Оливер Пётч - Дочь палача

– Ваше сиятельство… – начал он.

Однако граф Зандицелль уже повернулся к солдатам.

– Распрягайте коней! – воскликнул он. – А потом веселитесь! Сегодня у нас праздник. Встретим же наступление лета. Вижу, костры уже разожгли. Будем надеяться, что через несколько недель здесь запылает костер побольше, и скверне в этом городе наступит долгожданный конец! – Он хлопнул в ладоши и посмотрел на сцену. – Музыканты, играйте!

Музыканты нервно ударили по струнам. Первые пары, сначала нерешительно, а затем все быстрее, закружились в танце. Праздник начался. Ведьмы, колдовство и убийства были на время забыты. Но Лехнер понимал, что уже через несколько дней городу придет конец.

Палач склонился над Мартой и размотал повязку с ее головы. Опухоль спала, но на том месте, куда ударил камень, брошенный Георгом Риггом, вздулась безобразная красно-синяя шишка. Однако лихорадка, похоже, отступила. Куизль удовлетворенно кивнул. Значит, отвар из листьев липы, можжевельника и бузины, который он дал вчера Штехлин, подействовал.

– Марта, ты слышишь меня? – прошептал он и погладил ее по щеке. Знахарка открыла глаза и осоловело уставилась на палача. Руки и ноги ее распухли после пыток до неузнаваемости, по всему телу, едва прикрытому шерстяным одеялом, присохли пятна крови.

– Дети… невиновны, – прохрипела она. – Я поняла, как все было. Они…

– Тсс, – палач прижал палец к ее потрескавшимся губам. – Тебе нельзя много говорить, Марта. Мы все выяснили.

Знахарка изумленно воззрилась на него.

– И то, что символ они подсмотрели у меня?

Куизль что-то согласно проворчал. Марта откинулась на своем ложе.

– София и Петер всегда расспрашивали меня о травах. Больше всего они хотели узнать о колдовских растениях. Я как-то раз показала Софии альраун, но больше ничего. Богом клянусь! Я догадываюсь, что может произойти. Как быстро расползаются слухи… Но София на этом не успокоилась. Она стала присматриваться к знакам на горшках…

– Кровавик, я знаю, – перебил ее палач.

– Но он совершенно безвреден, – Штехлин начала всхлипывать. – Я разбавляла порошок в вине и давала женщинам от кровотечений. Ничего дурного, бог свидетель…

– Знаю, Марта, знаю.

– Дети сами нарисовали себе тот знак! И во имя пресвятой Девы Марии, я никак не связана с убийствами!

Она затряслась всем телом и безудержно разрыдалась.

– Марта, – попытался успокоить ее Куизль. – Послушай. Мы знаем, как и за что убили детей. Не знаем только, кто нанял убийцу. Но я выясню это и вытащу тебя отсюда.

– Но мне страшно и больно, я этого больше не перенесу, – рыдала она. – Тебе снова придется меня калечить!

Палач покачал головой.

– Только что приехал граф, – сказал он. – Он хочет дождаться разрешения из Мюнхена, прежде чем они продолжат допрос. Это затянется. До тех пор ты в безопасности.

– А потом? – спросила Штехлин.

Палач промолчал. Он чуть ли не беспомощно погладил ее по плечу и вышел из камеры. Якоб понимал, что приговор был всего лишь формальностью, разве что только произойдет какое-нибудь чудо. Даже если они найдут заказчика, судьба знахарки уже предрешена. Не позднее чем через несколько недель Марту Штехлин сожгут. И именно ему, Куизлю, придется вести ее на костер.

Когда Симон пришел на рыночную площадь, праздник был в самом разгаре. Он несколько часов отдыхал дома и теперь снова хотел видеть Магдалену. Он стал обводить взглядом толпу в поисках девушки.

Вокруг майского древа танцевали парочки, взявшись за руки. Вино и пиво лились рекой. Первые напившиеся солдаты шатались в стороне от костра или гонялись за визжащими служанками. За столом советников сидел граф и был, похоже, в прекрасном расположении духа. Иоганн Лехнер, вероятно, рассказал ему только что смешной анекдот. Секретарь знал, как поднять настроение высоких господ. Народ веселился вовсю. Даже священник, сидя в сторонке, попивал вино из кружки.

Симон взглянул на сцену. Музыканты играли все быстрее и быстрее, пока люди не начали со смехом валиться на землю. Скрипки надрывались, женщины визжали, мужчины грубо смеялись, кружки гремели друг о друга. Все вместе смешивалось в один неумолчный гул, возносившийся к усыпанному звездами ночному небу.

Утром, выбравшись под конец долгой ночи из лабиринта, Симон решил, что жизнь его больше не станет прежней. Оказалось, он ошибался. Жизнь пошла своим чередом. По крайней мере, пока.

Шреефогль принял Клару, а заодно и Софию, под свою опеку. Совет решил допросить детей только завтра. А до тех пор Симону и молодому дворянину пришлось поломать голову над тем, что рассказать советникам. Правду? Но в таком случае не подведут ли они девочек под нож? Дети, спутавшиеся с колдовством, как и взрослые, запросто могли оказаться на костре. Симон знал это по предыдущим процессам, о которых слышал. Возможно, граф будет допрашивать детей так долго, что они и знахарку назовут ведьмой. А кроме нее, и множество других…

– Ну что? Потанцевать решил?

Симон вздрогнул, отвлеченный от мрачных мыслей, и обернулся. Рядом стояла Магдалена и улыбалась. На лбу у нее красовалась повязка, но в целом она выглядела здоровой и отдохнувшей. Лекарь невольно усмехнулся. Не далее как сегодняшним утром дочку палача преследовали солдаты. Она пережила обморок и провела две ночи в страхе, а теперь вот требовала от него танцев. Она казалась просто непробиваемой. Прямо как ее отец, подумал Симон.

– Магдалена, тебе нужен покой, – начал он. – Тем более люди… – Он кивнул в сторону столов. Там уже начали шептаться служанки и показывать на них пальцами.

– А, люди, – перебила его Магдалена. – Дались эти люди…

Она взяла его под руку и потащила к площадке для танцев перед сценой. Прижавшись друг к другу, они стали медленно кружиться в танце. Симон заметил, как другие пары от них отодвинулись, но сейчас ему было все равно. Симон смотрел в черные глаза Магдалены, и ему казалось, что он тонет в них. Все вокруг превратилось в водоворот света, а они кружили в самом его центре. Заботы и мрачные мысли куда-то исчезли, перед ним были только ее смеющиеся глаза. Он медленно потянулся к ее губам.

Внезапно юноша уловил краем глаза какое-то движение. К ним спешил его отец. Бонифаций Фронвизер грубо схватил сына за плечо и развернул к себе.

– Да как ты смеешь! – зашипел он. – Не видишь разве, как люди пасти раскрыли? Лекарь и палачиха… Вот тебе раз!

Симон высвободился.

– Отец, прошу тебя… – попытался он его успокоить.

– Как бы не так, – выпалил его отец и немного оттащил его от танцующих, не удостоив Магдалену и взглядом. – Я приказываю…

Внезапно Симона, словно волной, накрыла чернота. Напряжение последних дней, смертельный ужас и беспокойство за Магдалену. Он яростно оттолкнул от себя отца, так что тот задохнулся от изумления. В то же мгновение музыка умолкла, и все присутствующие отчетливо услышали слова Симона.

– Не тебе мне приказывать! Не тебе! – прохрипел он, так и не отдышавшись после танца. – Кто ты вообще такой? Мелкий, неумелый фельдшер, что всем старается угодить! Ставить клизмы и нюхать мочу – вот все, что ты умеешь!

Щеку обожгло ударом. Отец его побледнел, он так и не опустил ладони. Симон понял, что зашел слишком далеко. Прежде чем он успел извиниться, Бонифаций Фронвизер развернулся и растворился в темноте.

– Отец! – крикнул он ему вслед.

Но снова заиграла музыка, пары снова от них отвернулись. Симон взглянул на Магдалену, она качала головой.

– Не стоило тебе так поступать, – сказала она. – Он все-таки твой отец. Мой тебе за такое уж точно голову бы оторвал.

– Почему здесь каждый хочет непременно упрекнуть меня в чем-нибудь? – пробормотал Симон. Его недолгие минуты с Магдаленой истекли. Он отвернулся и оставил ее стоять возле танцующих. Теперь ему необходима была кружка пива.

Симон двинулся к пивной бочке, поднятой на козлы. Путь его пролегал рядом со столом советников. За ним сидели с грустными лицами аристократы Земер, Хольцхофер, Августин и Пюхнер. Граф отошел к своим солдатам проверить, все ли в порядке. Наконец дворянам представилась возможность поговорить о предстоящих днях и неделях. Они обеспокоенно склонились друг у другу. Среди них, словно каменный, сидел Иоганн Лехнер, погруженный в собственные мысли.

Симон остановился и посмотрел из темноты на картину перед собой. Она ему о чем-то напомнила.

Четыре дворянина. Секретарь. Стол…

В голове у него стучало после танца. В теле еще чувствовалось напряжение последней ночи. Дома он уже выпил две кружки пива. Потому до него не сразу дошло.

Но потом он почувствовал, как недостающее звено соединило всю цепочку воедино.

Они просто не услышали то, что нужно было услышать.

Симон нерешительно обернулся. За столом далеко позади сидел в одиночестве священник и наблюдал за танцующими. Выражение неприятия на его лице сменялось удовлетворением. Как представитель духовенства он, конечно, не мог одобрить дикого языческого действа. Но и ему явно доставляли наслаждение теплая ночь, мерцание огня и веселая музыка. Симон направился к нему и без разрешения сел рядом. Священник с удивлением взглянул на него.