Ю Несбё - Не было печали

Приглушенный заунывный звук. Однако это не полицейские сирены — просто зазвонил телефон в прихожей.

Грабитель обернулся и посмотрел прямо в камеру наблюдения, расположенную под потолком над банковской стойкой. Затем он поднял руку в черной перчатке с растопыренными пятью пальцами, сжал ее в кулак, после чего выставил указательный палец. Итого шесть пальцев. Шесть секунд сверх отведенного им времени. Он снова повернулся к Стине, взял винтовку в обе руки и, держа ее на уровне бедра, поднял ствол так, что теперь он оказался прямо напротив ее головы. Затем он слегка расставил ноги, чтобы смягчить отдачу. Телефон все звонил и звонил. Минута и двенадцать секунд. Стине приподняла руку, как будто собираясь помахать кому-то на прощанье; в этот момент бриллиант в ее кольце блеснул.

Когда он нажал на спусковой крючок, часы показывали 15.22.22. Раздался короткий глухой щелчок. Кресло Стине наклонилось назад, а голова ее дернулась, как у сломанной куклы. Затем кресло опрокинулось. С тупым стуком ударившись головой о край письменного стола, Стине Гретте исчезла из виду. Не видел Харри теперь и красочную рекламную наклейку нового пенсионного фонда «Нордеа» на стекле над банковской стойкой — в одно мгновение все стекло стало красным. В соседней комнате по-прежнему сердито надрывался телефон. Грабитель перемахнул через стойку и подбежал к своей сумке. Харри следовало принимать какое-то решение. Налетчик поднял сумку. В этот момент Харри наконец определился. Одним движением покинул кресло. Шесть прыжков — и он на месте. Снял трубку

— Говорите.

Во время последовавшей паузы слышны были звуки полицейских сирен, доносившиеся из работавшего в гостиной телевизора, какой-то пакистанский хит, звучавший в соседней квартире, и тяжелые шаги на лестничной клетке, принадлежавшие, по-видимому, фру Мадсен. На другом конце линии мягко рассмеялись. Этот смех был из далекого прошлого. Из очень далекого, да и совсем не ко времени сейчас. Как семьдесят процентов всего того, что нет-нет да и возвращалось к Харри в виде туманных слухов или просто выдумок. Однако в достоверности этой истории сомневаться не приходилось.

— Что, Харри, по-прежнему изображаешь из себя мачо?

— Анна?

— Да уж, ты меня приятно удивляешь.

Харри ощутил растекавшееся внутри приятное тепло, почти как после доброго глотка виски. То-то и оно, что почти. В зеркале он видел фотографию, которую сам повесил когда-то на противоположной стене. Они с Сестренышем совсем маленькие на каникулах где-то в Витстене. Улыбаются так, как это могут делать только дети, убежденные, что ничего плохого с ними произойти не может.

— Ну, Харри, и чем же ты занимаешься в воскресный вечер?

— Ну… — Харри поймал себя на том, что пытается говорить так же, как и она, — низким грудным голосом, слегка растягивая слова. Нет, это ему ни к чему. Только не сейчас. Кашлянув, он постарался взять вполне нейтральный тон: — Тем же, чем занимается большинство людей.

— А именно?

— Смотрю видео.

— Смотрел видео?

Сломанное офисное кресло протестующе затрещало, когда инспектор Халворсен, откинувшись на спинку, взглянул на превосходящего его по всем статьям коллегу. Старший инспектор Харри Холе даже был на девять лет старше. На юном простодушном лице Халворсена явно читалось недоверие.

— Ну да. — Подцепив большим и указательным пальцами складку кожи под налитым кровью глазом, Харри осторожно оттянул ее вниз. Мешок исчез.

— Все выходные?

— С субботнего утра до воскресного вечера.

— Значит, немного развлекся вечером в пятницу.

— Точно. — Вынув из кармана плаща синюю папку, Харри положил ее на свой стол, стоящий прямо напротив стола Халворсена. — Читал выдержки из протоколов допросов.

Из другого кармана Харри извлек серый пакетик, на котором значилось: «Французский колониальный кофе». Кабинет, который делили они с Халворсеном, находился почти в самом конце коридора в красной зоне на шестом этаже Грёнланнского полицейского участка. Два месяца назад они вскладчину купили «Rancilio Silvia» — кофеварку для приготовления эспрессо. Отныне она занимала почетное место на архивном ящике под заключенной в рамку фотографией девушки, с ногами забравшейся на письменный стол. Ее веснушчатое лицо отчаянно пыталось сохранить серьезное выражение, сквозь которое, однако, проглядывал смех. Сфотографирована она была на фоне такой же офисной стены, как и та, на которой висела карточка.

— Знаешь, что трое из четырех полицейских не могут без ошибок написать слово «неинтересный»? — спросил Харри, вешая плащ на плечики. — Либо они пропускают «е» между «т» и «р», либо…

— Интересно.

— А ты чем занимался в выходные?

— В пятницу сидел в машине у квартиры американского посла: какой-то псих анонимно сообщил по телефону, будто в автомобиль заложена бомба. Разумеется, ложная тревога. Но ты же знаешь, они теперь из кожи вон лезут, так что пришлось проторчать там весь вечер. В субботу снова пытался найти ту, единственную, которая на всю жизнь. К концу воскресенья пришел к выводу, что такой не найти. Ну и что там на допросах говорят о личности грабителя? — Халворсен засыпал кофе в двойной бумажный фильтр.

— Ну-у… — Харри стащил с себя свитер. Под ним оказалась темно-серая футболка, которая некогда, по-видимому, была черной, с почти стершейся надписью «Violent Femmes».[2] Харри со стоном опустился в кресло. — Не поступило ни одного заявления о том, что кто-то видел его вблизи банка перед ограблением. Парень, вышедший из «Севен-элевен» на противоположной стороне Бугстадвейен, видел, как налетчик побежал в направлении Индустри-гате. Он обратил на него внимание из-за шапочки. Камера наружного наблюдения банка зафиксировала их в тот момент, когда грабитель поравнялся со свидетелем перед металлическим контейнером для мусора, стоящим у «Севен-элевен». Единственная интересная деталь, о которой упомянул свидетель, — поднимаясь по Индустри-гате, грабитель дважды переходил с одной стороны улицы на другую.

— Парень, который никак не может решить, по какой стороне улицы ему идти. Что ж тут такого интересного? — Халворсен вставил двойной фильтр в стационарный. — Со всеми «е» и без всякого «т» между «с» и «н».

— Да ведь ты же ничего не смыслишь в ограблениях банков, Халворсен.

— А зачем мне? Наше дело — ловить убийц, а грабежами пусть занимаются хедмаркенцы.

— Хедмаркенцы?

— Ты разве не заметил, что в отделе грабежей все на «йе» и «итте»[3] и в вязаных кофтах с характерным узором? Так в чем фишка-то?

— Фишка в Викторе.

— В кинологе с собакой?

— Как правило, они первые, кто прибывает на место преступления, и опытные грабители знают это. Хороший пес может даже в городе взять след движущегося пешком налетчика. Но если он пересечет улицу, по которой ходит транспорт, собака след теряет.

— И что из этого? — Халворсен утрамбовал кофе специальной трамбовкой и в конце процедуры выровнял его поверхность. Он утверждал, что данная операция позволяет отличить истинных профессионалов варки кофе от жалких любителей.

— Это укрепляет подозрение, что мы имеем дело с матерым преступником. Таким образом, мы могли бы значительно сузить круг подозреваемых. Шеф Отдела грабежей и разбойных нападений рассказывал мне…

— Иварссон? Вот уж никогда бы не подумал, что ты не прочь с ним поболтать!

— Мы и не болтали. Он говорил, обращаясь ко всей следственной группе, в состав которой вхожу и я. Так вот, он сказал, что профессиональных грабителей в Осло меньше сотни. Пятьдесят из них — полные тупицы, наркоманы или же умственно отсталые — попадаются практически каждый раз, как совершают преступление. Половина из них и сейчас сидит, так что их мы смело можем вычеркнуть. Сорок человек — хорошие исполнители, которым удается уйти, если кто-то поможет им спланировать ограбление. Остается десяток профессионалов, тех, что грабят инкассаторов и банки. Чтобы взять их, требуется определенная удача. Мы и пытаемся отследить, где и когда находится каждый из них. Сегодня нам предстоит проверить их алиби. — Харри бросил взгляд на «Сильвию», пыхтевшую на архивном ящике. — А еще я в субботу беседовал с Вебером из криминалистической лаборатории.

— Мне казалось, Вебер в этом месяце выходит на пенсию.

— Кто-то ошибся в подсчетах, и его отправят только летом.

Халворсен рассмеялся:

— По этому поводу он, наверное, брюзжал еще больше, чем обычно, а?

— Ну да, только не совсем по этому поводу, — согласился Харри. — Просто ни он, ни его люди ни хрена там не нашли.

— Совсем ничего?

— Никаких отпечатков пальцев. Ни единого волоска. Нет даже мельчайших волокон ткани или ниток от одежды. А найденные следы обуви, разумеется, свидетельствуют, что башмаки у преступника были новехонькие.