Алексей Пронин - Территория войны

Мельком взглянув на того, кто сидел рядом – он был в шоке и не среагировал, когда я распахнул дверцу, – я занялся Таней – потащил ее под руки прочь от машины, наверх, на дорогу. Сначала она мешком висела в моих руках, но потом сама начала передвигать ногами. Слава Богу, жива, и это главное!

Краем глаза я следил за «Ауди» – дверца водителя так и не открылась. Ну, и Бог с ним, пусть бежит куда угодно, если сумеет. Я втащил девочку на обочину трассы, заглянул в глаза – смотрит, даже улыбается.

Несколько машин остановились – мир не без отзывчивых людей!

И я оставил девочку на попечение двух женщин, а сам скатился обратно в кювет. Через заднее стекло было видно водителя машины. Он сидел, откинувшись назад, глядел куда-то вверх, правая рука лежала на руле и сжимала знакомый мне блестящий револьвер. Я подошел к открытой двери, просунул в нее дробовик и тихо положил его ствол на подголовник правого сиденья. Тот заметил. Рука с револьвером дрогнула, снялась с руля, и он рывком вставил короткий ствол себе в рот. Глотов медлил, но палец на спуске был напряжен.

Мой дробовик был тоже готов и смотрел на него – одно движение, и я мог послать дробовой заряд в правый кулак с револьвером. Револьвер бы вышибло изо рта, от руки ничего не осталось бы. Зато он был бы жив. Жив для суда – чтобы судить за три убийства, а потом сидеть и сидеть, пожизненно...

В российском лагере, почти старику... Нет, себе я выбрал бы смерть.

– Стой, повремени секунду, я тебе что-то скажу... – Слова вырвались у меня автоматически, я даже не знал, что ему можно такое сказать, чтобы удержать. Он все уже решил, все узнал, и про жизнь, и про смерть. Но палец на спуске револьвера от моих слов слегка расслабился. – Может, еще выйдешь на волю...

По его лицу пробежала усмешка. Секунда, вторая, третья... Рука слегка сдвинулась, челюсти разжались, и в салоне прозвучала слабая, но звонкая дробь зубов о металл. Но то была короткая дробь – он вдруг выдернул ствол изо рта, облизал губы и тихо проговорил:

– Хорошо стреляешь.

– И ты не промахиваешься. Ножиком тоже умеешь. Мой нож не ты ли чужой кровью измазал?

– Я... Прости. – Он с трудом выговаривал слова от боли.

– Бог простит, если вымолишь. – С откоса дороги уже слышался шум осыпающегося под чьими-то ногами гравия. – Заканчиваем комедию, бросай ствол!

– Обожди... У меня с собой деньги, двести тысяч, из сейфа... Под моим сиденьем. Забери, а то украдут. Отдай хоть Гоше, пусть с долгами расплатится. Скажи ему, я прощения просил... за дочку. Ну, все.

Рывком он поднял револьвер, и тут же прогремел оглушающий выстрел. Его сначала откинуло назад, потом он упал лицом на руль, на сигнал, и тот загудел. Я кинул дробовик в машину и начал карабкаться из кювета на дорогу.

Таню отпаивали в машине из термоса. Она слабо и виновато улыбнулась мне.

– Жива? – Она молча кивнула. – В больницу? – Замотала отрицательно головой. – К маме, папе? – Снова замотала головой. – К Наде, Саше? – Я обратился к водителю и к женщине с термосом: – Вам, может, по дороге? Подбросите?

– Что за вопрос!

Мигалки патрульной машины замелькали через полчаса. Без спешки из машины вылезли двое – молоденький лейтенант и сержант с автоматом на плече. Привычно и бегло оглядывая место происшествия, направились к перевернутой машине, вниз по откосу, мимо меня. Я негромко сказал им в спины:

– В машине мертвый. Он застрелился.

– Что он? – живо обернулся лейтенант.

– Покончил жизнь самоубийством. Сидит, никто его не трогал.

Оба с заметной опаской заскользили по гравию к машине.

А я занялся мотоциклом. Он лежал метрах в двадцати, на склоне кювета. Передок разбит, руль погнут, из смятого амортизатора сочилось масло. Сам же я только сейчас почувствовал, как болит левая нога.

Вскоре ко мне поднялся лейтенант.

– Вы свидетель? Он при вас стрелялся?

– Он преступник, убил троих, – кивнул я. – Дело ведет следователь Шаров. Телефон дать?

– Вы кто?

Я назвался, протянул удостоверение. Когда он закончил записывать, я прочистил горло.

– Еще одно, лейтенант... У него под сиденьем деньги, крупные, и сумма нам известна. Надо описать, при свидетелях, все, как положено.

И опять он оторопело на меня посмотрел, затем кивнул и сел в патрульную машину. Было слышно: «Это Шаров? Говорит лейтенант...»

Я немного знаю, как сложилась дальнейшая судьба моих новых знакомых.

Год спустя Танюша стала студенткой медицинского института. Сначала провалилась на вступительных экзаменах и не прошла по конкурсу. Не мешкая, подала на платное отделение и теперь учится на детского врача. Деньги для нее больше не проблема.

Друг ее, Гуталин, по-прежнему бьет в барабаны. Я сам пару раз бывал у них и задувал в свою гармонику. Танюша даже поет иногда с ними.

Олигарх как будто охладел к политике. Хотя я и не слежу за этим, но на расклеенных по домам агитках портретов с его физиономией я не встречал. Зато страсть к покупкам у него усилилась. В новостях как-то промелькнуло: он купил паромную линию Неаполь – Барселона.

Завод железобетонных изделий, как ни странно, окреп и расцвел. Пылит и дымит пуще прежнего, денег зарабатывает на строительном буме после кризиса целые кучи. А ведь генеральным так и остался Стукалов. И не зря – очень толковым оказался.

О сыне покойного директора мне известно немного. Он вскоре ушел с завода. Они с женой продали акции завода, квартиру, дачу и уехали в Индию. В курортном Гоа открыли русское кафе, ставшее популярным среди наших. Таня с блюз-бандой скоро летят туда на гастроли.

Алла, как я понимаю, теперь очень счастлива. Вскоре после тех событий она вышла замуж за Стукалова. На свадьбу меня не пригласили. Зато недавно я был на крестинах: у них родилась девочка, и ее крестили в церкви. Там я встретил и Танюшу с Гуталином, и многих других знакомых по тому делу. Я честно выстоял всю службу, и только когда все главное закончилось, хотел потихоньку улизнуть, но счастливая мамаша вдруг заметила меня и, оставив на руках няньки свою драгоценность, подошла с сияющими глазами.

– Тебе понравилась моя дочурка?

Я, как умел, выразил свое крайнее восхищение дитятей.

– А ты заметил, как она похожа на тебя? Просто поразительно похожа!

Я не нашелся тогда, что и сказать, уж слишком это было неожиданно. Конечно, ничего такого сам я не заметил, поэтому сконфузился, что-то промямлил в ответ и побыстрей раскланялся.

«Ну, что ж, – думал я, отъезжая от церкви на своем новом мотоцикле, – чем больше у нас детишек, здоровых, розовых и разных, – тем лучше! Это точно!» И поехал дальше в самом приподнятом настроении.