Эдмунд Бентли - Последнее дело Трента

Когда неукротимый мозг Сигсби Мандерсона был сокрушен выстрелом, произведенным неизвестной рукой, мир не потерял ничего, что стоило хоть единой слезы; миру напомнили о тщетности богатства, какое покойник накопил – не оставив после себя ни друга, который бы оплакивал его смерть, ни поступка, который бы заставил вспоминать его добром. Но когда пришла весть о его кончине, людям, живущим в огромном водовороте бизнеса, показалось, что земля дрогнула.

В мрачной истории коммерческих операций не было личности, которая отложила бы столь сильный отпечаток на умы делового мира. Личность эта стояла совершенно особо. Финансовые гиганты, рвущие подать с миллионов тружеников, существовали и раньше; но в случае с Мандерсоном была та единственность, что делала его в глазах сограждан символом практичности, неоспоримым вожаком устойчивости, твердо шагавшим сквозь искусственно созданные кризисы, финансовые демарши конкурентов с Уолл-стрит.

Состояние, оставленное его дедом, который был одним из дельцов этого города, только меньшего калибра (соответственно своему времени), пришло к нему через отца, который всю свою долгую жизнь спокойно давал деньги взаймы и никогда не получал при этом недобросовестного барыша. Мандерсон-младший, не знавший, что значит не иметь на руках крупной суммы, должен был бы тянуться к нравам новейшей американской плутократии, к традициям и обычаям большого богатства. Но этого не случилось. Его воспитание и образование укоренили в нем инстинкт спокойного благополучия, ощущение могущества, которое не кричит о себе тысячью языков. Тем не менее в начале своей деловой карьеры он был не только гениальным игроком, но и врагом каждого, кто в погоне за прибылью успевал больше, чем он. Затем он познал, что и война – очень выгодное дело. Так молодой Мандерсон открывал для себя многогранность и сложность борьбы на нью-йоркской бирже.

Ко времени смерти отца, когда Мандерсону было тридцать лет, казалось, какое-то новое сияние золота, которому он служил, озарило его. С внезапной гибкостью, свойственной людям его нации, он обратился к банковскому делу отца, не особенно прислушиваясь при этом к звукам биржевых битв: он уже держал в руках всю деятельность большой фирмы, чей безупречный консерватизм, устойчивость и финансовый вес возвышали ее над бурями рынка.

Он стал совершенно другим человеком. Каким образом произошло это изменение, никто не мог бы сказать с уверенностью, но были, говорят, какие-то предсмертные слова, сказанные его отцом, единственным человеком, которого он уважал и, может быть, любил.

Вскоре его имя стало ходячим в деловом мире. Оно стало символом всего, что было расхвалено и прочно в Соединенных Штатах. Он планировал всевозможные комбинации капиталовложений, стягивал, соединял и централизовал предприятия индустрии континента, безошибочно финансировал государственные и частные фирмы, разоряя при этом множество мелких хозяйств.

Десятки тысяч бедняков проклинали его имя, но финансисты и дельцы отвращения к нему не питали. Он протягивал им руку, чтобы защитить силу богатства в каждом из уголков страны. Энергичный, хладнокровный, безошибочный, он служил национальному возвышению, и благодарные воротилы назвали его Колоссом.

Тем не менее было на исходе жизни Мандерсона одно обстоятельство, скрытое от всех, кроме, пожалуй, его секретарей и нескольких свидетелей его бурного прошлого. Только маленький круг людей знал, что у Мандерсона, этого столпа здравого бизнеса и рыночной устойчивости, были часы тоски по тем полным напряжения временам, когда Стрит дрожала при его имени: время от времени пират с ножом в зубах в нем все же проглядывал. Тогда, бессильный и пресыщенный, Мандерсон позволял себе подсказать кому-нибудь, как могла бы состояться миллионная сделка.

– «Сдается мне, – скажет он, бывало, – что Стрит стала удивительно скучным местом с тех пор, как я перестал там бывать». Постепенно о милой слабости Колосса узнали в деловом мире, и деловой мир был счастлив своим знанием.

При известии о его смерти паника обрушилась на рынки, как ураган. Цены колебались и рушились, словно башни во время землетрясения. По Соединенным Штатам прошла эпидемия самоубийств. Она перенеслась и на Европу. В Париже отравился известный банкир. Во Франкфурте один из дельцов бросился с собора. Люди закалывались, стрелялись, вешались – и все потому, что в уединенном уголке Англии расстался с жизнью человек, сердце которого было отдано алчности.

Весть о его смерти охватила Лондон в течение пятнадцати мину г. Через полчаса сенсационное известие о том, что обнаружен труп Мандерсона, с неизбежными при этом слухами о самоубийстве, стало достоянием дюжины редакций. Однако еще до появления первых экземпляров газет паника на Уолл-стрит была в полном разгаре.

А в мире все шло своим чередом. Для человечества, за исключением миллиона – двух полусумасшедших игроков, смерть Мандерсона ничего не значила. Жизнь мира продолжалась. В течение двух дней Панина прекратилась, цены стабилизировались, банкроты притихли, рынок вошел в норму.

И «мандерсоновская история» остыла. Огромный поток американских туристов, приезжающих в Европу, неизменно стекался к памятникам великих людей, умерших в бедности, но никто почтительно не склонил головы у могилы знаменитого плутократа около маленькой церкви в Марлстоне…

На столе сэра Джеймса Моллоя в единственной хорошо обставленной комнате «Рекорда» зазвонил телефон. Сэр Джеймс дал знак рукой, и Сильвер, его секретарь подошел к аппарату.

– Кто это? Кто?.. Я вас не слышу… О, это мистер Баннер, не так ли? Да, но… Я знаю, но он очень занят. Не могли бы вы… Ах, так? В таком случае подождите, пожалуйста.

Он положил трубку перед сэром Джеймсом.

– Это Калвин Баннер, помощник Сигсби Мандерсона, – сказал секретарь. – Он настаивает на личном разговоре с вами. Говорит, что у него очень серьезные новости.

Сэр Джеймс посмотрел на телефон, взял трубку.

– Да? – сказал он жестко. – Да… – И Сильвер, ревностно следивший за боссом, увидел на его лице удивление и ужас. – Боже милостивый!.. пробормотал сэр Джеймс. Сжав трубку, он медленно поднялся на ноги, взглянул на часы и быстро, поверх трубки, сказал Сильверу:

– Найдите Фиггса и молодого Вильямса. Быстро! – Сильвер ринулся из комнаты.

Именитый журналист был высоким, сильным, умным ирландцем лет пятидесяти, смуглым и черноусым, человеком неутомимой энергии, хорошо известным в свете, который он отлично понимал и которым чуть играл с полуциничным отвращением. Он был директором компании, владевшей самой влиятельной утренней газетой «Рекорд», а также самой независимой вечерней газетой «Сан». Кроме того, сэр Джеймс являлся главным редактором «Рекорда», в штат которого подобрал способнейших журналистов.

– Вы уверены, что это все? – спросил сэр Джеймс, внимательно выслушав собеседника. – Когда это стало известно? Да, конечно, полиция уже там… А слуги?.. Хорошо, мы попробуем… Слушайте, Баннер, я очень обязан вам за все это… я ваш должник… Повидайте меня в первый же день, как будете в городе… Хорошо, все понятно. Теперь я должен действовать. Всего доброго. Сэр Джеймс повесил трубку и схватил лежавшее на столе железнодорожное расписание. Вошел Сильвер, следом за ним – Фиггс, человек в очках, с жесткими чертами лица, и Вильяме.

– Я прошу вас записать кое-какие факты, Фиггс, – спокойно сказал сэр Джеймс. – Когда запишете, придайте им соответствующую форму, и как можно быстрей. Это – для специального выпуска «Сан».

Фиггс кивнул и взглянул на часы. Затем извлек записную книжку и пододвинул стул к большому письменному столу.

– Сильвер, – продолжал сэр Джеймс, – скажите Джонсу, чтобы он срочно телеграфировал нашему местному корреспонденту, пусть все бросает и немедленно направляется в Марлстон. Никаких причин в телеграмме не указывать. Ни одного лишнего слова, пока не выйдет «Сан». Вам понятно? Вильяме! Скажите мистеру Антони, чтобы он был готов дать две колонки, да такие, которые бы ошеломили город. Скажите, пусть примет все меры предосторожности, чтобы эта новость не появилась в других газетах. Скажите, что через пять минут Фиггс будет у него со всеми фактами и ему потребуется для работы отдельная комната. По дороге сообщите мисс Морган, чтобы она сейчас же меня повидала. И прикажите телефонистке вызвать мне мистера Трента.

Вильяме исчез, и сэр Джеймс моментально повернулся к Фиггсу, уже нацелившему карандаш на бумагу.

– Сигсби Мандерсон убит, – быстро и четко начал сэр Джеймс. – Он, его жена и двое секретарей последние две недели находились в своем доме в Марлстоне, недалеко от Бишопсбриджа. В этом доме, приобретенном много лет назад, Мандерсон с женой проводили часть каждого лета. Прошлой ночью он лег спать в половине двенадцатого, как всегда. Никто не знает, когда он встал и покинул дом. Его не хватились до утра. Около десяти часов садовник обнаружил его тело в сквере у гаража. Он был убит выстрелом в голову. Пуля прошла через левый глаз. Смерть, должно быть, наступила мгновенно. Мандерсон не был обворован, однако на его запястье заметны следы, которые заставляют предполагать, что имела место борьба. Немедленно был вызван доктор Сток из Марлстона, который и произведет вскрытие. Полиция Бишопсбриджа, срочно прибывшая на место преступления, молчит. Надо думать, что у нее нет каких бы то ни было данных для поиска убийцы. Вот и все, Фиггс. Мистер Антони ждет вас. Я должен позвонить ему и кое-что уладить.