Джеймс Паттерсон - Гонка на выживание

3

Я побежал к баррикаде перед особняком и замер, услышав гулкий хлопок выстрела изнутри и отвратительный глухой стук упавшего тела. Люди в обоих концах квартала притихли, словно ощутив трагизм момента.

Дверь на крыльцо медленно открылась и я увидел крупную старую женщину. Это была бабушка Ди-Рэя, мисс Кэрол, и она шла сама! Еще двое взрослых — двоюродная бабушка и двоюродный дедушка Ди-Рэя — показались по бокам от нее, а сзади я с трудом разглядел маленькие фигурки племянника и племянницы. Моя уловка сработала — все были живы, и он их выпустил!

Дыхание перехватило. Я с трудом втянул воздух. Но моя радость сменилась изумлением, когда я понял, что все они сцепили руки, образовав круг.

Они превратили себя в живой щит — Ди-Рэй, согнувшись, шел в центре.

— Не стреляйте в моего внучка! — пронзительно выкрикнула мисс Кэрол в наступившей внезапно тишине.

Невероятно — даже больше чем возвеличивание Ди-Рэя! Заложники, как ни странно, защищали его. Сперва безумные образцы для подражания, а теперь вдвойне безумный стокгольмский синдром.

Я жестом велел Ханту остановить снайперов на крыше, надел ушную гарнитуру и побежал к людям, спускающимся по ступеням особняка.

— Ди-Рэй, это я, Майк Беннетт! Ты правильно поступаешь, Ди-Рэй. Все будут гордиться тобой. Но пусть твоя семья отойдет в сторону.

— Не причиняйте ему вреда! — снова крикнула мисс Кэрол. Я видел, что в ее глазах блестят слезы.

— Я его не трону, даю слово. — Я поднял руки, показывая, что в них ничего нет, и сделал предостерегающий жест нервозным полицейским. — Ди-Рэй, если у тебя есть оружие, брось его на землю! — Я добавил в голос чуть больше властности. — С тобой ничего не случится, не беспокойся.

Повисла пауза, казавшаяся бесконечной, и большой серый пистолет, вылетев из человеческого круга, со стуком упал на тротуар. Похоже, это был «глок» сорокового или сорок пятого калибра с обоймой, вмещающей десять — тринадцать патронов — хранилище смерти чуть меньше книжки карманной серии.

— Молодчина, Ди-Рэй, — сказал я. — Сейчас мы вместе пойдем к машине.

Мисс Кэрол и остальные расцепили руки и посторонились, открыв взгляду коренастого молодого человека в спортивных шортах ниже колен и бейсболке, повернутой набок. Я перешагнул через баррикаду и пошел к нему.

Потом раздался жуткий звук, от которого я едва не подпрыгнул: гром выстрела позади меня.

Ди-Рэй, словно спиленное дерево, повалился в канаву на глазах замершей в ужасе семьи.

В следующее мгновение все изменилось. Полицейские побежали, держа оружие наготове, в толпе началась паника.

— Прекратить огонь! — крикнул я, толкнул мисс Кэрол к остальным, от чего все попадали, как кости домино, и пополз на коленях к Ди-Рэю.

Но помочь ему было уже нельзя. Из огнестрельной раны между открытых глаз текла кровь.

— Это не мы, Майк! Не поднимайся! — прокричал через ушную гарнитуру лейтенант Стив Рено, из отряда спецназа.

— Тогда кто? — крикнул я.

— Мы думаем, стреляли из толпы возле бульвара. Посылаем туда команду.

«Снайпер в толпе — не полицейский? Черт возьми! Что происходит?»

— Давай сюда спецназ, — сказал я Рено по радиотелефону и поднялся. Я знал, что Рено прав, и снайпер мог искать новую цель, но не лежать же, когда вокруг бурлит хаос!

Но ситуация уже переменилась. Толпа видела, как Ди-Рэй упал, и решила, что его застрелили полицейские. Эти люди становились опасными, лезли на баррикаду с искаженными яростью лицами. Полицейские уже вставали в шеренгу, чтобы удержать их.

— Они убили этого парня! Они убийцы! — пронзительно кричала какая-то женщина.

Напор толпы нарастал. Я увидел, как упала женщина-полицейский и сослуживцы подскочили к ней, чтобы унести в безопасное место, а другие заслонили их, угрожающе размахивая дубинками. Две полицейские машины, оглушительно завывая сиренами, въехали на тротуар, преграждая путь быстро растущей буйной толпе, надвигающейся на нас.

Я следил за ней и оглядывал крыши, опасаясь новой стрельбы. Но тут что-то похожее на бейсбольную биту ударило меня по затылку.

— Лживая свинья, ты убил моего внучка! — выкрикнула мисс Кэрол и очень быстро для женщины ее сложения и возраста ударила в грудь, от чего у меня перехватило дыхание.

— Это не мы! — прохрипел я, но она уже замахнулась для нового удара, от которого я потерял бы сознание. Я сумел уклониться, но чахлый двоюродный дедушка Ди-Рэя ухватил меня за лацканы пиджака и попытался садануть головой. Едва я оторвал его руки, как столь же хрупкая на вид его жена огрела меня по плечам тростью. Мне нередко приходилось терпеть побои, но столь экзотические — впервые.

Торопливо отступая, я осознал, что телекамеры направлены уже не на толпу, а на атакующих меня старцев. Они еще больше воспламенили толпу, и люди с обоих концов квартала начали сносить баррикаду и перепрыгивать через капоты патрульных автомобилей. Двое полицейских в форме пришли мне на выручку, оттеснив атакующих в сторону, Джо Хант схватил меня за руку и потащил к автобусу оперативной группы.

— Вызовите подкрепление! — кричал он. — Пусть двадцать пятый участок, двадцать шестой и тридцатый едут сюда. Все, и как можно быстрее!

Вдали я услышал завывание сирен спешившего к нам подкрепления.

Когда меня в конце концов вывез из Гарлема патрульный, которому я в свое время оказал услугу, шел уже третий час ночи.

Мы пробирались через лабиринт осветительных установок передвижных телестанций со спутниковыми антеннами, баррикад и сдерживающих толпу конных полицейских, и у нас по-прежнему не было ни малейшего представления, кто убил Ди-Рэя.

Любые приведшие к смерти обстоятельства отвратительны, но этот странный выстрел представлял собой наихудший кошмар для полицейского управления. Сколько бы улик ни свидетельствовало, что полиция здесь ни при чем, мы все равно бы выглядели виноватыми. У подстрекателей, теоретиков заговора и их многочисленных друзей в нью-йоркских средствах массовой информации был знаменательный день.

Уже этого достаточно, чтобы принимать успокоительное, так утром, ко всему прочему, предстояло писать целую гору объяснений, донесений и прочих бумаг. Уж лучше бы меня еще раз ударила тростью двоюродная бабушка Ди-Рэя.

Когда полицейский высадил меня у моего дома на Уэст-Энд-авеню, я так устал от нерешенных проблем и беспокойства о предстоящих делах, что с трудом ковылял к двери. Я мечтал о нескольких часах спокойного сна, как человек, долго тащившийся по пустыне, мечтает об оазисе.

Но этот оазис оказался миражом. Моему замечательному консьержу — доминиканцу Ральфу явно не понравилось, что я его разбудил. Я ему симпатизировал, но был не в том настроении, чтобы обращать внимание на подобные мелочи, и взглядом дал ему это понять.

— Ральф, захочешь сменить работу — обратись ко мне, — сказал я.

Он виновато потупился.

— Тяжелая ночь, мистер Беннетт?

— Прочтешь завтра в «Таймс».

Когда я наконец поднялся в свою темную квартиру, мелки и краски фирмы «Кайола» и обломки игрушек «Поли покет», захрустевшие под ногами, обрадовали меня. Из последних сил я запер служебный пистолет с патронами в оружейный сейф, находящийся в передней, и, совершенно выдохшийся, рухнул на один из высоких табуретов в кухне.

Будь моя жена, Мейв, жива, она подала бы мне холодный «Будвайзер» с чем-нибудь замечательно поджаренным — куриными крылышками или чизбургером на беконе. С дарованной небом мудростью жены полицейского она знала, что единственной панацеей от мрачной реальности улиц служит еда, холодное пиво, душ и постель с ее теплотой рядом.

С обостренной ясностью я осознал, что она была не только моей любовью, но и опорой в жизни. В такие ночи, как эта, очень скверные, она слушала часами, если я говорил, и понимала меня без слов, когда говорить не мог.

Тогда мне больше всего на свете хотелось ощутить пальцы Мейв, гладящие меня по затылку, и услышать от нее, что я сделал все возможное. Что иногда мы бессильны. Я обнял бы ее, и очарование Мейв помогло бы мне забыть все сомнения и тревоги.

Мейв скончалась почти год назад, и я до сих пор не могу совладать с этим и тоскую все больше.

Однажды я присутствовал на похоронах убитого и слышал, как его мать цитировала строки Эдны Сент-Винсент Миллей. В последнее время они звучат у меня в ушах, словно песня, которую невозможно выбросить из головы:

«Тихо уходят красивые, нежные, добрые…

Я все понимаю, но не могу с этим смириться».

«Не знаю, Мейв, сколько еще сумею без тебя прожить», — подумал я, роняя голову на руки.

И резко выпрямился, вляпавшись во что-то липкое на кухонном столе — виноградное желе измазало не только ладонь, но и рукав пиджака.