Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

— Сюда, Юра, идите сюда, — позвал Бром, открывая перед ним дверь.

Они поднялись на второй этаж по темной лестнице и вошли в пустую кухню. Потом через другую дверь попали в гостиную. Здесь Аркадий Венедиктович усадил Юру на кушетку и велел подождать.

Сначала он старался сидеть прямо, но тепло, исходившее от большой голландской печи в углу гостиной и выпитое вино наконец сделали свое дело. Юра снял бушлат, положив его рядом, а потом облокотился на спинку кушетки и вяло начал рассматривать помещение. «Странное место для посвящения в члены ложи», — подумал он. Большая хрустальная люстра под лепным белым потолком не горела — только несколько изящных бра погружали всю гостиную в мягкий полумрак. На стенах, оклеенных персиковыми полосатыми обоями, висело несколько картин совершенно вакхического содержания в тяжелых рамах с потемневшей от времени позолотой. Кроме кушетки, на которой он сидел, здесь стояли еще один мягкий большой диван и несколько кресел. Были и два окна, закрытых тяжелыми коричневыми гардинами. В дальнем углу Юра разглядел стол, на котором стояло несколько бутылок с шампанским.

Долгое ожидание совсем разморило молодого поэта, и он задремал.

Разбудили его тихие голоса и шелест ткани. Он открыл глаза и от неожиданности вздрогнул. Перед ним стоял Аркадий Венедиктович с бокалом шампанского в руках, а позади него — три странные фигуры. Сначала Юра подумал, что это женщины. Но секундой позже с ужасом понял — нет, это были трое мужчин, одетых в платья. Хотя прикрытые полумасками лица их были накрашены, как у женщин, однако скрыть мужские черты косметика была не в состоянии. Одна из «женщин» — ее изображал мужчина помоложе, — шурша платьем с искусной вышивкой, подошла и села рядом с юношей.

— Здравствуй, красавец. Выспался?

Мозг Юры все еще отказывался сделать логический вывод о месте, в которое он попал. Ему все еще казалось, что этот карнавал — всего лишь часть испытания для неофита. Он кивнул, даже не попытавшись отстраниться.

— Дайте ему шампанского, — приказала вторая «женщина» — платье на ней сидело в обтяжку, и фигура выдавала мужчину коренастого. — А то он оробел!

«Дамы» и Бром засмеялись. Третий ряженый в полумаске подошел к столу и налил бокал. Потом приблизился к кушетке и небрежно протянул шампанское Юре — несколько капель пролились на его пиджак.

— Держи, — приказал он.

Юноша, не смея взглянуть в его глаза, взял бокал, но пить не стал. Он чувствовал себя как кролик перед тремя удавами. Реальность происходящего постепенно начала прорываться сквозь опьянение и ту защитную стену, которую пытался выстроить мозг.

Попался! Теперь он ясно понимал, что Бром вовсе не хотел ввести его в масонский орден. Что его целью было сначала завлечь Юру, а потом отдать в руки извращенцев-мужеложцев. И он, поддавшись, позволил себя напоить и отвезти в это гнездо разврата, которое находилось непонятно где. Надо было бежать, но как? Как прорваться через руки четверых мужчин, желавших явно поразвлечься с юношей.

— Что вы хотите? — испуганно спросил Юра.

Мужчины переглянулись и начали улыбаться.

— Ничего такого, — просто ответил молодой, сидевший рядом. — Ничего необычного. Перестань дичиться, красавчик. Аркадий Венедиктович рассказал нам, что ты поэт. Вот, выпей и прочти нам стишок. — Он повернулся к Брому. — Аркаша, позови…

Бром кивнул, поставил бокал на столик и вышел.

— Это для нашего архива, — сказал молодой, снова поворачиваясь к Юре. — Ты ведь не против?

В комнату вошел человек с треногой и ящиком фотографического аппарата.

— Любишь фотографироваться? — спросил молодой, пока двое остальных занимали места позади кушетки для общей фотографии.

— Нет.

— Зря! Эти фотографии… — Молодой щелкнул пальцами.

Юра почувствовал, как на его плечо легла рука коренастого. Толстые пальцы впились в пиджак, придавливая юношу к спинке кушетки. Он дернулся, стараясь вырваться, но тут же чужая рука придавила и второе его плечо.

— Сиди смирно, — послышался голос. — Иначе фотография не получится.

— Да уж, — сказал молодой, придвигаясь ближе настолько, что Юра мог рассмотреть мелкие бусинки, пришитые по краям полумаски. — Зря мы, что ли, одевались специально для тебя? Посмотри на мое платье. Нравится? Хочешь такое?

Фотограф быстро расставил треногу, нырнул внутрь полога и поднял руку, в которой держал вспышку.

— Улыбайся! — послышался голос сзади, и пальцы еще больнее впились в плечи Юры.

«Пропал!» — с ужасом подумал юноша.

Вспыхнул магний вспышки.

— Прекрасно, — сказал молодой. — Для начала очень хорошо.

— Для начала? — простонал Юра.

— Конечно! Вечер только начался.

Молодой повернулся назад — к остальным ряженым.

— Ну что, сестры, кто сорвет первый цветок с этих поэтических уст?

— Так-так, — сказал следователь. — Видите, доктор, все понятно. Юношу обесчестили. Он не выдержал и повесился. А рана на голове — следствие какой-нибудь старой травмы. Яснее ясного.

— Нет, — помотал головой доктор, — не старой. Я что, не могу отличить старую от новой?

Аня вдруг напряглась.

— Никто его не обесчестил! — выкрикнула она. — Они этого не сделали!

— Как так? — спросил следователь.

— Юра сказал, что он начал сопротивляться. И тогда эти люди, поняв, что ошиблись в нем, что он — не такой, как они, очень разозлились, позвали этого Брома и сказали, чтобы он выбросил Юру вон. Так что никто его не бесчестил!

— Но вы же сказали, что ваш братец пришел домой очень расстроенный, — возразил следователь.

— Не этим! А тем, что его приняли за мужеложца! Да и вообще — представьте, что это произошло с вами! — сердито сказала Аня. Эта маленькая худенькая девушка была похожа на ощетинившегося зверька, защищающего свое потомство.

— А может, он вам просто не сознался от стыда? — начал спорить с девушкой следователь.

— Погодите, — прервал их доктор Зиновьев. — Если юноша до сих пор не имел гомосексуального опыта, то такой групповой акт насилия должен был повредить ему… да-с… простите, барышня, задний проход. И он как минимум должен был испытывать чувство неудобства при сидении. Вы заметили что-то такое?

— Нет! — резко ответила Аня. — Я же говорю вам, никто его не насиловал — все закончилось так, как я сказала.

— Отчего же он тогда повесился?

Тут не выдержал и я.

— Так ведь доктор уже сказал, он не повесился. Его повесили. И это очевидно! Эти самые «сестры» не хотели, чтобы человек, который видел их лица, гулял на воле. Они либо подослали к нему своего прислужника — того же Брома, либо сделали это сами.

— Да? — повернулся ко мне следователь. — И оставили улику? — Он протянул бумажку, вынутую доктором из кармана юноши. — Не слишком ли странно?

Я пожал плечами.

— Нет, дело тут ясное — это самоубийство. И значение записки очевидно — юноша сам написал ее, положил в карман и повесился.

— Можно сличить почерки, которыми написаны стихи и записка, — предложил я.

Следователь досадливо скривился.

— Не вижу особого смысла. Мы и так потеряли много времени. Семенов! Давай сюда протокол.

Взяв у пристава бумагу, следователь передал ее на подпись Ане. Девушка вопросительно взглянула на меня. Я мог бы ей посоветовать не подписывать протокол, требуя более тщательного расследования, однако не сомневался, что оно будет проведено спустя рукава и результата не даст. Поэтому просто отделался пожатием плеч. Так что Аня протокол подписала.

Когда следователь, доктор и пристав ушли, Аня снова повернулась ко мне. В глазах у нее стояли слезы.

— Это нечестно, — сказала Аня обиженно. — Мой брат… он не заслужил этого.

Я вздохнул.

— Как я напишу маме с папой? Как я им все это скажу?

Нижняя губка у нее задрожала. Мне было жаль ее, однако поделать я тут уже ничего не мог.

— Есть ли у вас деньги на похороны? — спросил я, доставая бумажник.

Она помотала головой.

— Вот, примите от меня. Здесь немного, но хоть что-то. — Я положил несколько кредиток на стол.

— Нужна ли вам еще какая-то помощь?

Аня беспомощно взглянула на меня.

— Спасибо. Только одно. Вы не могли бы передать Надежде Петровне, что я сегодня уже не приду?

— Конечно! Прямо сейчас схожу и передам.

Аня заколебалась, а потом, шмыгнув носиком, продолжила:

— Я сказала им не все.

— Да?

— Есть кое-что, о чем я не сказала. Это касается Надежды Петровны.

Я удивился. Каким образом Ламанова оказалась впутана в это дело?

— Когда Юра рассказывал про этих мужчин… тот — молодой — похвастался, что их платья шились на заказ у Надежды Петровны.

— Вот так так?

— Ведь это теперь не важно? Я правильно сделала, что не рассказала об этом?