Андрей Сеченых - Эхолетие

Все стояли и смотрели друг на друга, кто виновато, кто с грустью, кто с ужасом. Прудников подошел к Самойлову:

– Ну что, Лёш, поехали?

– Секунду, – парень явно к чему-то прислушивался. Прудников непонимающе оглянулся. Кругом в этот час не было ни души.

Неожиданно где-то вдалеке послышался визг тормозов и последовавший за ним сильный удар. Капитан вздрогнул. Он посмотрел на Самойлова:

– Вот какой был план?.. Опять твоя психология? Я-то думаю, чего ты так изучаешь его покрышки? Он уже поменял резину?

Их обступили Бартенев, Леший и Крутов. Они с интересом прислушивались к разговору.

– Да нет, ну что ты. Какой такой план? – удивился Лёшка. – Психология? Нелюбин относится к мыслительному типу, он сдержан и невозмутим. Это такой инфернальный тип, который считает, что всё, что происходит, зависит, прежде всего, от его личностных качеств. Но это, иногда, приводит к печальным последствиям. Особенно, если всё выходит из-под контроля. А покрышки… ну да, он поменял резину, я хотел его предупредить, чтобы не лихачил, но не успел. Он же умчался, как ненормальный, сам видел. Володя, а что ты от меня хочешь? Посмотри, везде говорят о безопасности движения, – Лёшка достал спичечный коробок и продемонстрировал этикетку, предупреждающую об опасности, подстерегающей лихачей. – Так что, если кто и виноват, так это сам Нелюбин, ну и мороз… немного, – Самойлов мыском ботинка ткнул в корочку наста на дороге.

– Ну да, ну да, я и подумал, зачем мы так рано собрались?

Лёшка безразлично пожал плечами:

– Ты сам же говорил, что тебе генерала встречать надо, я-то здесь причем?

– Лёш, а мне, на самом деле, до лампочки проблемы Нелюбина, – Прудников протянул Самойлову руку. – А вы, все остальные, как?

– А вы сейчас о чем вообще говорите? – практически, искренне удивился Крутов.

– Я бы его по любому достал. За своего внука и за тебя, Лёш, – отозвался Бартенев.

Все посмотрели на Лешего. Он невозмутимо стоял и слушал, как ветер качает верхушки деревьев:

– Чего? – он вытянул левую руку и посмотрел на часы. – Я вообще встаю только в начале девятого обычно. Значит, в половине восьмого я еще спал. Да и не было меня здесь никогда.

– Ладно, тогда по коням, – скомандовал Прудников, и компания загрузилась в машину.

Когда они подъехали к мосту, ведущему на московское шоссе, то еще издали увидели проломленное металлическое ограждение на его изгибе. Внизу столпились десятки машин. Люди вышли из них и собрались на той стороне дороги, которая вела в город. Леший сбавил скорость, и машина медленно начала спуск с моста. Сначала были видны только стоявшие на обочине машины, но вот еще один поворот – и место автокатастрофы было как на ладони. Темно-синяя «пятерка» на высоте десяти метров пробила ограждение моста и упала вниз на крышу. Водитель мог бы остаться в живых, но стоящее внизу бетонное ограждение приняло на себя основной удар и, практически, сплющило всю кабину. Люди, собравшиеся вокруг, бурно обсуждали произошедшее, но бездействовали – голыми руками невозможно разжать искореженный металл.

– Смотри-ка, машина в куски, а пожара нет, – спокойно прокомментировал Крутов, лучше всех видевший место аварии.

– А оно в огне не горит и в воде не тонет, – в тон ему ответил Владимир Андреевич.

– Ну, вы даете, Бартенев, о покойниках или хорошо или ничего, – обернулся к нему Прудников.

– Я и так сказал слишком хорошо . – отрезал старик.

– Первый раз в жизни увидел, как можно убить одним лишь словом, – покачал головой капитан.

– Знаешь, Володь, – откликнулся сзади Самойлов, до этого безучастно смотревший в окно, – был такой знаменитый итальянский тенор Томаньо. Так вот, он был сто лет назад на гастролях в Москве и в качестве шутки раскалывал своим голосом бокалы в ресторане. Этот фокус резонансом называется, точнее говоря, резонансная частота голоса и стекла совпали. Вот и у Нелюбина совпали частоты его дел и мыслей. Голова, в результате, не выдержала.

Через десять минут машина остановилась на первой городской автобусной остановке. Прудников пожал каждому руки и сказал:

– Извините, но у меня через полчаса генерал прилетает. Опаздываю. Дальше сами. Лёша, – притормозил он Самойлова, – ты сейчас куда? Генерал по телефону говорил, что хочет с тобой познакомиться, если… ну, если прилетит. Возможно, мне придется его привезти к тебе.

– Я сначала в больницу к Полю, потом домой на час. Отговори его от встречи. Мне сказать ему нечего, да и время терять не хочется.

– Я попробую. Ладно, увидимся. – Прудников посмотрел на часы. – Давай, Леший, гони. Полчаса осталось, – потом он вспомнил что-то и внезапно поменял решение, – стоп, Леший. Никуда не гони. Поехали спокойно, дорога сегодня скользкая. Подождет генерал, не растает.

Бартенев с Лёшкой ехали в автобусе, который был по субботнему свободен. Они расположились на незанятых местах. Самойлов сидел, погруженный в собственные размышления, уткнувшись носом в воротник куртки.

– Лёша, я теперь понял, что за шило ты мне тогда подарил.

– Пользуйтесь на здоровье, может, теперь доброму делу послужит.

Разговор совсем не клеился. Самойлову предстояло принять еще несколько важных для себя решений, а Бартеневу было не по себе от его молчания.

– Лёш, чего загрустил, ты об этом думаешь?

– Нет, Владимир Андреевич, об «этом» я еще вчера думал. Сегодня у меня уже другие планы.

– Чего не в настроении тогда. У тебя все в порядке?

– Всё хорошо, – Лёшка улыбнулся Бартеневу и дружески толкнул его плечом.

Когда они вошли в палату, Катрин сидела на стуле, приобняв Поля, и они о чем-то тихо говорили.

– Больше двух говорят вслух, – Лешка вошел первым, поцеловал Катрин в щеку и пожал руку Полю, – как дела, боец?

Без лишних объяснений было видно, что дела друга пошли на поправку. Бледность спала с лица, он несколько раз уже пытался приподняться, но Катрин не давала ему этого сделать. Глаза блестели, и энергия вновь наполняла молодой организм.

– Привет, Алекс, привет, дед! – Поль с радостью с ними поздоровался и немного задержал руку Бартенева в своей руке. – Мы не шептались, просто говорили, как соберемся все вместе и отметим мою выписку из больницы. Лёш, я уже больше здесь не могу. Представляешь, мне не разрешают ходить в туалет, а молодые медсестры мне эту… лодку в постель носят .

– Может, судно? – рассмеялся Самойлов, – привыкай Поль. Мы азиаты, и женщины у нас повсеместно ухаживают за мужчинами. Но, если не нравятся медсестры, могу Агафонову пригласить, хочешь? Она не откажется .

– Совсем сдурел, – улыбнулся Поль, – слушай, мне мама и дед все рассказали. Просто фантастика. Я чувствовал, что ты мне что-то не договаривал . – он говорил быстро, почти взахлеб. – Знаешь, я там, в Туре мечтал о приключениях. Мечтал и мучился, что их никогда не будет. А сейчас я мечтаю об одном – чтобы они побыстрее закончились и можно было спокойно пожить. Ты знаешь, это такое счастье, когда у тебя большая семья.

– Нет, не знаю и знать не хочу. Большая семья, большие проблемы, – отшутился Лёшка, – Кстати, у меня для тебя презент, – Самойлов открыл сумку и достал оттуда новый, еще в упаковке кубик Рубика… – На, держи, тренируй мозги.

– Алекс, ты с ума сошел? Это же сколько он стоит? – Поль хоть и протестовал, однако подарок открыл и немного повращал цветные квадратики на шестиграннике. – Слов нет, Алекс, спасибо. Лёшка снова залез в сумку и достал из нее плеер и тоненькую змейку с наушниками на конце:

– Владимир Андреевич, а это вам. Вот еще три кассеты.

– Лёша, ты это зачем?.. Ты же с ним никогда не расстаешься . – растерялся старик.

– Приобщайтесь к цивилизации, затворник. И вообще, я понял, что вы музыку понимаете и любите больше меня. – Лешка вслух рассказал о редких вокальных способностях Бартенева и о том, как весь автобус расстроился, когда им пришлось выйти на остановке.

Поль радостно улыбался, а Катрин с Бартеневым хохотали до слез. Потом Бартенев вспомнил что-то еще веселое из той поездки, и они снова дружно рассмеялись.

Неожиданно в больничной палате появилась Лёшкина бабушка. Она сидела на табурете возле окна в своем любимом ситцевом платье и в синей вязаной кофте. Натруженные руки по-прежнему ровно лежали на коленях. Обычно она смотрела на Лёшку строгим взглядом, но сегодня она улыбалась ему. Глаза светились добротой и гордостью за внука. Лёшка тряхнул головой, и видение исчезло.

Поль держал одной рукой руку Катрин, а вторую просунул между прутьев и сжал ладонь Бартенева. Они, как заговорщики, прижались головами друг к другу и говорили о чем-то своем, о том, что принадлежало только им одним. Лешка стоял чуть сзади и радовался вместе с ними. «Счастье, когда у тебя большая семья» – слова Поля рефреном продолжали звучать в голове.

В горле почему-то запершило, и глаза стали видеть предметы в размытых очертаниях. Лешка незаметно вышел из палаты и беззвучно закрыл за собой дверь. Закинув сумку на плечо, он брел по больничному коридору, глядя исключительно себе под ноги. Потом сдал халат, надел куртку и, тряхнув головой, вышел на улицу. Рядом у входа затормозила знакомая машина. Лешка остановился.