Николай Леонов - Волчий билет

– Холодное и безалкогольное, – улыбнулся Гуров, решая, к чему был сказан комплимент. Просто так подобная женщина ничего не говорит. – Муж любил сына?

– Безусловно. – Вера налила в высокий бокал тоник, положила дольку лимона, себе смешала какой-то коктейль.

– Антон и Алена собирались жениться? – Гуров принял от хозяйки бокал, кивнул благодарно.

– Все молодые собираются. – Она сморщила носик. – Девушка была горняшка, ребята ни с какой стороны не подходили друг другу.

– Горняшка? Интересная характеристика. – Гуров с удовольствием выпил. – А вы, извините, голубых кровей?

– Нет, но я прошла школу, мне скоро тридцать, я дорого стою, – самоуверенно ответила хозяйка. – Платон был категорически против этого брака. А уходить из замка в поденные работники, такое, знаете, не каждому дано. Вы бы сдюжили, у Антона была кишка тонка.

– И он спрыгнул с крыши? – как можно равнодушнее спросил Гуров.

– Глупости! Он не мог сменить лампочку, боялся высоты, – сказала хозяйка.

– Так какого черта он полез на крышу? Сидел, целовался, слушал идиотскую музыку? Они сидели метрах в двух от края, но высота… Вы считаете, сбросить двух человек с крыши так уж просто? – спросил Гуров.

– Я ничего не считаю! И о кошмарах не думаю! – Вера повысила голос, глаза светились злостью. – Платоша желает не иметь к смерти сына никакого отношения.

– А на самом деле отец имеет отношение? – спросил Гуров.

– Вам слово сказать нельзя, вы его тут же выворачиваете наизнанку. – Вера преобразилась, подтянулась, полная грудь поднялась, женщина дышала тяжело.

Гуров молчал, наблюдал с улыбкой; он своего добился: мадам сбросила масочку интеллигентности, перед сыщиком стояла разгневанная самка.

– Вы хорошеете, когда сердитесь, – заметил Гуров. – Так бросились ребята с крыши или их сбросили? Отец не желал брака, но это слабовато для такого страшного поступка. В доме были наркотики?

– Не забывайтесь, господин полковник! Платон пьян, производит впечатление слюнявой бабы. Вот он протрезвеет, и ваши погоны…

– Тихо-тихо, никогда не говорите слов, которые позже захочется проглотить, – перебил женщину Гуров. – Вопрос простой и обыденный, сейчас многие балуются. Дайте вашу левую руку.

Хозяйка отскочила, инстинктивно убрала руку за спину. Сыщик рассмеялся, спросил:

– Ради любопытства попробовали?

– Предпочитаю мужчин! – с вызовом ответила Вера.

– Антон предпочитал героин? – Гуров спросил так уверенно, словно знал точно.

– Редко, крайне редко. – Вера смешалась. – Я категорически ему запрещала. Да у него и тяги настоящей не было.

«Откуда ты, сучка, знаешь, если он увлекся девчонкой и больше в эту комнату не приходил?» – хотел спросить сыщик, но сказал другое:

– Мы знаем, экспертиза дала категорическое заключение, что Антон наркотиков не употреблял. – Сыщик решил отступить, нельзя форсировать больной вопрос и вызывать на себя гнев сильных мира сего. Он окинул хозяйку мужским оценивающим взглядом, заметил в глазах Веры торжество и покаялся: – Сам слабоват, чертова работа держит, словно узда. Да и жену, признаться, люблю, грешен.

Он точно знал, упоминание о любимой жене сильно охлаждает и обижает женщин. Красивая женщина не понимает, как в ее присутствии мужчина способен говорить о ком-то другом.

– Это прекрасно, что Антон к наркотикам не пристрастился, вы молодец, искренне рад за вас, – сказал Гуров. При необходимости он умел врать с такой искренностью, что сам начинал верить в свою ложь, и эта уверенность передавалась собеседнику.

– Мы с вами друзья, Лев Иванович, у меня от вас нет секретов.

– Друзья – это сильно сказано, однако польщен, – сыщик согласно кивнул. – Вера Кузьминична, не в службу, а в дружбу, покажите мне комнату Антона. Я прав на досмотр никаких не имею, однако любопытство.

– Пойдемте, хотя ваше равнодушие к нашему жилью оскорбительно. – Вера вышла из своего будуара, указала на фарфоровые бра. – Эти штуки Платон приобрел на каком-то аукционе за сумасшедшие деньги. Они выглядят современно, а сделаны китайцами в самом начале века.

– Вера Кузьминична, я узкий специалист, абсолютный профан в искусстве. Не понимаю ни живописи, ни музыки. Я разбираюсь на уровне нравится – не нравится, а Гоген это или Пикассо, мне без разницы. И если на картине у человека руки некрасивые, разного размера и цвета, меня это не восхищает, а удивляет. Мент, одним словом.

Вера остановилась в одной из комнат, указала на овальный стол, инкрустированный слоновой костью, стулья на гнутых ножках, шелковая обивка которых была расписана тончайшими узорами.

– Разве не красиво?

– Красиво, – согласился Гуров. – Даже очень красиво. Только на такой стул не сядешь, на стол ничего не поставишь, можно поцарапать.

– Мужлан.

– Грешен, герцогиня, но что выросло, то выросло, – ответил Гуров.

Комната Антона удивила сыщика. Она была словно из другой квартиры, и казалось, в ней жил не юноша, а хорошо обеспеченный офицер. Профессионально заправленная кровать, правда широковатая для обычной, у окна письменный стол, жесткое полукресло, одна стена закрыта книжными полками, другая раздвижным шкафом. На столе скромный стаканчик с разовыми шариковыми ручками да небольшой портрет смеющейся девушки. Удивительный портрет, на губах улыбка, в глазах тоска.

– Она, – сказала Вера. – Двадцать лет, а не от мира сего. Монахиня.

– Вы преувеличиваете, – ответил сыщик, хотя был с хозяйкой согласен. – Можно? – Он указал на ящик стола.

– Да ради бога. Антон ничем не интересовался. Учился, в детстве мяч гонял, бросил.

В столе действительно лежали лишь тетради, учебники, томик Ницше «Так говорил Заратустра».

– Антон не был фашистом, – поспешно сказала Вера.

– Ницше тоже, – пробормотал Гуров, уже без разрешения открыл дверцу шкафа, мельком взглянул на висевшие на плечиках костюмы, стопки нераспечатанных рубашек, ряд темных, отлично начищенных туфель.

Из комнаты имелась дверь в ванную, сыщик заглянул, зная, что поверхностный осмотр ничего не даст. Он почему-то был убежден, что в комнате имеется тайник, возможно, сейф. Комната была простой и открытой, Антон наверняка таким не был. Ордер на обыск не дадут, да и поздно его проводить, ненужное сразу убрали.

– Хорошо жил мальчик, да плохо умер, – сказал Гуров, выходя из комнаты, и неожиданно подумал, что не проверили кровь на СПИД. Может, Станислав добудет образец крови? Кого-то на Петровке быстренько купили. Но ведь анализы проводят несколько лаборантов. Элементарно, заменили кровь, и все дела.

– Обыск проводить вам не позволят, – уверенно произнесла Вера.

– А есть что искать? – усмехнулся Гуров.

– В любом доме что-нибудь да прячут, – ответила хозяйка.

– Возможно. Но данный вопрос в компетенции прокуратуры, я лишь розыскник, меня он не интересует, – ответил Гуров.

– Вчера заходила и прокуратура, в отличие от вас скромный, стесняющийся мужичонка в костюме фабрики «Большевичка» и несвежей рубашке. Так его дальше кабинета Платона и не пустили, – с вызовом сказала Вера.

«Гойда, скромный и стесняющийся, ты хорошо разбираешься в людях, умница, – подумал Гуров. – Если он почувствует криминал, то ты о костюме забудешь напрочь».

Он раскланялся, ручку целовать не стал, между прочим обронил, что непременно еще заглянет, и уехал.

Станислав сидел за своим столом, набычившись, перед ним лежал исписанный лист, видимо, рапорт.

– Тебя в морг не пустили? – спросил Гуров, снимая пиджак и закуривая.

– Впустили, но тела осмотреть не дали. Полагаю, что их там уже нет. Я драться с фээсбэшниками не стал, лица запомнил.

– Антон кололся героином, – сообщил Гуров.

– А ты откуда знаешь? – Станислав даже подпрыгнул.

– А ты? Докладывай. – Гуров уселся на свое место, подпер ладонью подбородок, раздумывая, что говорить Станиславу, а что пока придержать.

– На входе в морг меня тормознули, отправили к начальнику, который мне ласково сообщил: мол, в помещение занесен некий вирус, вход посторонним запрещен, персонал проходит специальную дезинфекционную обработку. И вообще, на кой черт козе баян, он лично в ближайшие сутки туда ни за какие коврижки ни ногой! Пошутил, мол, трупы не разбегутся, пересчитаны, пронумерованы, лежат в своих камерах спокойно. Я у него ради смеха спросил, чего тогда парни с пистолетами их стерегут. Очкарик с седой бородкой мне серьезно ответил, стерегут не мертвецов, а вирусы и таких, как я, любопытных гоняют. Ребята из КГБ, такие буквы дядечка не забыл, с ними лучше не связываться, а то в морг хоть и не пускают, а свободные камеры еще имеются. И ты знаешь, Лев Иванович, услышал я в его голосе некую угрозу или тоску по светлому прошлому, не поймешь. Нехороший дядечка, недобрый, – сказал Станислав.

Гуров понял, что друг далеко еще не закончил, закурил новую сигарету, терпеливо ждал.