Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

считался островком стабильности в неспокойном арабском море. Султанат всегда возглавляли просвещенные лидеры, лучшие люди страны были заодно с правительством. Руководители Омана считали, что Аллах не только одарил их правами, но и возложил на них ответственность за судьбы страны в двадцатом столетии.

Заключение. Мятеж спровоцировали извне. Около двух тысяч крикливых молодчиков специально выдавали себя за оманцев.

Офицеры тайных служб с данными о каждой из фракций левого толка арабского мира немедленно приступили к работе, вступая в контакты, давая взятки, а при необходимости и угрожая.

* * *

— Ты меня спрашиваешь, кто они, Азиз? Понятия не имею, кто именно участвовал в захвате заложников. Если не веришь моим словам, испытай меня. Выбери самое суровое испытание.

— Шесть секунд на размышление, Мехмет! Шесть секунд — и кисть твоей правой руки будет валяться на полу! Потом настанет черед левой. Признавайся, шелудивый пес! Выдай информацию!

Шесть, пять, четыре… Кровь.

И ничего более. Ноль.

* * *

А потом пришла не информация даже — намек на информацию. И пришел он от старого муэдзина, святого человека, чьи слова и память были столь же истощены и шатки, как и его фигура, которую разгулявшийся ветер мог бы легко снести в Ормузский пролив.

— Не ищите там, где вы предполагаете что-либо найти. Искать надо совсем в другом месте.

— Где?

— Там, где обида не порождена бедностью или заброшенностью. Истоки всего там, где Аллах оставил след своего благорасположения… в месте, радующем сердце правоверного.

— Пожалуйста, выражайся яснее, муэдзин!

— Аллах не желает абсолютной ясности. На то Его воля.

— Но ведь у вас были какие-то веские основания говорить то, что вы уже сказали.

— Аллах повелел мне поведать это. На все Его воля.

— Что же он повелел поведать конкретно?

— Тихую речь услышал я у мечети. Мои старые уши смогли разобрать кое-что в еле слышном шепоте. Но услышал я столь мало наверняка потому, что Аллах не хотел, чтобы я услышал больше.

— Ну, не тяните же!

— Они шептались о тех, кто извлекает выгоду из кровопролития.

— Кто они?

— Не было названо ни единого имени, и не был упомянут ни единый конкретный человек.

— Может, они говорили о какой-то группе или организации? Прошу вас, вспоминайте! Или речь шла о секте, стране, народе? Шииты, жители Саудовской Аравии, Иран, Ирак, Советский Союз?

— Нет. О конкретных именах не говорилось. Их называли словом «они».

— Они?

— Это все, что я услышал в темноте у угла мечети своими старыми ушами; именно то, что дозволено мне было услышать Аллахом — да свершится воля Его! Только слово «они».

— Можете ли вы узнать тех, чьи голоса слышали?

— Я почти слеп, а света было очень мало. Вряд ли мне удастся узнать их. Знаю только одно: я должен был сообщить об услышанном, ибо на то есть воля Аллаха.

— Почему, муэдзин? Почему на то воля Аллаха?

— Кровопролитие должно быть прекращено. В Коране говорится, что когда пролита кровь, то это не может быть оправдано даже горячностью юности…

— Хватит об этом! Мы пошлем с вами к мечети пару человек. Дайте нам знать, когда услышите что-нибудь подобное.

— Только через месяц, шейх. Я сейчас нахожусь в своем последнем паломничестве — хадже — в Мекку. Мой визит к вам сделан по пути. На то воля…

— Бог бы вас всех побил!

— Это ваш Бог побивает, наш — милует.

Округ Вашингтон.

Среда. 11 августа.

11.50

Полуденное солнце полыхало над столицей, желтком окрашивало тротуары. Воздух середины лета был удушающе жарок. Пешеходы чувствовали себя неуютно; мужчины распустили узлы галстуков, расстегнули воротники. Портфели и сумки висели, словно впечатанные в раскаленный воздух, в то время, как их владельцы бесстрастно стояли у перехода, ожидая зеленого огня светофора. И хотя мужчины и женщины — государственные служащие — имели неотлагательные дела, погода не благоприятствовала спешке. Будто жаркое покрывало опустилось на город, парализуя тех, кто рискнул выбраться из комнаты или машины, оборудованных кондиционерами.

На углу Двадцать третьей улицы и Виргиния-авеню произошло небольшое дорожное происшествие. Оно оказалось не слишком серьезным — транспорт особенно не пострадал, никто не был опасно ранен. Такси столкнулось с правительственным лимузином, неожиданно выехавшим из подземного гаража Государственного Департамента. Оба водителя, распаренные, пылающие праведным гневом, яростно спорили друг с другом, ожидая полицейского, которого вызвал государственный служащий. В считанные секунды дорожное движение нарушилось: гудели клаксоны, из открытых окон раздавались сердитые окрики.

Пассажир такси нетерпеливо выбрался с заднего сидения машины. Высокий стройный мужчина лет сорока одет был как приезжий. В руках он держал кейс. На нем были измятые брюки, высокие сапоги и не первой свежести хлопчатобумажная куртка-сафари. На первый взгляд казалось, что он не городской житель, а профессиональный проводник, спустившийся с диких гор. Лицо контрастировало с небрежностью одежды — четко очерченное, гладко выбритое. Пассажир окинул все вокруг острым взглядом голубых глаз, мгновенно оценил обстановку и принял решение. Он положил руку на плечо спорящего таксиста и, когда тот повернулся, вручил ему две двадцатидолларовые бумажки.

— Я выхожу, — бросил незнакомец.

— Эй, мистер! Вы же все видели! Этот сукин сын выскочил как сумасшедший и даже не просигналил. И вообще!..

— Прошу прощения, но ничем не могу помочь. Я не видел и не слышал ничего, что предшествовало столкновению.

— Ну, парень! Не надо валять дурака! Он говорит, что ничего не видел и не слышал. Ты просто не любишь ввязываться!

— Когда надо, ввязываюсь, — спокойно заметил пассажир, всовывая таксисту в верхний карман куртки еще одну десятидолларовую бумажку. — Но сейчас мне не до этого…

Необычно одетый незнакомец пробрался сквозь мгновенно образовавшуюся толпу и направился к Третьей улице, к сверкающей стеклом двери Государственного Департамента. Он был единственным человеком, бредущим в это время по тротуару.

На одной из дверей в подземном комплексе Государственного Департамента красовалась табличка с загадочной надписью: «ОГАЙО-4-0». Знающим шифр было известно, что это означает: «Оман. Чрезвычайное положение». За металлической дверью стояли компьютеры. Непрерывно щелкая, они обменивались информацией с центральным банком данных, и короткий сигнал давал знать, что пришло новое, ранее неизвестное сообщение. Мужчины и женщины с напряженным вниманием изучали распечатки принтеров, пытаясь сразу же, хотя бы ориентировочно, оценить отпечатанные данные.

Ничего. Ноль. Кровавое безумие продолжалось.

В этой большой, набитой электрооборудованием комнате имелась еще одна металлическая дверь, по размерам меньшая, чем первая, и не выходящая в коридор, подобно первой. За ней находился офис Главного лица, занимающегося кризисом в Маскате. На расстоянии вытянутой руки от Главного лица располагался ряд телефонов, позволяющих ему практически мгновенно связаться с