Александр Бушков - Комбатант

Она стояла, не порываясь уже удалиться, смотрела на него с откровенным страхом. Неизвестно, очень ли умна, но прекрасно осознает, что влипла в нешуточные хлопоты…

Бестужев закреплял успех.

— Вон там, я вижу, скамейка, — сказал он напористо. — Давайте присядем и побеседуем.

И двинулся к скамейке первым, чтобы проверить, осознала ли она в полной мере. Ну да, так и есть — она, не прекословя, направилась следом, присела рядом с ним, попыталась улыбнуться кокетливо и беззаботно:

— Это так неожиданно, мсье…

— Капитан, — сказал Бестужев, не стремясь буквалистски переводить свой чин на французский. — Интересно, почему вам эта встреча кажется столь неожиданной? После всего, в чём вы замешаны, дорогуша…

— Я?! — её взгляд был невероятно невинным, незамутненным. — Интересно, в чём это таком я замешана?

— Ну как же, — сказал Бестужев. — По поручению вашего любовника вы регулярно встречались с извозчиком Густавом Мейнке и получали у него сведения обо всех перемещениях некоторых лиц…

— И только-то? — она прилагала все силы, чтобы улыбаться беззаботно. — В конце концов, это никакое не преступление…

— Само по себе — безусловно, — сказал Бестужев. — Вот только следствием вашего общения с извозчиком стало убийство двух полицейских чинов. Сотрудников политической полиции, уточняю. У меня есть сильные основания подозревать, что в одном, по крайней мере, виновен наш общий знакомый месье Жак… Совершенно неважно, кто совершил второе. Это уже второстепенные детали. Главное, что вы выступили сообщницей в двойном убийстве. Виселица вам, быть может, и не грозит, но в тюрьме придётся просидеть долго…

Что значит женщина, что значит француженка! У неё навернулись на глаза самые натуральные слёзы, она смотрела на Бестужева взглядом умирающей лани, а голос, полное впечатление, принадлежал маленькой невинной девочке, впервые столкнувшейся с несовершенством и злобой нашего мира.

— Боже мой, месье, как вы жестоки! Нельзя быть таким жестоким…

— Бросьте паясничать, — сказал Бестужев жёстко, почти грубо. — Если вы не оставите это лицедейство, я вас без всякой галантности запихну в карету и отвезу в полицей-дирекцию, где за вас примутся уже всерьёз. Сказать вам, в чём вы, простите за вульгарность, крупно прошиблись? Охотно. Мы не во Франции, мадемуазель. Это там, охотно верю, ваш процесс стал бы для ваших земляков чем-то вроде театрального представления, этакой романтической драмы. Очаровательная красотка на скамье подсудимых! Прекрасную Мадлен толкнула к сообщничеству с анархистами большая любовь к одному из них! Примерно такие заголовки пестрели бы в прессе, дамы лили бы слёзы над вашей горькой участью, мужчины предлагали бы руку и сердце, допускаю, что вам удалось бы растрогать присяжных и отделаться пустяками. Но мы — в Австро-Венгрии, Мадлен. Здешний народец далеко не так романтичен и пылок, как ваши сограждане. В глазах здешнего общественного мнения ассистентка заезжего французского циркача, послужившая сообщницей в убийстве двух полицейских, заслуживает не восторженных статей в газетах и всеобщего поклонения, а каторги, если не виселицы. Такие уж скучные люди — немцы… Заверяю вас: местные судьи будут на вас взирать без тени парижской экзальтированности… И срок заключения, повторяю, вам грозит весьма солидный…

— Но как же так, месье… — проговорила она уже жалобно, сломленно.

Бестужев смотрел на неё без улыбки, весьма недоброжелательно. С непроницаемым лицом осведомился:

— Как это поют в ваших кафешантанах? По улицам гуляла прелестная Мадлен и юбочку держала чуть-чуть поверх колен… А чего же вы хотели после таких подвигов?

— Но…

— Молчите, — сказал Бестужев. — Я вас намерен растоптать самым решительным образом. И не пытайтесь строить мне глазки, не поможет. Вам уже приходилось по пустякам пару раз сталкиваться с французской полицией… и, насколько я знаю, ваши ужимки их не очаровали. А сейчас вы замешаны в убийстве… Не мирных обывателей, а полицейских, что ситуацию усугубляет.

Он с самого начала выбрал агрессивный тон, общую линию поведения. Не стоило играть с ней психологические партии, её надлежало ломать примитивно и грубо — у него не было времени, время работало против него…

Бестужев с радостью отметил, что собеседница всхлипнула уже всерьёз, а не лицедействуя с целью его разжалобить.

— Но, месье… Я и подозревать не могла, что этим кончится, я от вас впервые услышала, что там было убийство.

Улыбкой Бестужева следовало бы путать детей:

— И вы полагаете, что судьи, услышав этот лепет, проникнутся к вам сочувствием? Важно не то, о чём вы думали и чего хотели, а что из всего этого вышло…

— Я же не знала…

— Вы меня утомляете, — сказал Бестужев. — Давайте-ка лучше отправимся в комиссариат, я с превеликим облегчением передам вас другим людям и займусь текущими делами… Хотите?

— Нет! — вскрикнула она, бледнея.

— А придётся, — безжалостно сказал Бестужев.

— Месье капитан… Неужели нет выхода…

— У вас есть один-единственный шанс, — сказал Бестужев, видя, что достиг цели. — Вам придётся немедленно ответить на мои вопросы, со всей возможной откровенностью. Тогда я оставлю вас на свободе. Ваше счастье, что мне нужны не вы, а непосредственные убийцы… но если вы вздумаете крутить и запираться, отправитесь за решётку первой. Их ещё предстоит задержать и уличить — а вот вы уже в наших руках. Заступиться за вас некому, у вас наверняка нет даже денег на приличного адвоката. А ваше правительство, ручаться можно, не придёт вам на помощь, когда узнает, по каким обвинениям вас арестовали. Французская юстиция к анархистам не питает никакой любви, а уж Гравашоля давно мечтает заполучить в свои руки. Дело кончится лишь тем, что к нашим следователям добавятся ещё и французские, которым тоже найдётся о чём вас порасспросить… Пожалуй, заголовки во французской прессе будут другими. «Задержана циркачка — сообщница Гравашоля!», «Убийца с ангельской внешностью!» Сомневаетесь?

— Месье, что вы хотите знать? — она дрожала крупной дрожью. — Я никогда не сочувствовала анархистам, я вообще не интересуюсь политикой… Женщине нужна определённость в жизни, свой очаг… Он… Жак твёрдо обещал на мне жениться, мы с ним неплохо зарабатываем с этим номером…

— Вот о номере придётся забыть, — сказал Бестужев холодно. — В любом случае ваш Жак обречён на тюрьму, если не на виселицу, вопрос только в том, один он пойдёт на скамью подсудимых, или рядом сядете и вы…

— Я понимаю…

— Тогда утрите слёзы и сопли и слушайте внимательно. Как явствует из сообщённых мне сведений, ваш Жак и Гравашоль когда-то учились вместе, знали друг друга со студенческих лет. Потом дорожки разошлись: оба покинули университет, но Гравашоль увлекся самой радикальной политикой, а Жак занялся всевозможными авантюрами, пока не пришёл к нынешнему своему занятию… Вы об этом знали?

— Представления не имела! Жак скупо говорил о прошлом… Я и не подозревала, что он знаком с Гравашолем, пока тот не заявился однажды… Я его сразу узнала по газетным портретам… Месье, я ужасно перепугалась: вы правы, политика мне ни к чему, мне нужен лишь семейный очаг, нечто устоявшееся, толика житейского благополучия… Но Жак… Он меня заставил встречаться с этим кучером… он говорил, что Гравашоль — страшный человек, переступить через труп для него всё равно, что перешагнуть через бревно… А если я буду умницей, мы получим немало денег, сможем наконец покончить с кочевой жизнью, купить ферму… У него и в самом деле появились деньги, что-то он от Гравашоля должен был получить… Я и подумать не могла, что всё так кончится… Речь шла исключительно о том, чтобы похитить какой-то аппарат…

— Это сказал Жак?

— Конечно. С Гравашолем я вообще не общалась, я чуть от страха не умерла, когда поняла, кто он такой… Жак мне говорил, когда следует встретиться с тем кучером, я запоминала всё, что он говорил, пересказывала Жаку, не более того…

— Где он был вчера ночью?

— Не знаю… Он ушёл ещё засветло, а вернулся под утро… Раньше он никогда так не поступал… Я подумала сначала… мужчины есть мужчины… но он взбесился, буквально взбесился, сказал, что я дура набитая, что он не по девкам бегал, а выполнял задание Гравашоля, и если я кому-нибудь проболтаюсь хоть словом, меня… меня…

Она беззвучно расплакалась. Глядя без малейшего сочувствия, Бестужев дал ей некоторое время похлюпать носом, потом сказал властно:

— Хватит хныкать! Вчера, я так понимаю, вы уже не встречались с извозчиком?

— Да. Жак сказал, что мне больше не нужно к нему ходить…

— А Гравашоль появлялся?

— Нет, месье…

Бестужев узнал всё, что ему было необходимо, — далее не имело смысла её допрашивать. Он повернулся в ту сторону, где на такой же скамейке терпеливо сидели два агента, выразительно помахал. Оба немедленно вскочили и двинулись к ним.