Хозяин тайги - Борис Андреевич Можаев

Возле магазина сельпо в огороженном неошкуренными жердями травянистом палисадничке толпился народ. В центре палисадника за непокрытым столом сидел мрачный седовласый районный следователь Перебейнос и писал протокол. Возле него стоял, переминаясь с ноги на ногу, Усков. На нем висел тот же брезентовый плащ. Он вытирал тыльной стороной ладони пот с лица, но только размазывал грязь и часто шмыгал носом. Худенький, светловолосый лейтенант милиции Коньков, поблескивая очками, говорил, осаждая толпу:

– Граждане, прошу податься! Назад, назад, еще немного…

Народ, увидев Сережкина, загомонил:

– А вот и Власть тайги!

– Эк, бедняга, уморился. Смотри, какой грязный!

– Говорят, его в болото Усков затянул ночью-то.

– Хитер… А прикинулся божьей коровкой.

– От закона не уйдет.

Сережкин медленно прошел мимо толпы, поздоровался с оперуполномоченным и следователем, посмотрел в упор на Ускова. Усков кашлянул в кулак и, разведя руками, сказал упавшим голосом:

– Вот оно как все обернулось-то.

– Что украдено? – спросил Сережкин следователя.

– Вот список, смотри. Пока предварительный, уточняем еще.

Перебейнос сунул в руки Сережкину лист с длинным перечнем украденных вещей. Старшина отметил несколько кусков крепдешина и драпа, беличью шубу, костюмы…

– В магазине не убрано еще? – спросил он Конькова.

– Нет еще, все так оставлено, – ответил лейтенант.

Сережкин вошел в магазин.

Там был относительный порядок. На прилавке стояла керосиновая лампа, чуть поодаль распитая бутылка коньяку, а рядом банка недоеденных рыбных консервов. Видно было, что воры действовали наверняка и не торопились, даже за успех выпили и нагло выставили напоказ пустую бутылку и консервы. Сережкин осмотрел бутылку и банку: нет ли следов пальцев? Нет, все было тщательно обтерто, «Опытные», – отметил про себя старшина. Затем он осмотрел замки. Было ясно, что они открыты ключами, а потом для виду помяты. Теперь эти ключи лежали на столе перед следователем как вещественное доказательство. Усков вынул их из кармана. Это были единственные ключи, других таких не было, по крайней мере в селе.

Усков отрицал всякую причастность к воровству. На вопрос, откуда же у воров ключи взялись, ответил:

– Не могу знать.

«Кто же мог обокрасть магазин? – ломал голову Сережкин. – Неужели Усков? Неужели он меня так ловко обманул?» – «Да нет, не может быть», – возражал он сам себе. Чутье человека, привыкшего разгадывать повадки преступника, отрицало эту возможность. «Ну кто же? Если Рябой с Варлашкиным, то откуда у них ключи? А может, кто еще в сговоре с Усковым? – снова сомневался он. – Вот и разберись тут…»

Но разбираться надо. С особой силой почуял это Сережкин, когда следователь Перебейнос, закончив составлять протокол, сказал Ускову:

– Ну-с, а вас, дорогой-хороший, придется взять с собой… Расскажете нам, что и как, и поподробнее.

– Чтоб сговору не было с сообщниками, – шепнул Сережкину Коньков.

Усков робко посмотрел в смоляные выпуклые глаза Перебейноса и, ссутулившись, покорно сказал:

– Ну что ж, раз надо – я пойду. Ты уж, Василь Фокич, извини, но я тебя попрошу, окромя некого… Не дай пропасть задаром!.. – растерянно и жалобно глядя на Сережкина, попросил Усков.

– Да ты что, чудак? Ты не того… тебя держать не станут. Допрос только снимут. Сам понимаешь, без этого нельзя, – утешал старшина Ускова.

– Да, да, как же, понимаю, – тупо глядя в землю, отвечал Усков.

Пока поджидали колхозный грузовик, чтобы доехать до переправы, оперуполномоченный Коньков говорил Сережкину с плохо скрываемой иронией о том, как они с Перебейносом определили возможного вора. Рассказывая, Коньков поминутно поднимался на носки и покачивался, словно от дуновения ветра: тоненький, аккуратно затянутый в темно-синий китель, с мягкими белокурыми волосами, выбившимися из-под фуражки, он рядом с массивным и прочно стоящим на земле Сережкиным казался хрупкой фарфоровой статуэткой.

– Неспокойно у тебя, Василь Фокич, неспокойно, – говорил, покачиваясь на носках, Коньков. – Сплавщики хулиганят на селе, по собакам стреляют. Этим шумом пользуются ловкачи и лезут в магазин, а ты, мой друг, в это время по тайге разгуливаешь с вероятным сообщником вора!

– Кто украл – это еще вопрос, – угрюмо сказал Сережкин.

– «Вопрос, которого не разрешите вы!» – продекламировал Коньков, любивший щеголять цитатами.

– А у сплавщиков были?

– Да, милый Вася. Ну и что же?

– Как что же? Они же скандал здесь учинили!

– А последствия? Одна убитая собака? За это, мой дорогой законник, не привлечешь. Так-то!

– Ну, присматривались хоть к ним? – настойчиво басил Сережкин.

– Мы ко всем должны присматриваться, – наставительно заметил Коньков. – Если и есть кто из них заодно с этим, – он кивнул в сторону Ускова, – то вряд ли расколется. Нет, смотреть надо за Усковым. Здесь верное дело. Вернется из района – ты с него глаз не спускай.

Наконец, разбрасывая подсыхающую дорожную грязь, подъехал грузовик. Следователь сел в кабину, Коньков с Усковым в кузов.

– Ну, действуй тут, – сказал Коньков на прощание Сережкину. – Адью!

Сережкин долго провожал глазами грузовик, пока он не скрылся за мелкой придорожной порослью. «Приехали, нашумели, взяли, что поближе лежит, и прощай, – думал старшина. – А ты возись тут».

Толпа после проводов Ускова быстро угомонилась, стала угрюмее, серьезнее – расходились молча.

– Что ж ты стоишь, Власть тайги? – сказал Сережкин сам себе. – Надо действовать, брат.

Сережкин давно знал Ускова. Лет пять назад он, возвращаясь из районного отделения милиции, был захвачен в Переваловском вечерней грозой. Тащиться двадцать километров по таежной дороге в темень да в грозу – не большое удовольствие. Он зашел в магазин переждать дождь. Разговорились с Усковым, тот и предложил заночевать у себя. Сережкин согласился. С тех пор они познакомились. Усков был холост, недавно возвратился из армии, где прослужил года три на сверхсрочной. Здесь поселился он на квартире, в незнакомом селе.

– А чего мне одному-то не жить, – говорил он, оглаживая себя по начинающему полнеть животу. – Девок много, а баб и того больше.

– Я это холостяцкое баловство не одобряю, – степенно возражал ему Сережкин. – Через это дело, может, и в историю какую попадешь.

– Да брось ты, чудак человек! – весело возражал Усков. – Она, баба-то, в воде не тонет и в огне не горит, а я как-нибудь за подол ухвачусь, и меня, глядишь, вытянет…

Вспомнив эту фразу, Сережкин грустно улыбнулся:

– Вот теперь и ухватись за подол-то… Он те вытянет из реки в болото.

Старшина знал, что последнее время Усков путался с Нюркой, поварихой сплавщиков. «А может, у нее рыльце в пуху? – думал Сережкин. – Уж больно баба-то разбитная. Чего она ластилась к этому увальню?» Он решил зайти