Светлана Алешина - Сквозь розовые очки

Однако она четко помнила, какова цель ее визита сюда, поэтому, не теряя времени, обратилась к одной из женщин, стоявших в сторонке, с вопросом:

— Добрый день. Скажите, пожалуйста, Владимир Всеволодович у себя?

— О да, — с удивленным почтением посмотрела на Ларису экскурсовод. — Он, как всегда, в своем кабинете. Только он очень занят, ему доверено важное дело — подготовить доклад на тему «Историческое значение ранних произведений живописи на Руси». Вы понимаете, какая это ответственная работа?

— Я понимаю, — стараясь вложить в голос максимум уважения и почтительности, сказала Лариса. — Но у меня к нему тоже очень важное дело, касающееся вашего сотрудника. Сергея Красикова, — уточнила она.

— О-о-о, — женщина скорбно и понимающе кивнула головой. — Да-да, я в курсе, нам звонили, и Владимир Всеволодович крайне взволнован данной историей. Конечно, он вас примет. Пойдемте, я провожу вас…

— Спасибо, я знаю, где находится его кабинет, я там бывала, — улыбнувшись, ответила Лариса, чем подтвердила глубокое уважение к своей персоне со стороны женщины-экскурсовода.

Дойдя до двери с ярко начищенной медной табличкой «Преображенский В.В.», Лариса невольно усмехнулась, помня, что Владимир Всеволодович очень скрупулезно и трепетно относился к подобного рода мелочам.

Она познакомилась с ним в процессе одного из дел, тогда директор краеведческого музея успел побывать даже в числе ее подозреваемых, несмотря на то что убили его лучшего друга.

Владимир Всеволодович Преображенский был личностью неординарной. Он был просто помешан на истории, преклонялся перед знатными родами, берущими начало в глубине истории, себя считал потомком Виттельсбахов, для порядка ставший ярым антисемитом, хотя его лучшим другом был еврей.

Некий сумбур его натуры, возможно, объяснялся тем, что Владимир Всеволодович страдал паранойяльной шизофренией. Данное заболевание, однако, проявлялось у него лишь в определенные периоды и не наносило вреда окружающим. Те из его близких, кто был в курсе недуга ученого, скромно помалкивали об этом, поскольку у Владимира Всеволодовича была масса черт, за которые его можно было уважать. И более достойной кандидатуры на директорское кресло, протирающего штаны в потертом кресле за мизерную зарплату, было просто не сыскать. Лариса видела Преображенского последний раз больше года назад, и теперь ей было небезынтересно узнать, что произошло в это время с ним, а также с его друзьями, с которыми Лариса также успела познакомиться.

— Прошу вас, войдите! — послышался горделиво звучащий голос директора музея в ответ на стук Ларисы.

Преображенский практически не изменился с момента их встречи: на вид лет тридцать семь, коренастый темный шатен с симпатичным круглым лицом. Большие карие глаза смотрели весело и живо, его манеры остались неизменными — театральность и даже патетика.

— Добрый день, Владимир Всеволодович, — проходя, с улыбкой приветствовала давнего знакомого Лариса. — Не помните меня?

— Здравствуйте, девушка, — широко улыбнулся Преображенский и гордо откинул голову. — Как успехи на поприще частного сыска?

— Благодарю вас, нормально. Правда, возникли некоторые затруднения, поэтому я и осмелилась потревожить вас, — подстраиваясь под церемонный тон потомка старинного германского рода, отрекомендовалась Лариса.

— Что ж, весьма рад, весьма, — качая головой и прицокивая языком, ответствовал Преображенский. — Прошу вас, садитесь. Так что же именно привело вас в мою скромную обитель?

— Исчезновение вашего сотрудника Сергея Красикова, — ответила Лариса, усаживаясь на стул с витыми ручками.

— О, печальная история! — скорбно кивнул Преображенский. — Но мы все все же надеемся, что этот инцидент благополучно разрешится в ближайшее время. Тем более что за него взялась такая опытная и высокоодаренная дама.

И Преображенский высокопарно развел руками.

— Я надеюсь на то же самое, — призналась Лариса. — Но мне потребуется ваша помощь.

— Всегда рад помочь, — посерьезнел Преображенский. — Слушаю.

— Владимир Всеволодович, как долго работает у вас Красиков? — приступила Лариса к своим вопросам.

— Да уже десятый год, он пришел к нам сразу после окончания университета. По натуре он человек довольно консервативный — впрочем, как и я, — несколько стыдливо заметил директор музея, — и не склонен к перемене места работы. Тем более что история — его стихия.

— И как вы его характеризуете?

— Очень ответственный работник, исполнительный, — с серьезным видом кивнул Преображенский. — Однако ему не хватает, что называется, размаха, чувства риска, инициативы… Я бы даже сказал, авантюризма! — При этих словах в глазах Владимира Всеволодовича зажегся живой огонек. — Чересчур привержен штампам, робок, стеснителен, мало проявляет собственной инициативы. Но человек вполне достойный. Приличный молодой человек, приличный! — поднял указательный палец Владимир Всеволодович. — Это в наше время редкость!

Пафос в его интонациях достиг апогея. Лариса тут же узнала знакомую манеру директора музея каждую фразу, которая казалась ему наиболее значимой, подчеркивать несколько раз. В периоды обострения его заболевания такие повторы случались до пяти раз. Но сейчас Владимир Всеволодович выглядел основательно подлечившимся.

— А раньше не было таких случаев, чтобы он внезапно исчезал, пропадал? Все-таки историки — немного сумасшедшие люди, — подмигнув Преображенскому, улыбнулась Лариса.

— Так, так! — махнул рукой Владимир Всеволодович. — Для творческого человека «сумасшедший» — это комплимент! Нет, здесь не тот случай. Сергей просто патологически ответственный человек, патологически, патологически! Кроме него, здесь только один ответственный человек, это я!

Преображенский с чувством достоинства стукнул себя кулаком в грудь и гордо вскинул лысеющую кучерявую голову, с неким вызовом посмотрев на Ларису.

— А каких успехов добился ваш очаровательный сын? — поспешила она сменить на время тему, почувствовав опасную тенденцию.

— Мерзавец! — с чувством необыкновенной гордости за сына расплылся в улыбке Владимир Всеволодович. — Потомственный лентяй и лоботряс — это у него в мамочку! Тем не менее он уже перевел мне всего Бухвальда, играет на пианино все сонаты Бетховена и готовится в мастера спорта по академической гребле! Я сделаю своего сына всесторонне развитой личностью, вот посмотрите!

Преображенский буквально лопался от удовольствия за своего девятилетнего отпрыска по имени Аскольд, которого он изводил ежедневными переводами с английского по двадцать страниц, занудными разучиваниями произведений музыкальных классиков, а также заставляя мальчика до изнеможения маршировать под его команды, ежедневно принимать ледяной душ и стоять на голове. Таким образом он растил достойного потомка Виттельсбахов…

— А как дела у Канаткиных? — напомнила Лариса о симпатичной парочке, также принимавшей горячее участие в почти забытом уже деле.

— Эти люди наконец-то вспомнили о главном предназначении в жизни! — восторженно распахнул глаза Преображенский. — Они заняты воспитанием детей. Двоих детей! — подчеркнул он. — Конечно, их уровень далек от того совершенного, которого достиг я, но все же, надо признать, они много времени уделяют своим деткам. Кстати, их двойняшки абсолютно непохожи друг на друга! Девочка — вылитая мать, а сын весь в отца. Хотя, собственно, у шизофреников все возможно, — вздохнул он.

Преображенский отличался еще и тем, что называл своих друзей шизофрениками, если их мировосприятие отличалось от его собственного, перекладывая ситуацию с больной головы на здоровую.

— И все же вернемся к Красикову, — сказала Лариса, чувствуя, что диалог на посторонние темы затянулся. — Не было ли у него друзей срели сотрудников музея?

— Насколько мне известно, нет, — оттопырил нижнюю губу Владимир Всеволодович. — Он вообще довольно замкнутый молодой человек.

— То есть вы даже предположить не можете, что с ним могло случиться? — разочарованно уточнила Лариса.

— Я, конечно, доподлинно знать не могу. Но если образованный человек начинает тратить свои время, силы и жизнь на недостойные занятия, тут можно ожидать чего угодно! — В гордом кивке головы Преображенского просквозило презрение и чувство превосходства.

— Что вы имеете в виду? — насторожилась Лариса.

— Человек слаб! — категорически заявил Преображенский. — Он подвержен низменным страстям и порокам, которые поджидают его на каждом шагу! И только человек несгибаемый может противостоять им! Этому дьяволу в ангельском обличье!

— Владимир Всеволодович, нельзя ли попроще? — осторожно поправила его Лариса, боясь, как бы Преображенский не углубился в свои религиозно-шизофренические бредни.