Александр Каневский - Кровавая Мэри

Я никогда не писал детективов, быть может, это первый и последний. Просто захотелось вдруг нырнуть в новый для себя жанр и по-своему его разнообразить: добавить к детективной фабуле немножко юмора, немножко печали, немножко эксцентрики и, даже, чуть-чуть фантастики — словом, решил удивить чем-то необычным. И удивил, на свою голову!

Завершив повесть, я, ещё в рукописи, дал её прочитать моим самым критически настроенным друзьям. Кто-то хвалил, кто-то делал замечания, кто-то давал советы… Но были и те, кто категорически потребовали подробного обоснования поведения моих героев и моих придумок — с научной точки зрения, юридической, технической, медицинской…

Я стал лихорадочно изучать учебники по химии, сопромату, медицине, юриспруденции, я был уже на пороге написания полновесной диссертации, но вовремя остановился, потому что понял: химиком, механиком, юристом или кардиологом мне уже никогда не быть, да, наверное, и не нужно.

Единственное, что стало ясно — это необходимость короткого предисловия.

Поэтому я его и написал. Итак:

Помимо в меру закрученного детективного сюжета, мне хотелось описать героев этой повести полновесней и поярче, дать им, кроме служебных обязанностей, и собственную личную жизнь, увлечения, привязанности, достоинства и недостатки. Не все они образцово-показательны — некоторые живут не по общепринятым правилам, шокируют окружающих своими пристрастиями и, даже в какой-то момент, нарушают законодательство. А кто-то, вообще, подвержен навязчивой маниакальной идее, которую пытается воплотить в жизнь…

Мне хотелось, чтобы прочитав эту книжку, читатели, даже спустя какое-то время, могли отчётливо вспомнить не только детективную линию сюжета, но и каждого из участников этого повествования, и положительного, и отрицательного.

А что касается упрёка в псевдонаучности, то я заведомо был готов к этому, потому что меня интересовала не технология создания нового монстра, а психология его создателя. И, кстати, уже давно общеизвестно, что мысль материализуется: то, что задумано сегодня, завтра может превратиться в реальность. Фантастика не всегда только подталкивала вперёд, она и предостерегала.

А теперь, добро пожаловать в мою повесть!

В нижнем ящике комода он нашёл мамин дневник, который она вела всю жизнь, несмотря на его постоянное подсмеивание и клички, которыми он её за это награждал: «Гимназистка», «Зубрилка», «Отличница»…

— Мне так легче корректировать свою жизнь, — оправдывалась она. — Что не нравится — вычёркиваю, что по душе — дополняю подробностями, рассуждениями, выводами…

Дневник состоял из пачки толстых общих тетрадей в клеёнчатых обложках, перетянутых резиновым шнуром.

дразнил он её. перефразируя эту не очень приличную песенку, совершая ритуальный танец вокруг стола и поддерживая якобы сползающие трусы.

Она переставала писать и они оба хохотали.

Он несколько раз наблюдал, как дописав очередную тетрадь до конца, она выдёргивала последнюю страницу, рвала её на мелкие части и выбрасывала в плетённую мусорную корзинку.

На его вопрос «Зачем ты это делаешь?», пока он был мал, отшучивалась, а когда подрос, объяснила:

— Понимаешь: дойдя до конца каждой тетрадки, я подвожу итог прожитой жизни и понимаю, что наделала много глупостей, что надо было жить по-другому, совсем иначе… Но уже поздно, жизнь не перепишешь… Поэтому я вырываю страницу с итогами всех моих просчётов, в надежде, что исправлюсь, буду больше уделять внимание тебе, бабушке, самым близким друзьям, помирюсь с теми, с кем поссорилась, доделаю то, что не доделала, и, вообще, дальше буду жить очень-очень правильно, но… Когда подвожу итог следующего этапа моей жизни, там повторяются все те же ошибки… Я их снова рву и снова надеюсь…

Конечно, ему очень хотелось, прочитать, что она пишет, но она взяла с него клятвенное обещание — без её разрешения никогда не заглядывать в дневник, и он держал своё слово.

— А когда я смогу его прочитать? — приставал он к ней.

— Настанет день и прочтёшь.

— А если он не настанет?

— Обязательно настанет, обещаю.

Став старше, он понял, о каком дне она говорила, и больше никогда не заводил разговор о дневнике.

И вот теперь все эти заветные тетрадки лежат перед ним на столе, разложенные по номерам: первая, вторая, третья… Их всего двенадцать. И в каждой — последняя страница вырвана: до конца своих дней она была недовольна собой. Но она же не права, не права!.. И почему так мало тетрадок?!.. Она имела право, минимум. ещё на столько же!.. И как много вырванных страниц… Я сам допишу их!.. Они будут о тебе, только о тебе, моей самой великой маме!..

Всё ещё не решаясь заглянуть в её дневник, он встал, прошёлся по комнате, достал из внутреннего кармана пиджака свою прославленную флягу, сделанную по заказу, подогнанную под ширину кармана, но зато непропорционально высокую, почти до подбородка. В отделе её называли безразмерной: даже когда он наливал всем сотрудникам, она оставалась ещё наполовину заполненной. Сделал глоток, сел, закурил и стал перелистывать тетради.

Конечно, почти весь дневник о нём, самом лучшем, самом любимом и неповторимом: как он ел, болел, хулиганил… Как она выслушивала жалобы учителей и переводила его из школы в школу, как он, наконец, окончил десятый класс и получил аттестат… Как провожала его в армию… Как ждала его писем и звонков… Как поддерживала его во время учёбы в Академии МВД… А вот — о том, как его приняли на работу, о его первых успешно выполненных заданиях, благодарностях, премиях…

Из маминого дневника:

«… Ужасно важничает, преисполнен восхищением от самого себя — мой маленький надутый индюшонок… Это нормально, малыш. это пройдёт… А пока покейфуй, покупайся в собственных успехах… А как он был счастлив, когда ему предоставили отдельный кабинетик!»…

Стоп, когда это было?.. Сейчас вспомню… Это было лет десять назад, когда меня перевели в отдел особо тяжких преступлений. А кабинетик дали, чтобы подсластить пилюлю, потому что посылали в какую-то кошмарную командировку…. Конечно, помню!.. Особенно, вечер перед отлётом, когда появилась добрая фея с коньяком…

За окном тогда уже стемнело. Борис, у письменного стола, готовясь к отъезду, перебирал документы, нужные складывал в папку.

Вошла Флора, точнее, вошла её коса, а за ней уже она сама. Коса толстая, тугая, ниже пояса. За такими косами охотятся парикмахеры, чтобы сфотографировать и повесить фото в своей витрине.

— Борис Романович, хотите кофе?

— А!.. — Он отмахнулся, продолжая перекладывать бумаги.

— С коньяком.

— О!.. — У него тогда ещё не было заветной фляги, поэтому он заинтересовался. Взял чашку. — Спасибо! — Попробовал. — Класс!.. Только в следующий раз — коньяк лучше отдельно.

— Понятно.

Она протянула ему начатую бутылку.

— Вы — потрясающий парень! — Борис плеснул в стакан, выпил. — Как вас зовут?

— Флора.

— Классное имя!.. У вас нет сестры?

— Нет. А зачем?

— Её бы могли назвать Фауна… Флора и Фауна — красиво!.. Кстати, как вы тут очутились?

— Убираю. Я поступила в университет, родители далеко, живу в общежитии — по вечерам подрабатываю здесь уборщицей.

— И давно вы у нас?

— Уже второй месяц.

— А чего это я вас не замечал?

Она с улыбкой пожала плечами.

— Наверное, я не очень приметная.

— Не скажите! — Начинает внимательно, профессионально её осматривать. — У вас зелёные зовущие глаза, привлекательно вздёрнутый носик, стройная фигура… А про вашу косу уже давно песню поют: «Дева-краса, чудо-коса!»… И ещё: у вас же потрясающий бюст… С таким бюстом наперевес можно идти в атаку на любого мужика!.. — Видя, что её это смущает. — Ладно, больше не буду… Ой, какой же я мужлан: лакаю ваш коньяк, а вам не предлагаю!.. Хотите глоточек?

— Я не пью.

— А как же у вас в сумке оказалась эта бутылка?

Она растерялась, смутилась, потом взяла себя в руки и ответила подчёркнуто безразлично:

— Случайно.

— А туда случайно не закатилась какая-нибудь закуска?

Она поспешно вынула и протянула ему завёрнутый в целлофан бутерброд.

— Да вы просто находка для уголовного розыска!.. С утра поесть некогда!.. Меня же просто разрывают на части! — важно сообщил он и жадностью откусил. — Вкусно!.. Я ваш должник, вернусь из командировки и сразу приглашу в ресторан.