался: не стал смущать подчинённого.

 - Вы можете говорить по-русски? – спросил Вильям Яковлевич на хорошем немецком.

 - Да, – уверенно ответил тот. – Я понимаю и объясняюсь удовлетворительно.

 И в самом деле, его речь была благозвучна и без ошибок.

 - Как бы вы охарактеризовали племянницу вашего хозяина?

 - Анастасия Дмитриевна – исключительно достойная девушка – любимица моего патрона, заменившего ей отца, – взвешивая каждое слово, ответил управляющий.

 - В последнее время, было что-нибудь необычное в её поведении?

 - Нет. Мы видимся только за столом или изредка вечерами, когда  в этой гостиной собирается маленькое общество. Анастасия Дмитриевна бывает в нашей компании редко и недолго.

 - А кто ещё бывает на этих вечеринках?

 - Патрон, его друг - доктор Зяблицкий, Лариса Аркадьевна, иногда Анна Матвеевна. Последнее время часто приезжает Надежда Петровна Залесская – красивая дама.

 - Интересно, как вы проводите время?

 - Беседуем, играем в лото, иногда в карты. Николай Матвеевич любит сразиться в шахматы. В восемь часов всегда подаётся ужин, во время которого мы рассказываем друг другу новости. Особенно преуспевает в этом Михаил Лаврентьевич. Он по роду своей деятельности больше, чем мы разъезжает по Москве и знает много городских новостей и происшествий. У него талант рассказчика. Лариса Аркадьевна в настроении изрядно музицирует. Пожалуй, это всё.

 - Скажите, Людвиг Иванович, если не секрет, где вы так хорошо научились говорить по-русски? Ведь вы недавно в России?

 -  Чуть больше года. Но нас, Шварцев, многое связывает с вашей страной, и знать русский - в традиции нашей семьи.

 На этих словах Собакин вздёрнул свои великолепные брови, будто о чём-то догадавшись. Он внимательно посмотрел на немца и спросил:

 - Иоганн Людвиг Шварц – ваш родственник?

 - Как это по-русски? Он - брат моего деда. С 1779-го года Иоганн Шварц, был профессором Московского Университета. А вы, простите за любопытство, - в свою очередь обратился он к сыщику, – сын Якова Вильямовича Собакина?

 Вильям Яковлевич кивнул.

 - Мой отец рассказывал, что встречался с вашим родителем в 1848-ом году, в Лондоне во время коронации королевы Виктории. Он говорил, что ваш отец тогда только что женился на очень красивой англичанке.

 - Француженке. Матушка умерла моими родами.

 - О, простите мою бестактность, я не знал. После смерти отца вы остались совсем один?

 - А вы и о смерти моего отца наслышаны?

 - Помилуйте, в определенных кругах он был очень известный человек.

 И тут произошло такое, что Александр Прохорович никак не мог ожидать от сдержанного с виду немца. Шварц вдруг стал непонятно махать руками, дотрагиваться до лба, ударять себя по груди и издавать нечленораздельные для русского уха звуки. При этом он внимательно смотрел на Собакина, будто ожидая от него похвалы своим действиям. Вильям Яковлевич не удивился такому поведению сумасшедшего, но видно предпочёл не замечать внезапного буйства иностранца. Немец, не обнаружив реакции на свои пассы, озадаченно притих.

 «Надо же, – подумал Ипатов, – этот чёрт был прямо-таки уверен, что Вильям Яковлевич бросится к нему в объятия от радости, что тот устроил такую клоунаду».

 Между тем, Собакин продолжил допрос:

 - Когда вы видели Анастасию Дмитриевну в последний раз?

 - Перед её отъездом в церковь, на ступеньках дома. Я тогда вернулся с Кузнецкого моста, где находится Сибирский торговый банк. Я был там по поручению патрона.

 - Вы о чём-нибудь говорили с девушкой? Какое у неё было настроение?

 - Она мне просто кивнула на мое приветствие и прошла мимо. Ничего особенного в ней я не заметил. В вестибюле стояла Лариса Аркадьевна. Видимо, она провожала племянницу. Мы с ней тоже поздоровались и разошлись. Это всё.

 - Спасибо за беседу, Людвиг Иванович. Не смею вас больше задерживать.

 Появился Арефьев. Собакин опять вернулся к разговору о Мелецком.

 - Когда вы его ждёте из Петербурга?

 - Сегодня среда. Значит, он должен быть в субботу, – ответил Николай Матвеевич.

 - Разрешите спросить, – набравшись храбрости, вдруг подал голос Ипатов. –  Может ли быть так, что ваша племянница самовольно выехала в Петербург со своим женихом или следом за ним?

 - Вряд ли, – задумавшись, сказал Арефьев. -  Сразу встаёт вопрос: почему тайно? Она знает, что, если бы ей вздумалось поехать с ним – я бы её отпустил, как это не дико звучит. В Мелецком я уверен.

 Воодушевившись произведенным эффектом, Александр Прохорович продолжил:

 - Надо срочно узнать, нет ли её в Петербурге.

 - Кстати, у вас в столице есть родственники или хорошие знакомые, у которых девушка могла бы остановиться? – спросил Собакин.

 -  Никого. И, прошу покорно выяснить всё самым деликатнейшим образом, чтобы не навредить репутации Анастасии, – взволновался Николай Матвеевич.

 - Это будет сделано строго конфиденциально, – заверил его Собакин. – Если у вас будут какие-нибудь новости – сразу дайте знать. Мне ещё нужен её портрет, лучше - фотографический.

 Сыщикам вынесли снимок девицы Арефьевой. Это была худощавая, светлая блондинка, с правильными, но скучными чертами лица и слегка выпяченной нижней губой. Девушка выглядела независимо и горделиво.

 Выйдя на улицу, Собакин предложил пройтись.

 - Мы немного освежимся и кое-что обсудим. Согласны?

 - Конечно, Вильям Яковлевич. Тем более, что я уже для себя решил, кто виноват в исчезновении Арефьевой.

 - И кто же? – осведомился сыщик.

 - Сам дядя. Смотрите, как он оберегает свояченицу. Между ними наверняка что-то есть. Ну, я имею в виду отношения. Заметили, какие у этой засушенной воблы порочные губы?

 - А вы наблюдательны – это хорошо. По поводу губ – вы правы. Они явно ни к чему такой добродетельнице. Давайте-ка пока не будем делать скорых выводов, а просто поразмышляем, – продолжал Собакин. – У нас четыре дня. Зацепок – ноль. Ваша идея насчёт Петербурга интересна – признаю, но несостоятельна. То есть, не обоснована логически. Первое. Даже при чрезмерной взбалмошности этой Анастасии Дмитриевны, жених не станет устраивать нервотрепку своим будущим родственникам. Это несолидно. И, даже, если она сейчас с ним, постарается сразу сообщить в Москву о местопребывании девушки. Второе. Как мы слышали, Арефьевы боятся огласки, в основном, из-за высоких моральных принципов жениха. Напрашивается вывод, что в силу этих самых самоограничений, он тайно не потащит за собой невесту в другой город, тем более, накануне собственной свадьбы. И опять же - сразу сообщит в Москву, если она это сделала самовольно.