Антон Чиж - Тайные полномочия

— И ты уже слышал об этом субъекте? — ответила тетушка. — Выкладывай, что там у вас болтают в мужских компаниях.

Бобби признался, что до него доходил какой-то слух, но значения ему не придавал.

— Портсигар пропал в доме, значит, Лунный Лис оказался у тебя, — сделал он неизбежный вывод. — Признавайся, кого из столичных преступников ты пригласила на прием?

— Не болтай глупостей! — Тетка махнула на него платочком. — Были только наши, все свои. И говорить не о чем. Ты можешь помочь мне, порасспросив своих сплетников.

— А что Лис оставил вместо портсигара? — наконец вспомнил Бобби.

— Вы слишком любопытны, князь, — строго сказала Мария Кирилловна и добавила: — Бобби, если хочешь помочь моей беде, иди и не возвращайся без новостей.

Племянник послушался. Поцеловав тетушку, он немедленно откланялся.

Выйдя на улицу, Бобби в раздражении топнул ногой и погрозил кулаком кому-то невидимому. Подозвав извозчика, он приказал к министерству финансов. От швейцара, дежурившего у парадных дверей, Бобби потребовал вызвать чиновника Рибера, немедленно и без всяких отговорок. Дожидаясь, он прогуливался по Дворцовой площади, цокая каблуками по брусчатке и не глядя на хорошеньких барышень, которые с откровенным интересом глаз не могли отвести от статного красавца.

— Что же мрачен ты, Бобби, как петербургская весна?

Вынув портмоне, Бобби отсчитал сто рублей и протянул господину в хорошо сидящем гражданском сюртуке.

— Можешь торжествовать, ты опять выиграл.

— Неужели? — Господин из министерства финансов небрежно принял купюры. — Опять Лунный Лис? Чувствую, что на этом проныре я разбогатею! Кто на этот раз?

— На этот раз воришка перешел границу и стал моим личным врагом. Он обокрал мою любимую и дражайшую тетушку! — ответил Бобби. — Шутки кончились. Тут уж не только пари, дело принципа. Не надейся, Джордж, что это тебе сойдет с рук.

— Неужели? Но пока четыре — ноль в мою пользу! — ответил чиновник Рибер, Григорий Иванович, носивший среди друзей кличку в английском стиле.

— Наше пари не закончено, — заявил Бобби, который не умел и ненавидел проигрывать никогда и ни в чем. — Я отыграюсь, вот увидишь. Прямо здесь, не сходя с этого булыжника, заключаем новое пари. Ставлю тысячу на то, что этот негодный Лис никогда не сможет обокрасть… ну, скажем, мою невесту. Принимаешь?

— Ого! Тысяча! Игра пошла по-крупному, — ответил Рибер, протягивая ладонь. — Точно разбогатею.

Бобби сжал пальцы со всей силы, но в ответ получил отчаянное сопротивление.

— И не надейся! — пыхтя, говорил он, стараясь передавить приятеля. — Мы, Бобрищевы-Голенцовы, никогда не отступаем… Вот так… Вот я тебе…

Поупражнявшись, приятели наконец расцепили хватку. Да и швейцар уже косо посматривал на господ, затеявших возню у порога важного министерства, буквально напротив Зимнего дворца.

Рибер потирал багровую ладонь, но и Бобби досталось.

— Кстати, не знаешь, кто прячется под маской Лунного Лиса? — спросил Бобби.

— Если бы знал, то играл бы с тобой на десять тысяч, — ответил Рибер. — Мы, чиновники министерства финансов, свою выгоду не упустим.

— Увидимся вечером! — то ли пообещал, то ли предостерег Бобби.

Крестовский остров, находясь в городской черте, уже принадлежал дачному миру. Начиная с мая отдельные дачные домики, разбросанные по острову, утопали в зелени. По аллеям и дорожкам прогуливались столичные жители, которым лень было ехать дальше на природу, открывались летние рестораны и эстрады с духовыми оркестрами, жизнь кипела и била праздничным ключом. Но сейчас, во время весеннего межсезонья, Крестовский представлял печальное зрелище. Сквозь голые ветви деревьев просвечивали силуэты наглухо заколоченных дач, в кронах каркали вороны, а островки последнего снега сжимались от наползавшей сырой земли.

Дача, принадлежавшая министерству внутренних дел, находилась в отдаленном углу острова, куда не заглядывали дачники. Деревянный домик, выкрашенный грязно-желтой краской, ничем не выделялся среди других строений, скорее выглядел подчеркнуто скромным и неприметным.

Полковник Секеринский не позволил себе прибыть после министра. Когда закрытая карета подъезжала к калитке, он вытянулся по стойке «смирно», лично открыл дверь и помог сойти. Граф Толстой приветствовал его милостиво, спросил о здоровье семьи и вел ничего не значащую беседу, пока они не оказались в помещении, согретом чьей-то невидимой заботой. Полковник помог министру снять тяжелое пальто на бобровом меху и скинул шинель на вешалку. Невидимая прислуга накрыла чайный столик с кипящим самоваром, зажгла свечи и задернула занавески, чтобы ничей нескромный взгляд не помешал приватной встрече.

Граф Толстой предложил согреться чаем, чтобы изгнать весеннюю промозглость. Секеринский понял, что разговор будет непростым, раз министр, не терпящий пустой болтовни и траты времени, не может начать прямо. Он взял чашку и стал отхлебывать маленькими глотками, чтобы не упустить нужный момент. В этом мирном чаепитии был еще один подтекст, непонятный посторонним. Секеринский хоть и возглавлял Отделение по охранению общественной безопасности и порядка, в просторечии «охранка», но чин полковника имел по жандармскому корпусу. А граф Толстой был шефом корпуса жандармов. Выходило, что великий магистр рыцарского ордена удостоил аудиенции одного из своих верных рыцарей. Что было намного больше награды и говорило о личном доверии.

— Полковник, что вы думаете о реформе Витте?

Вопрос, заданный в лоб и без малейшего предупреждения, не застал полковника врасплох. На этот счет Секеринский имел твердое мнение.

— Я думаю, что государству это может нанести существенный вред. Бывали на Руси и золотые червонцы, и серебряные. И что с того? Ничем хорошим это не закончится. Купцы наши хитрее, быстро смекнут, что бумажки можно поменять на золото, и забьют им все подвалы. А кто хитрее, увезет золотишко куда-нибудь подальше, да хоть в Лондон. И останемся мы ни с чем.

— Рад, что вы так мудро смотрите на этот вопрос, — сказал граф Толстой. — Тогда вы должны понимать, что над Россией нависла страшная угроза. Только слепцы ее не замечают. Угроза эта страшнее бомбистов и революционеров, с которыми мы, с Божьей помощью, успешно боремся и скоро выведем под корень. Тут беда такого масштаба, что головы не сносить. И противиться ей очень трудно.

Секеринский выразил полную готовность предпринять любые усилия, чтобы защитить империю.

— А что мы можем сделать? — риторически спросил граф Толстой. — Мы бессильны перед монаршей волей. Государь наш, имея доброе сердце, доверяется порой кому попало. Конечно, ослепление такое пройдет, но как бы тогда не было поздно. Что думаете, полковник?

И с этим начальник охранки был целиком согласен. Он ждал, когда ему прикажут что-то делать. Конкретные действия, даже самые трудные, были ему ближе намеков, полунамеков и разного рода подмигивания. Он бы предпочел, чтобы ему сказали прямо: того — в камеру, сего — допросить с пристрастием, а этого довести до тишайшего состояния. Специалисты имелись всякие и все, как на подбор, надежные.

— Есть у меня одна мысль, вот только не знаю, как к ней подобраться, — опять повел обходной маневр граф Толстой. — Вот если бы открыть глаза государю на тех, кого он наградил своим доверием. Да так ему глаза открыть, чтобы он убедился, каких змей пригрел на своей монаршей груди!

Полковник плохо представлял, как может самому государю открыть глаза, но идею всячески поддержал.

— Приказывайте, ваше высокопревосходительство! — только сказал он.

Граф Толстой аккуратно поставил чашку на хлипкий столик.

— Да что же я вам могу приказать, дорогой Петр Васильевич. Тут ведь такое тонкое дело, не знаешь, как подобраться…

Ну, это было для полковника пара пустяков. «Тонкие» дела у охранки выходили отлично. Для этого имелся целый арсенал проверенных и безотказных приемов, да и людишки нужные всегда под рукой.

— Это возможно. Нужно время, чтобы к самому подобраться…

— Время сейчас на вес золота, — сказал граф Толстой столь значительно, что у полковника не осталось сомнений в его желании. — Шестнадцатого марта наш ловкий министр финансов будет делать доклад о своей реформе на Государственном совете. Необходимо, чтобы до этого государь отчетливо увидел, с какими людьми имеет дело.

Позволив себе некоторые раздумья, Секеринский многозначительно кашлянул.

— Тогда надо выбрать кого-нибудь калибром поменьше. Кого изволите?

— На ваше усмотрение, Петр Васильевич. Только помните: мы сражаемся за будущее всего государства, поэтому результат должен быть столь зрим и вещественен, чтобы ни у кого… — палец графа указал в потолок, — …не осталось и малейшего сомнения.