Анна Ольховская - Призрак из страшного сна

Каталка, подпрыгивая на неровностях пола… Впрочем, пола – это громко сказано. Откуда в заброшенной соляной шахте пол? Так, всего лишь нижняя часть выдолбленного в горе тоннеля, неровная и каменистая.

Да и тоннелем этот узкий извилистый лаз тоже нельзя было назвать, он больше походил на крысиную нору. Или на змеиную…

Во всяком случае, женщина, везшая каталку, ассоциировалась именно со змеей: высокая, тонкая, какая-то извилистая, что ли. Длинные тонкие руки, такие же ноги, вытянутое тело, гибкие движения.

Гибкие и сильные движения. Потому что каталку женщина толкала с довольно-таки приличной скоростью, и это учитывая не только камни и рытвины нижней части тоннеля, но и вес лежавшего на каталке мужчины. Высокого, сильного молодого мужчины.

А ведь еще и приходилось пригибаться – свод тоннеля был слишком низким для возницы.

Ну, и «вишенка на торте» – полное отсутствие света. Это только в кино подземелья почему-то всегда освещены каким-то голубоватым сиянием. А на самом деле – если нет ни фонаря, ни хотя бы спичек – там, внизу, вальяжно раскинула черные крылья абсолютная тьма.

Но эта тьма совершенно не мешала женщине ориентироваться. Словно она обладала эхолотом или что там еще есть у тех же летучих мышей. Стоп! Мы ведь уже приняли априори, что дамочка у нас похожа на рептилию, а не на грызуна.

В общем, возница ориентировалась в кромешной темноте довольно-таки свободно. Во всяком случае, каталка ни разу не врезалась в стену и продолжала ехать в никуда с приличной скоростью.

А вот когда лежавший на каталке мужчина с трудом приоткрыл глаза, он ничего не увидел. На него лениво таращился абсолютный мрак.

И первая – как обычно, самая дурацкая – мысль, заглянувшая в его помутневший от потери крови разум, была: «Кажется, я все-таки умер».

Но весьма болезненный толчок в спину от подпрыгнувшей на очередном камне каталки мгновенно выбил это предположение из головы мужчины, и оно, прощально всхлипнув, «влепилось» в стену тоннеля.

Мертвые ведь боли не чувствуют. И запаха тоже. Тяжелого, густого запаха крови. Кажется, его собственной крови – рубашка на груди была липкой и влажной. И во рту тоже была кровь.

Но… почему, как, откуда?.. Что с ним произошло? Где он находится? Почему вокруг так темно? Единственное, что он понял, – его сейчас куда-то везут. Причем в полной темноте и, судя по спертости и тяжести воздуха, – под землей.

Он попытался что-то вспомнить – не получилось. В голове вязко пульсировала багровая мешанина, в которой мелькали искаженные, словно в кривом зеркале, лица. Чьи – он не помнил.

Он вообще ничего не помнил! Даже собственного имени…

Ощущение было прегнусное.

Мужчина глухо застонал и попытался приподняться, но в груди его словно бомба взорвалась, а в следующее мгновение на разум накатило цунами жуткой боли, мгновенно отправив его, разум, обратно в нокаут.

И последнее, что услышал мужчина, был странный, какой-то шипящий женский голос:

– Не дергайся! Теперь ты наш!

Ровный гул вертолетного двигателя не позволял нормально общаться. Приходилось напрягать связки, чтобы докричаться до собеседника. Или склоняться к нему близко-близко, касаясь губами уха…

Но орать никому не хотелось.

Потому что и общаться не хотелось. Все уже было выкричано и выплакано там, в холле новенькой, только собиравшейся принять первых пациентов спелеолечебницы, где мы прятались сами и прятали раненого Павла.

И где истекавший кровью Павел спас нас всех. А мы его тупо прошляпили…

В итоге бой мы не выиграли. И не проиграли. Те змееподобные уроды не смогли забрать меня и Монику, зато они сперли Павла. Прямо у нас из-под носа.

Я смотрела в круглое окошко-иллюминатор, привалившись плечом здоровой руки к борту вертолета. И даже легкая вибрация стен, несколько болезненно отдававшаяся в раненой руке, не могла выдернуть меня из болота уныния.

Потому что так нечестно! Пашка, он… ему и так пришлось нелегко, с самого рождения он был изгоем, прятался от людей в пещере, чтобы не пугать их своим внешним видом. И едва парень обрел семью и даже любовь, как его сперли какие-то уроды, возомнившие себя его родней!

А Пашка – не змей, он человек! Он – Павел Венцеславович Кульчицкий, единственный сын и наследник Венцеслава Тадеушевича Кульчицкого, владельца химического концерна «Аврора», выпускающего стиральные порошки, шампуни, мыло и прочую стирально-моющую продукцию.

Но стать наследником по документам Пашка так и не успел…

И пока что сыном Кульчицкого считается Сигизмунд, он же – Гизмо, красавчик внешне и редкостная гнида внутри. Гизмо сейчас заперт в СИЗО, и мы с Моникой после исчезновения Павла – единственные свидетели обвинения против Гизмо.

Нет, надо по порядку…

Меня зовут Варя, Варвара Ярцева. Мне двадцать девять лет, я – практикующий психолог. У меня свой кабинет в одном из медицинских центров Москвы. Но появился этот кабинет всего-то с полгода назад, и то благодаря деньгам и протекции Мартина Пименова, олигарха и по совместительству одного из самых завидных женихов отечественного (и не только) брачного рынка.

Года полтора тому назад Мартин, умный, жесткий, хладнокровный человек, поднявшийся на вершину не просто от подножия – из провала у подножия, воплощение американской (а теперь и российской) мечты, умудрился попасться на удочку Степана Кругликова и заключить совершенно идиотское пари. Проиграв его, Мартин должен был жениться на дочери Кругликова, общемосковской давалке, совершенно жуткой девице с претенциозным именем Альбина.

Выбраться из этой западни Мартину помогли мы с Олегом[1], моим сводным братом. И на деньги, полученные в качестве вознаграждения, мы построили загородный дом для родителей, а я смогла осуществить свою давнишнюю мечту – открыть собственный кабинет.

В чем мне и помог Пименов, ставший за время знакомства почти членом нашей семьи – Мартин, у которого отец по пьяни убил мать, был лишен нормального детства и не знал, что такое семейное тепло.

Потому он и стал таким – холодным, словно замерзшим изнутри.

А у нас он оттаивал. И с удовольствием менял светские рауты на наши семейные праздники. Мартин и Олег стали друзьями, а ко мне Пименов относился как к сестренке.

Что меня совсем не радовало…

Потому что я, как распоследняя курица, буквально влипла в ледяную голубизну глаз этого высокого, худощавого, не самого красивого, но для меня – единственного мужчины.

Но я отвлеклась.

В общем, этой весной мы отпраздновали новоселье. И даже упорные слухи, ходившие среди местного населения, мы отправляли «в обход» нашего двора.

Ну в самом деле – вы бы поверили в байки о Змее Горыныче, похищающем молодых девушек и пугающем старушек? Местные уже опасались в лес ходить поодиночке, за грибами и ягодами отправлялись кучненько.

И это – в начале двадцать первого века! Когда космические корабли уже избороздили просторы Вселенной!

Ну да, один печальный инцидент был – прошлым летом, еще до того, как мы купили участок в деревне, там бесследно исчезли две девушки. Ася, племянница одной из местных жительниц, и ее подружка, дочь банкира Моника Климко[2]. Игорь Дмитриевич, отец Моники, тогда перевернул здесь все и всех. Сотрудники его службы безопасности прочесали весь лес в округе, обшарили каждый камушек на дне озера, с пляжа которого пропали девушки, но результата это не принесло.

Даже с учетом того, что людям Климко активно помогали профи из службы безопасности Венцеслава Кульчицкого, которыми руководил Александр Дворкин, бывший агент израильского «Моссада».

Почему помогали?

Ну, прежде всего потому, что озеро, откуда пропали Моника и Ася, находилось в непосредственной близости от поместья Кульчицких. В зоне, так сказать, служебных интересов Дворкина. К тому же Кульчицкие в свое время активно сватали за своего сына, красавчика Сигизмунда, одного из любимчиков гламурной московской тусовки, дочку банкира Монику.

Сочли девушку достойной их сокровища. Еще бы – красивая, умничка, хорошо учится в университете, скромница, по ночным клубам не шляется, по вечерам у компьютера сидит.

Но сватовство не удалось – Моника категорически отказалась встречаться с Гизмо. Оказалось, что девчонка влюбилась в виртуального персонажа, скрывавшегося под ником Арлекино. Причем Моника даже не знала, как выглядит внешне ее любимый – вместо фото в Интернете была картинка балаганного арлекина.

Но девушке было все равно, как он выглядит, – ее Арлекино был самым добрым, самым чутким, самым романтичным, нежным, сильным, любящим – самым-самым-самым!

Понятно, что родители сочли все это бредом и отлучили дочь от Интернета. Моника рассорилась с родителями и укатила с подружкой Асей в деревню, куда обычно никогда не ездила. Какая еще деревня, когда есть Мальдивы, Ницца, Бали?