Анна Маяская - Маньяками не рождаются

Вечером Павел подошел к матери, таинственно заглянул в глаза и показал синюю бархатную коробочку.

— Что это? — удивилась Любовь Ивановна, хотя заранее предполагала ответ на свой вопрос.

— Сегодня твой сын станет самым счастливым, — поцеловав маму, ответил Павел. Он встал перед нею одно колено, взял её руку в свою и сказал торжественным голосом:

— Через пару часов я попрошу руки любимой женщины. Ты одобряешь мой выбор?

— Вам уже по двадцать четыре года и вы ни разу не расставались. Всегда вместе, даже на одной парте сидели в школе. Давно пора определиться.

— И на одной скамейке в ВУЗе. Она посередине, я и Василий по обе стороны королевы.

— А как же Василий, он же так любит Веру, что даже скрыть этого не может? — беспокоилась мама.

— Он должен смириться. Все когда-то и в чём-то проигрывают, но от этого не умирают.

— Всякое бывает.

— Ты хочешь напомнить мне Шекспира?

— Я просто думаю, как переживет эту новость твой друг, не станете ли вы после этого врагами. Такая дружба и вдруг испытание.

Павел подошел к трюмо, причесался, полюбовался на своё отражение — оно ему явно понравилось. Сильный. Уверенный. Спортивного типа фигурой.

— Физиономия вполне, — подмигнул он себе.

Глаза серые, взгляд волевой, правда чуть капризный, но об это не мешает ему быть любимцем женщин.

— К сожалению люди делятся на рабов и господ. К счастью, я принадлежу ко второй категории. А мой несчастный соперник, даже нельзя его так называть, скромен, неразговорчив, подчиняется чужой воле, не может быть любимчиком прекрасного пола. К тому же ему не повезло как мне с предками, он влачит серенькое существование и лучшее что он сделает в жизни — дослужится до майора в своем угрозыске. Не представляю Василия, вступающего в схватку с преступником.

— Люди иногда не сразу проявляют свои волевые качества, — возразила мама. — Ты столько лет дружишь с ним и так отвратительно думаешь о своем друге.

— Он все эти годы был моим отражением, тенью, и только подчеркивал мои достоинства. Василий всегда проигрывал у женщин, они его не замечали.

— А тебе нужна была постоянная жертва необузданного эгоизма и сверхчувственного самолюбия, — разочарованно произнесла мама. — Василий — преданный друг и так думать о нём грешно. Он единственный человек, кто бесконечно терпел, молча сносил твои не всегда любезные насмешки.

— У него примитивное представление о дружбе, потому как он объяснил мне, когда я его чем-то обидел, что не порывает дружбу со мной только потому, что хочет исправить мой характер, изменить отношение к жизни. Представляешь? Этот тюфяк — мой воспитатель. Да он просто влюблен в Веру и поэтому согласен был быть моим постоянным отражением, только бы находиться рядом с ней.

— Ясно, — сказала мама. — Ты считаешь, что ваша дружба продолжалась лишь из-за его чувств к Вере?

— Мамочка, ты страдаешь скудостью представления о моём друге. Вера никогда бы не влюбилась в столь простейшее человеческое создание, как Василий. Никогда. И он рассмеялся саркастически, жестоко, и снова подойдя к зеркалу, осмотрел себя и остался доволен.

— Я ухожу, — поцеловав мать, попрощался Павел. — Завтра у тебя появится возможность хлопотать по свадебным вопросам.

— Передавай Верочке привет и скажи, что мы ждем её в гости.

Не чуя под собою ног, Павел выскочил на улицу, остановил такси, так как за рулем вряд ли можно будет ехать самому после столь торжественного момента.

Водитель попался молодой, весёлый и Павел поделился с ним радостным событием.

— Последний нынешний денёчек, гуляет Павел холостой, — пропел он.

— Значит груз на шею вешаешь? — весело спросил таксист.

— Приятный груз, — ответил Павел. — Невеста — картинка. Столько лет её обхаживаю. В одной школе учились и даже ВУЗ один и тот же закончили. Так что пора. И он, не утерпев, показал парню кольцо с бриллиантом.

— Ничего себе, — одуреет от такого подарка.

— Ни одна женщина против золота не устоит, — констатировал Павел свое жизненное кредо.

— Не всегда, — усомнился водитель.

Они быстро подъехали к ресторану.

— Удачи тебе, жених! — крикнул ему вслед парень.

Павлу понравилось это слово, твёрдое, отражающее совершенное событие, не то, что расплывчатое — ухажёр, кем он был до сегодняшнего дня.

Павел вошел и увидел столик, им же заказанный сегодня. За столом сидел Василий. Веры пока не было.

— Здравствуй, дружище.

— Здравствуй, — как-то смущенно ответил Василий.

— Может быть он уже сам догадался и переживает, — подумал Павел, а вслух сказал: — Такова жизнь, кто-то сегодня станет счастливым, а кто-то огорчённый не будет спать.

— Ты что-то намерен делать?

— Конечно, не век же нам с тобою холостяками ходить.

— Ух, — вздохнул с облегчением Василий, — а я уже собирался…

Что он собирался так никто и не успел узнать, потому что Павел встал и пошел навстречу Вере.

Она вошла раскрасневшаяся, нежный румянец оттенял карие глаза и вишнёвые губы. Стройная, среднего роста, подвижная, она создавала образ изящного цветка, которым можно любоваться, но жалко сорвать с клумбы. Такие женщины обычно бывают добропорядочными жёнами и хорошими верными друзьями, несмотря на то что женской дружбе многие доверяют меньше, чем ветру в поле.

— Как мило, что мы собрались здесь, чтобы отметить…

— Чтобы отметить торжество, которое бывает один раз в жизни.

Павел полез в карман, чтобы достать обручальное кольцо, но Василий опередил его.

— Павел, ты хороший друг, мы с детства не расстаёмся с тобой, но случилось так, что я и Вера полюбили друг друга и решили пожениться. Тебя как первого, самого близкого друга приглашаю быть моим свидетелем на свадьбе.

— Извини, Паша, что не говорили раньше, как-то так случилось, что я не могу жить без Васеньки, — и она подарила самый нежный взгляд его счастливому сопернику.

Если бы произошло землетрясение, наводнение, всё что угодно — это не ошарашило бы его так, как предательство друзей. Он поперхнулся и не мог вымолвить ни слова. Вера колотила его по спине, а Василий изрек:

— Я же тебе говорил Верунь, что наш друг воспримет всё как надо.

Куда деваться, как скрыть отчаяние, которое душит, убивает, исторгает из изнутри самое низменное: убить подлеца, убить немедленно и схватив Веру убежать. Но как? Молчать было невозможно. Нужна была разрядка и он, вскочив со стула, бросился к официанту с криком:

— Шампанского, шампанского, эй, подходите к нам, угощаю всех за здоровье жениха и невесты.

Девчонки — студентки присели к ним за стол, но он, не зная как поступить, обхватил за талию незнакомую ему девушку и принялся говорить всё, что приходило в его смятенную голову. Пил фужер за фужером шампанское и вскоре опьянел. Пошатываясь, вышел в коридор, подозвал официанта, заплатил ему деньги и дав лишних две сотни попросил:

— Скажи им, что я извиняюсь, но встретил знакомую девчонку, и мы поехали к её родителям, так как я должен был сегодня быть представлен им.

— Извините, господа, — сказал подошедший официант. — За ужин всё оплачено, но к вашему другу подошла его любимая девушка, с которой он уехал представляться её родителям.

— Как прекрасно всё решилось, — сказала довольная Вера. — Я думала, что только у нас с тобой тайная любовь, а оказывается и наш друг не отстал.

— Хорошо всё то, что хорошо кончается, но я не понял почему он не простился с нами.

— Ты эгоист, — проворковала Вера. — Просто Павел настоящий друг и понимает, что мы хотим остаться одни.

Пьяный Павел позвонил товарищу по институту и попросил подъехать на такси к ресторану. Его нужно было доставить домой. Через некоторое время он вошел в квартиру и встретил вопросительный взгляд матери:

— Что случилось?

— Кораблекрушение, — мрачно ответил сын и прошёл в свою комнату. — Завтра, мама, я тебе завтра расскажу. И не смей звонить Вере. Понятно? Он закрыл дверь на ключ и уткнулся в подушку лицом.

Страшная душевная боль обрушилась на него и сверлила, распирала, давила, кружила голову. Ему казалось, что его ранили и оттого это ужасное состояние невозможно было ничем утишить. Он захватил подушку зубами и беззвучный плач долго прорывался в комнату. Облегчив немного душу, измотав переживаниями нервы, он застонал, а потом как ребёнок захотел уткнуться маме в грудь и всё ей рассказать, но помешала гордость, мужская нелепая, в данном случае гордость, которая и толкнула его на дальнейшие действия.

Утром он был бледен и неразговорчив. Несмотря на все мамины старания и вопросы отца он уходил от ответов и, не позавтракав, умчался поскорее, подальше от вопросов, на которые у него не было ответов. Павлу казалось, что его разбили. Душевная боль не давала сосредоточиться, а задетое самолюбие вызывало еще большие страдания.