Олег Маркеев - Неучтённый фактор

Максимов распахнул дверь.

В темном предбаннике жарко целовались. В полосу света попала спина в оливковой пятнистой форме.

– Ой, дядя Максим, испугал! – выдохнула девушка, отстраняясь от ухажера.

– Бог в помощь, детки, – отозвался Максимов, закрыв за собой дверь.

В тесном предбаннике сгустилась темнота. Только острый лучик пробивался сквозь щель двери. Из-за нее доносились звуки дружного застолья.

От парня пахло амуницией и горячим потом. Он развернулся, уступая Максимову дорогу.

Максимов не мог видеть, но отлично почувствовал, что парень улыбается самодовольной улыбкой хищника, уверенного в своей силе и в своем праве брать то, что захочется.

«Приятная случайность, – машинально отметил Максимов. – Дашка вытащила в сени именно радиста».

Основание ладони врезалось в грудь, чуть ниже горла. Бронхиальный спазм опрокинул парня в обморок.

Максимов подхватил тяжелое тело, беззвучно опустил на пол.

– Последи за ним, Дашенька, – ласково прошептал Максимов.

Встряхнул кистями, сбрасывая напряжение. Открыл дверь в клуб.

Остановился на пороге, давая глазам привыкнуть к свету.

Как и предвидел, гости уже перемешались с аборигенами. Поймал несколько настороженных взглядов. Широко улыбнулся.

– Максимыч, а ты что от коллектива отрываешься? – окликнул его Антон.

– Да, там…

Он сделал шаг вперед. Теперь все гости были в секторе огня.

– Оп! – крикнул Антон.

Все свои дружно легли на стол. Остались торчать только чужаки. Как грудные мишени в тире.

Шесть выстрелов. По широкой дуге слева на право.

И гробовая тишина. Только потяжный звук катяшейся по полу гильзы…

Преторианцы

В дождливую погоду у Тихомирова дела никогда не ладились. Хотелось спать, хоть вешайся. «Вся моя жизнь прошла на невидимом фронте борьбы. До обеда с голодом, после обеда – со сном», – любил он пошутить за рюмкой в кругу особо доверенных сослуживцев.

В дождливые дни это правило организм самовольно нарушал. Аппетит отшибало напрочь, постоянно клонило в сон, голова, казалось, была до отказа набита ватой. В таком состоянии работать могла заставить только угроза расстрела. А так как за отсутствие служебного рвения не стреляли, то в «критические дни» Тихомиров с чистой совестью лишь иммитировал работу.

Тихомиров зевнул, не разжимая рта, и слезящимися глазами уставился на подследственного. Возиться с бог весть откуда взявшимся клиентом Тихомирову пришлось по собственной глупости. Черт его дернул выйти из кабинета и нос в нос столкнуться с начальником отделения. Тот сунул ему вялую ладошку для рукопожатия, через губу приказал вне очереди отдежурить на приеме в комендатуре и линкором порулил по коридору по своим начальническим делам.

Тихомиров мысленно выматерил все начальство с первого этажа до последнего во всех зданиях и на всех объектах Государственной Службы Безопасности.

Пришлось переть во внутреннюю тюрьму и высвистывать из камеры задержанного ночью в Домене за нарушение комендантского часа и ношение оружия. Какого рожна он оказался здесь, Тихомиров не представлял. Вояки вполне бы могли доставить его в свою комендатуру и после недолгих разборок шлепнуть, благо, закон позволял.

То, что вояки и менты принялись дружно спихивать на его родную "контору" самую грязную работу – факт тревожный и требующий осмысления. Но думать не хотелось.

«Если такая психотехника войдет в моду, можно смело прописываться в рабочем кабинете, все равно жизни не будет».

Тихомиров покосился на стажера Ваську. Здоровый, как бык, тот сидел на стуле в сторонке и, как инструктировал его Тихомиров, изображал дежурного садиста. На некоторых действовало. На большее от Васьки рассчитывать не приходилось, был он тупой, как и всякий "блатной".

На клиента Васькины таланты впечатления не производили. А на вид был, не чета Васе, поджарый, легкий в кости. Его, естественно, помяли при задержании, наверняка, уже успели добавить. Боль он терпел хорошо, отметил Тихомиров, только побелел лицом.

Тип, по мнению Тихомирова, был явно криминальный. Оставалось только выяснить специализацию: обычный бандит или с политическими "понятиями".

Мелькнула мыслишка сбагрить его на часок-другой Ваське, пусть щенок блатной помучается, а самому пойти проветриться. Но Васька, он был уверен, либо будет так же сидеть и тупо молчать, либо понесет такую фигню, что заржет даже конвоир за дверью. А начальство спросит с него, Тихомирова. Им плевать, не у них с утра башка трещит.

В раскалывающейся от боли голове заворочались тяжелые, щербатые жернова. В глазах запульсировали яркие точки, словно на сварку насмотрелся. Мыслительный процесс доставлял такую физическую боль, что Тихомиров слабовольно решил не мучаться. Сверился с бумажками в тонкой папочке. В рапорте вояки указали, что задержанного передала им неустановленная опергруппа ГСБ, рыскавшая в Домене.

«Очень даже может быть. Или врут, как сивые мерины. А и хрен с ним! Если за нашими сел, то пусть будет террористом. Ибо нефиг носить "стечкин" с глушителем».

– Ладно, герой, – Тихомиров решил применить свой любимый прием, чутье подсказывало, что на этом клиенте трюк сработает. – Бить я тебя не буду. У нас в камерах сидят "торпедоносцы", попавшие в облаву в Красногорске. На них все плюнули и забыли. Кстати, как и твои дружки на тебя. Но нам с тобой они могут пригодиться. Возьмем пару-тройку и станем стрелять по одному у тебя на глазах. Кто из них по ошибке попался, кто по недоразумению, я сам не знаю. Как думаешь, долго ты выдержишь?

Клиент поднял голову, посмотрел в лицо Тихомирову, но оно было едва различимо сквозь ослепляющую пелену яркой лампы. Облизнул коричневые от спекшейся крови губы и прошептал:

– Гад ты, следак! – И опять опустил голову.

– Не тебе судить, парень. Ты лучше кончай в молчанку играть. Всем легче будет.

«Прежде всего мне. А клиент потек. Сейчас начнет вилять, а потом и соловьем запоет», – подумал Тихомиров и с облегчением зевнул во весь рот, изогнулся на стуле грузным телом и вытянул вперед ноги.

Как только его ступни вылезли из-под стола, Юрка, давно все решив и рассчитав, не вставая, ткнул ребром правой стопы по ногам следока, туда, где под штанинами белели полоски носков. От неожиданной резкой боли следак сложился пополам, навалился грудью на стол и зашипел. Юрка врезал ему кулаком в лоб, отбросив на спинку жалобно скрипнувшего стула. Следак, забыв про кнопку под столом, инстинктивно закрыл лицо.

А Вася среагировал в меру сообразительности. Он встал и сделал два шага вперед. Большего и не требовалось.

Юрка вскочил, нырнул под летящий кулак, выбросил левую руку, глубоко ткнув твердыми пальцами Васе под кадык, плечом оттолкнул в сторону, схватил со стола первое попавшееся, ярко отсвечивающее металлом, и размаху вогнал себе в горло.

Когда в кабинет ворвался конвой, он уже бился на полу, обдавая все вокруг себя ярко-красной кровью …

Дмитрий плеснул в стаканы водку.

– Давай, по-быстрому.

– Ага! Спасибо, брат! Ты представляешь… Нет, ты представляешь!

– Пей, не дома.

Зубы Тихомирова пробили морзянку по краю стакана.

– Эх, пошла. – Он вытер влажные губы рукавом. – Нет, ну кто-же знал, что эта сука…

– Хватит скулить! – Дмитрий, сжав зубы, следил, как медленно проясняются бесцветные, в мелкой красной сетке по белкам, как у кролика, глаза Тихомирова.

«Сейчас из него можно веревки вить. Сейчас он мой. А завтра? Нажмут, сдаст с ботвой. Ох, рискую больше меры, а делать нефиг. Ладно, если дело только в Тихом, то, пока держу его за яйца, сдать меня он не посмеет. Главное, самому выкрутиться».

– Скажи спасибо, что он тебе твой же "Паркер" в горло не пристроил. Сейчас думать надо, а не скулить, – надавил голосом Дмитрий.

– Ага, думать! Ты бы видел, все в кровище… Бьется в судорогах, блядь такая, а рук не разжимает. А от этого дырища еще шире … У, жуть!

На Тихомирова действительно было жутко смотреть: белое, потное, дрожащее лицо и собачьи глаза, жадно смотрящие на бутылку, куда только подевался весь лоск и гонор лучшего офицера Следственного управления.

«Если дать ему волю, нажрется до чертиков прямо у меня в кабинете! Дерьмо дерьмом, а нужен. А, хрен с ним, рискую!» – Дмитрий отодвинул бутылку и сказал:

– Расслабься, Тихий. Ты сказал, два трупа?

Тихомиров вздрогнул и тупо уставился на Дмитрия, а Рожухин ждал, когда помутневшие от страха и водки глаза прояснятся, и молчал.

– А! Так, он сам … И Вася. – Тихомиров снова завелся. – Бля, я в шоке! Прикинь, такого жлоба ткнул – и писец. Нет, ты, прикинь …

Дмитрий не дал ему пойти вразнос:

– Значит, было вас там трое?

– Ну.

– Что "ну"? Тебе, что, так мешалкой по промежности врезали, что мозги отшибло? Протокол допроса есть?