Инна Бачинская - Девушка сбитого летчика

– Никто ничего не давал, – тихонько говорит мне Владик. – Я дал купюру одному старику, попросил положить в коробочку. А он говорит: я и сам могу. Достает свои деньги и кладет. Мне было так неудобно!

Я смеюсь. Еще бы!

Владик – соломенный вдовец. Жена – актриса оперетты, вечно на гастролях. Мне кажется, он и сам не знает, женат ли. Воспитывает Веню, и наоборот. Оба голубоглазы, невелики, созерцательны и немногословны. Владик – повар в кафе. В отличие от «правильных» поваров, не толст, а худ. Научил меня готовить омлет с сыром и вегетой. Подавать с кетчупом под пиво. Вкусно до опупения! И всего пять минут делов.

– Веня, ты кушать хочешь? – спрашиваю.

– Не-а!

– Он ничего не ест, – говорит Владик. – У него даже нет сил играть на флейте.

– Есть сил! – не соглашается Веня. – Я уже хорошо играю.

Он с удовлетворением смотрит на кучку мятых бумажек. Он уверен, что теперь не пропадет. Впервые игра на флейте повернулась к нему привлекательной стороной.

Потом они прощаются. Веня скачет наверх, а Владик мнется на пороге. Ты хороший человек, Аня, говорит он ни с того ни с сего. Брови мои ползут вверх – нежности между нами не приняты, у нас нормальные добрососедские отношения. Чего это он?

– Ты… – запинается он. – Ты не могла бы… Веню… у меня ночная смена. – Он мучительно краснеет и смотрит мимо. У него даже нос вспотел от напряжения – покраснел и блестит. Не все способны врать убедительно. Ну, и что прикажете с ним делать?

– Папа! – кричит сверху Веня. – Ты скоро?

Ему удается поднять на меня глаза. В них… О господи!

– Конечно, – говорю я, – приводи.

Я давно не видела такого счастливого человека. Он разворачивается и, не прощаясь, взлетает на свой этаж. Он уже забыл обо мне. А как же жена? Или… Баська, например, уверена, что мадам давно их кинула и удрала с заезжим цирком.

– Она же актриса, – говорит Баська. – А он? Повар в дешевой забегаловке. Даже самая плохая актриса… Я бы лично постеснялась!

– Он хороший человек, – говорю я.

– А в чем это выражается? – трезво спрашивает Баська. – Не пьет, не плюет на пол, здоровается? Да он даже на вид не мужик с этими своими фарфоровыми глазками.

– А тебе надо, чтобы плевал, пил и матерился? – спрашиваю я просто так – Владика мы давно обсудили и поставили диагноз, и треп лениво катится по наезженной колее, скуки ради.

Баська не отвечает, только пожимает плечами.

Интересно, кто она? Официантка из кафе? Посудомойка? Клиентка?

В девять Владик приводит Веню со скарбом – полосатой пижамкой, плюшевым медведем, коробочкой овсяных хлопьев, потертой парчовой торбой, с которой его бабушка во времена оные ходила в театр, и футляром с музыкальным инструментом. В торбе – парковый гонорар. Похоже, Веня собирается держать деньжата при себе, а то мало ли… На моих глазах в индивидууме родилось чувство денег. За ним вполне может последовать целый букет – жадность, цепкость и накопительские инстинкты. А может, и нет.

Владик свежевыбрит, благоухает лосьоном. В красивом сером костюме и синей рубашке. Ему идет, он похож на манекен-унисекс в витрине средней руки бутика. Если надеть на него платье, он превратится в хорошенькую девушку.

– Сразу видно, что работа для тебя – праздник, – не удержалась я.

– А… да! Спасибо! – Он не заметил сарказма, он был уже где-то там, с ней…

«А если это не она, а он?» – вдруг подумала я. Мысль вполне дурацкая… но ведь всякое случается в наши дни, двадцать первый век на дворе!

– Он проспит до утра, – говорит Владик. – Утром сделаешь ему кашу. Можно с вареньем. И построже, а то рассусолит до обеда.

Похоже, он не собирается возвращаться к завтраку.

– Я потом позвоню, – добавляет Владик.

Позвонит потом? Когда «потом»? Это как понимать? Значит ли это, что ночная смена плавно перетечет в дневную?

– А когда ты вернешься? – Я беру быка за рога.

– Утром, – говорит он неуверенно. – Ну, ладно, я пошел. Веня, ты помнишь, что я тебе говорил?

– Помню, – отвечает сын.

– Что?

– Чтобы не баловался и про кашу.

– Имей в виду!

– Аня, а мы пойдем в парк? – Веня смотрит на меня с надеждой.

– Посмотрим, – дипломатично отвечаю я.

– Я не буду рассусоливать, – обещает Веня. – Честное слово! Пойдем? – Рот его искривляется подковкой, и он становится похож на обиженную рыбку.

– Пойдем, – сдаюсь я. В конце концов, можно спрятаться за дерево и сделать вид, что мы незнакомы. Я еще не определилась насчет парковой самодеятельности. Хотя казалось бы, а что здесь такого? Сейчас не зарабатывает только ленивый.

– Ты с ним построже, – инструктирует Владик на ходу. Он целует сына, бросает мне «привет» и улетает на крыльях любви. А мы остаемся.

Погода – врагу не пожелаешь! Снег с ледяным дождем, плюс пронизывающий ветер, плюс чавкающая сляколь под ногами, плюс хрипящие, кашляющие, чихающие доходяги везде – в магазинах, в транспорте, на автозаправках и в кафешках. Плюс реклама препаратов от гриппа: тамифлю, аспирина, амизона, фармазона, пурмизона, всяких других «зонов» – на стенах домов, боках автобусов и троллейбусов, на гигантских мониторах по всему городу вкупе с насморочными носами.

Общеизвестно, что декабрь – депрессивный месяц, вобравший в себя всю муть, неприятности и пакости уходящего года. Самая мерзкая погода, число солнечных дней – ноль без палочки, мрак, вечные сумерки, долгие ночи, короткие дни и соответствующее настроение. Одно хорошо: еще немного – и прощай, старый год! Иди себе с миром…

А ведь есть люди, родившиеся в декабре, и самый радостный жизненный праздник у них всегда… гм… да! Савелий Зотов, например. Савелий – замечательный человек, главный редактор и гордость местного издательства «Арт нуво» – родился двенадцатого декабря, и тут уж ничего не попишешь. Главное, чтобы человек был хороший, с неубиваемым запасом оптимизма. Савелию в этом смысле повезло. Он не только оптимист по жизни, но еще и идеалист, что вполне уравновешивает триаду наших друзей. Капитан убойного отдела Коля Астахов – реалист и трезвомыслящий человек, как и положено ему по должности, – мент, одним словом; Савелий Зотов… читайте выше; а Федор Алексеев – преподаватель философии местного педагогического университета, объясняющий все жизненные коллизии с точки зрения «мутной», по выражению капитана, философии. С точки зрения капитана, извилистые идеи этих двух не имеют ничего общего с окружающей действительностью, но тем не менее… тем не менее… иногда бьют в десятку, не может он скрепя сердце не признать.

Один старый автор назвал триаду «божественной» в смысле совершенства, сбалансированности и равновесия. Так и триада наших друзей: совершенна, сбалансирована и уравновешена.

Свой день рождения Савелий отмечает дважды – официально, дома, с семьей и гостями, и неофициально, в узком кругу ближайших испытанных друзей: с капитаном Колей Астаховым и философом Федором Алексеевым.

Федор и Савелий уже на точке, в излюбленном баре «Тутси», за уютным угловым столиком, заботливо придержанным для них владельцем, он же бармен, Митричем. В баре, как всегда, немноголюдно; углы его тонут во мраке; негромко бормочет телевизор над стойкой бара, создавая атмосферу почти семейную.

Капитан запаздывает – рабочий день у него ненормированный, иногда далеко за полночь, дел невпроворот. Иногда, срываясь, он грозится уйти к брату в бизнес, но, обладая сильно развитым классовым чутьем, вряд ли решится. Покричит да успокоится. Савелий в красивом бежевом свитере с оленями, как раз по сезону. Свитер ему подарила жена Зося. Он с удовольствием поглядывает на обнову и время от времени оглаживает себя рукой. Федор – в любимом белом свитере, без оленей, но с выпендрежным широченным воротом, в котором, если захочет, может утонуть до бровей; мокрая его шляпа, черная, с широкими полями лежит рядом, на соседнем кресле – Федор не доверяет ее раздевалке после того, как украли его старую. Коля Астахов как профессионал уверен, что Федор забыл шляпу на рабочем месте или на капоте своего белого «Форда», и оттуда ее сдуло ветром, как уже было однажды, или где-нибудь еще – в гостях, например. Он не верит, что шляпу украли злоумышленники, но предполагает, что ее могли запросто спереть Федоровы студиозусы, для прикола. И надеть на астронома Коперника, чей бронзовый бюст стоит в фойе учебного заведения.

Они уже выпили по рюмке коньяка за здоровье именинника, и Федор подарил Савелию красивый брелок со знаком Стрельца. Савелий сияет. Друзья не виделись почти месяц, готовы обменяться новостями и с нетерпением ожидают капитана, который введет их в курс городских криминальных хроник.

– Без капитана чего-то не хватает, – задумчиво произнес Федор.

– Он обещал! Знаешь, как он занят! – подхватывает Савелий.

– Знаю, Савелий, и меня мучает совесть – капитан на страже, а я… Я все чаще думаю: а может, открыть детективное агентство? – Федор вопросительно смотрит на Савелия. – Понимаешь, Савелий, жизненной остроты не хватает, драйва. Я – скромный учитель философии, которая, как тебе известно, не является жизненно необходимым предметом и вообще непонятно зачем нужна – молодые люди прекрасно обходятся без нее, а старикам вроде меня… (Тут Савелий протестующе кашлянул). – Старикам вроде меня, – повторил Федор с нажимом, – с определенным жизненным опытом, есть что сказать, обобщить и вывести формулу бытия, но эта обобщенная формула будет носить узко-субъективный характер и представлять интерес лишь для небольшой горстки схоластов, подобных мне. Знаешь, Савелий, мне все чаще хочется повторить слова Сократа: я знаю только то, что ничего не знаю, но другие не знают и этого. Да и тут, Савелий, тоже вопиющая неясность – некоторые источники приписывают эти слова Демокриту.