Валерия Вербинина - Фиалковое зелье

Владимир невольно насторожился. И точно, в неизвестном офицере явно проскальзывало что-то знакомое… чрезвычайно знакомое…

– Ого! – встрял Добраницкий. – А, между прочим, я его тоже знаю!

– Знаешь? – в один голос вскричали друзья. – И кто же это такой?

– Понятия не имею, – бесхитростно признался Август. – Но где-то я его точно встречал!

– Да, какая-то знакомая личность, – проговорил Владимир, чувствуя в душе беспокойство, которое усиливалось с каждым мгновением.

Балабуха недовольно хмурил брови. Незнакомый офицер обернулся, заметил, что они его разглядывают, и насупился.

– Хоть убей, не могу вспомнить, – наконец признался артиллерист. – А между тем морда такая знакомая… Наглая!

– Ага, – подтвердил Добраницкий. – Очень похож на нашего кучера, кстати.

– На какого кучера? – оторопел Владимир.

– Да на этого… на Степана Козырева. Так, кажется, его звали?

– Да нет, – убежденно промолвил Балабуха, – это не может быть наш кучер!

Гиацинтов меж тем пристальней всмотрелся в незнакомого офицера.

– Ей-богу, – решительно сказал он, – это кучер!

– Да не может быть! – вскинулся Балабуха. – С каких это пор кучера носят мундиры и сидят в приемной у военного министра?

– А ты убери усы, – посоветовал Владимир, – и прибавь бороду и всклокоченные волосы. Вылитый кучер!

– Ну… – недовольно пробурчал гигант. – Ну, может быть, похож… Черт побери! Но если он кучер, что он тут делает? Нет, братцы, тут что-то не так!

– Точно наш кучер, – настаивал Август. – Ей-богу! У меня глаз наметанный. Когда играешь в карты, без этого никак!

Не утерпев, Балабуха вскочил с места, подошел к офицеру вплотную и стал без всякого стеснения его разглядывать.

– Прошу прощения, сударь, – холодно промолвил незнакомец. – Мне кажется, вы напрашиваетесь на ссору!

Услышав этот надменный голос, Добраницкий и Гиацинтов недоуменно переглянулись.

– Нет, это не кучер… – с сожалением промолвил Владимир, качая головой. – У того голос был совсем другой!

– А вот мы сейчас проверим, – шепотом ответил Август и внезапно гаркнул что есть мочи, подражая тону артиллериста: – Степашка, прохвост! Что ж ты лошадям опять гнилой овес насыпал, а? Смотри у меня!

Балабуха аж подскочил на месте от неожиданности, а офицер вздрогнул и втянул голову в плечи. И вот этот жест его и выдал.

– Кучер! – торжествующе завопил Добраницкий. – Ей-богу, кучер, чтоб мне жить долго и счастливо! Точно кучер! Я же говорю вам, я сразу же его узнал!

Балабуха прочистил горло. Офицер, он же Степан Козырев, медленно поднялся со своего места и стал перед артиллеристом, глядя на него без особой приязни.

– Простите, сударь… – смущенно начал Балабуха. – То есть Степан! Какого черта, в самом деле…

– Во-первых, – холодно перебил его кучер в мундире, – я не Степан, а Никита. Степаном Козыревым я был, только когда исполнял, гм, секретное поручение. А зовут меня Никита Андреевич Сотников.

Тут, надо признаться, всякие мысли вылетели из головы Владимира, уступив место одному безграничному изумлению. Надо сказать, что Август чувствовал себя ничуть не лучше.

Кучер! Секретный агент! Черт побери, и чего только не бывает в жизни!

– Так-с… – несчастным голосом промолвил Балабуха. – Ты, Степан… Тьфу! Прости, Никита, если я иногда с тобой… гм… сурово… Потому как для кучерского дела у тебя, извини, руки не из того места росли. То ты нас в канаву, то то, то се…

– Хо-хо! – кричал Август. – Вот потому он и кучер был никудышный, оттого что на самом деле он не кучер никакой вовсе! А я его первый узнал, да, первый! У меня глаз наметанный, от меня не скроешься!

– Я вас прощаю, господа, – промолвил агент Сотников, улыбаясь особенной, холодной, как лед, улыбочкой, которая ясно показывала, что он не забыл ни пинков Балабухи за больную лошадь, ни «вот тебе на водку, только все сразу не пропивай», вообще ничего. – Бог велит прощать, не так ли? А я, как добрый христианин, следую его заветам. – И он улыбнулся еще шире. Балабуха порозовел и насупился.

К агенту подошел представительный старый лакей.

– Его превосходительство господин военный министр просит господина Сотникова пожаловать к нему, – доложил он.

Никита улыбнулся и расправил грудь.

– Извините, – сказал он Балабухе, лучезарно улыбаясь. – Сами понимаете – служба.

Он коротко поклонился офицерам и двинулся к дверям, ведущим в кабинет.

– М-да, – вздохнул Балабуха, провожая его взглядом. – Ты знаешь, Владимир, он мне никогда не нравился… Скользкий он какой-то всегда был. Интересно, зачем его вообще с нами послали?

– И почему нам ничего не сказали об этом? – задумчиво прибавил Владимир. – Вот это уже совсем интересно…

И трое друзей задумались – каждый о своем. Балабуха размышлял о кучере, которого он однажды крепко отлупил и который оказался вовсе не кучером. Добраницкий думал о том, как после этой дурацкой аудиенции, куда его затащили силой, он отправится в какой-нибудь приличный игорный дом… А Владимир думал о девушке с незабудковыми глазами. И чем больше он размышлял о ней, тем больше ему казалось, что он не увидит ее больше никогда.

Шло время. Тикали часы. Офицеры ждали. Август, которому надоело сидеть на одном месте, прикорнул в своем кресле и сладко вздремнул.

– Господин Гиацинтов и господин Балабуха! Его превосходительство ждет вас!

– А как же он? – шепотом спросил артиллерист, кивая на спящего Добраницкого. – Как же с ним-то быть?

Владимир махнул рукой.

– А никак… Пусть спит. На обратном пути захватим его с собой. Все равно ему у Чернышёва делать нечего…

И они пошли к министру – вдвоем.

Господин военный министр лицом был желт, как лимон. Господин военный министр в обращении был сух, как давно иссякший колодец. Господин военный министр даже не предложил вошедшим офицерам сесть, и внутренне Владимир Гиацинтов и Антон Балабуха сразу же приготовились к худшему.

– Так, господа, – сказал министр отрывистым голосом. – Я прочел вашу так называемую депешу, которую вы послали из Стокгольма…

Уже слова «так называемая» не сулили ничего хорошего. Владимир весь подобрался.

– Должен признаться, я ровным счетом ничего не понял… – Чернышёв сощурился. – Возможно, вы будете так добры, что объясните мне, грешному, что именно вы имели в виду?

Владимир оглянулся на Балабуху, прочистил горло и принялся объяснять. В поисках предателя – а именно секретаря Берга – особый агент Жаровкин вышел на готовящийся заговор с участием европейских держав. Он понял, что участие в заговоре принимает также Розалия фон Рихтер, проник в ее дом, но был там убит. Тело его зарыли в неизвестном месте, а одежду бросили в озеро. Далее за дело принялись, собственно говоря, сами Гиацинтов и Балабуха, да еще… впрочем, это совершенно неважно… Их совместное расследование показало, что…

Во время рассказа граф Чернышёв то и дело постукивал пальцами по столу, и вид у министра был такой, словно он задал простой вопрос о том, какая сегодня погода, а вместо приличествующего случаю ответа ему навязывают путаную сказку, сюжет которой начинается от сотворения мира.

– Одним словом, – подытожил министр, – Англия, Франция и Австрия замыслили нас погубить. Ради этого они выдумали какого-то несуществующего претендента, собираясь от его имени разжечь гражданскую войну. Так?

– Именно так, ваше превосходительство.

– И этот претендент является якобы сыном покойного великого князя Константина Павловича от тайного брака, предшествующего его браку с графиней Грудзинской. Так?

– Мы не видели его бумаг, – поторопился объяснить Владимир. – Однако, по нашим сведениям, этот человек промышлял игрой наверняка… И, возможно, он согласился участвовать в этой афере, преследуя свою выгоду.

– И что? – тяжелым голосом спросил Чернышёв. – Что я должен написать в докладе его величеству? Что некий прохвост и кучка авантюристов замыслили совершенно невиданное, дерзновенное дело…

– Это не кучка авантюристов, – быстро возразил Владимир. – Среди них был некто Зидлиц, доверенное лицо канцлера Меттерниха, Сандерсон, человек из английского посольства, графиня Розалия фон Рихтер, ее кузина Изабелла… А в нашем посольстве их пособниками оказался граф Адлерберг, которого в эту аферу втянул его побочный сын, Николай Богданович Берг, числившийся при нем секретарем.

– Это возмутительно, господа, – проворчал Чернышёв. – Воля ваша, но это просто бесчеловечно – возводить напраслину на покойного графа Адлерберга…

– Покойного? – изумился Балабуха.

– Да, граф в августе скончался от сердечного приступа, а вы не знали? Ах да, вы же как раз в это время путешествовали по Швеции…

– Ваше превосходительство, – пробормотал Гиацинтов, – а… а как же Николай Богданович Берг?

– Утонул, – безмятежно ответил военный министр. – По крайней мере, его тело выловили из Дуная несколько дней тому назад.