Владимир Кашин - …И никаких версий

Увидев ее, я вдруг расплакался. Не скажу, что любил ее, — любил и люблю я на всем свете только Нину, — но Варя была единственным близким человеком, с которым я мог поделиться своей обидой.

Подвел ее к столу, на котором среди тарелок и чашек лежала рукопись Антона. Не сдерживая рыданий, я опустился на стул и рассказал ей все. Она стояла рядом, прижав мою голову к своей груди, и гладила меня. Наша общая обида родила в ней гнев, она не знала, чем утешить меня, но вдруг сказала: «Идем домой… не переживай, все будет хорошо…» Я поднялся и послушно пошел за ней.

Дома она помогла мне раздеться, потушила свет и легла рядом.

Я прижался к ней, и она продолжала меня успокаивать. Мне показалось, что это не Варвара, а лунная богиня Нина обняла меня. Мои страдания, мои душевные боли и обиды, преследовавшие меня с детства, опалили в те минуты душу очистительным огнем, и я вдруг понял высший смысл человеческого существования. Он заключается в отказе от себя, от своих ничтожно-мелких земных претензий, от своего самолюбия, гордыни, от «я». Нужно раствориться в вечности, решил тогда я. Поймите только меня правильно. Это не значит убить себя — у меня не хватило бы духу. Вы верно меня обозвали трусом, я не спорю. А сейчас я решил, что нужно раствориться в отказе от себя.

Однако в тот момент я еще не был готов, меня продолжали мучить приступы слабости, жалости к себе и беспричинной тоски, и я снова начинал плакать.

Так мы лежали долго. Я все время просил у Вари холодной воды, и она несколько раз безропотно вставала. Она переживала за меня, тоже нервничала, гладила и повторяла, что любит меня, что я самый дорогой человек, что для меня готова на все…

Потом вдруг сказала: «Перестань наконец терзаться. Журавель больше не встанет у нас на пути», — и сама заплакала.

Я сначала не понял ее, растерялся — я никогда не видел, чтобы Варвара плакала, как другие женщины, и в свою очередь принялся утешать ее…

Она сказала: «Журавля уже нет на свете. Он умер».

«Как умер?! — удивился я. — Почему это умер? Он просто уснул».

«Да, уснул, — сказала она. — Навсегда. Он отравился газом, который идет в комнату из кухни. Я чувствовала запах газа».

«Это, наверное, Нина забыла закрыть горелку! — вскричал я. — Боже мой!»

«Не знаю, кто забыл закрыть, но, почувствовав запах, я заглянула в кухню и увидела, что горелка плиты открыта».

«И ты ее не закрыла?»

«Нет, — твердо ответила Варвара. — Не я ее открывала, не мне ее закрывать. Не моими руками послано это ему… А у нас теперь наконец будет человеческая жизнь. — Она прошептала: — Мы будем богаты, Слава, богаты, богаты… И счастливы! Никто тебя теперь не обидит…»

И я понял все.

Варя росла в послевоенной нищете, на своей Мышеловке. Всю жизнь она рвалась в более обеспеченное общество, но образование сумела получить только среднее. Этого ей было мало. Наконец стала бухгалтером, но цели своей все равно не достигла и считала, что не «вышла в люди». Потом она вышла замуж за меня, молодого, перспективного, как она надеялась, ученого. Я, правда, тогда еще студентом был.

Но и здесь ее ждало разочарование. Я не смог избавить ее от серого прозябания, не смог создать ей легкую, красивую жизнь, о которой она мечтала с детства.

Я не дал ей закончить. «Как ты могла! — испуганно закричал. — Ты же убийца!»

Я вскочил с кровати, включил свет и стал лихорадочно искать одежду. Варя сидела на постели в нижней сорочке, обхватив голову голыми руками. Взгляд ее был устремлен не на меня, а куда-то в пространство, волосы были распущены, она не двигалась и походила на ведьму. Потом она опустила руки и совсем спокойно произнесла: «Не суетись… Все равно уже поздно. Он мертв… И это не я, а бог наказал его за воровство, за тебя…»

И тогда я бросился к телефону… Дальнейшее вам удалось пронюхать: как я звонил и что говорил… Но и это вам не помогло посадить меня в тюрьму, теперь вы знаете, я ни в чем не виноват, и любые попытки доказать мою вину никогда не привели бы к успеху…

Слушая мой разговор по телефону с диспетчером Киевгаза, Варя сказала:

«Не нужно поднимать шум. Он все равно уже мертв, и в убийстве обвинят тебя».

Она приблизилась ко мне и попыталась, утешая, обнять. Но я оттолкнул ее. Мне показалось, что это тянутся ко мне костлявые руки скелета. Я проклинал ее. Она ответила: «Не ври, ты доволен. Я сделала это вместо тебя. Ты сам хотел этого, ты страстно завидовал Антону и ненавидел его. Я же знаю. Но ты не смог бы воспользоваться случаем, своим единственным шансом, у тебя не хватило бы решимости, ибо ты трус. Я понимала это и взяла все на себя».

Тогда я ее ударил, впервые в жизни. Она опустилась на пол, обняла меня за колени и снова заплакала. Но я вырвался, набросил на себя халат и вышел в коридор, надеясь своими ключами открыть дверь Антона. Я утешал себя надеждой, что Антон еще жив, я закрою газ и вытащу беднягу на воздух…

Но ключи не подходили, а стучать я боялся, чтобы люди не услышали и потом не обвинили меня. Как бы я объяснил им, почему рвался ночью в квартиру Антона!..

В этот момент я услышал шаги на лестнице и бросился в свою дверь. И тогда, не имея возможности изменить ход событий, скрепя сердце я примирился со случившимся. Меня терзали противоречивые чувства: я и страдал за Антона, и радовался, что это сделал не я, и оправдывал себя тем, что хотел его спасти, хотя и не смог.

Я всю жизнь страдал от духовной дисгармонии, от разрыва между мечтой и действительностью, от смутного ощущения несправедливости по отношению ко мне со стороны судьбы и людей. И я часто приходил в отчаяние из-за того, что я никогда ничего не мог изменить.

И вот теперь я получил не только физическое, но и духовное освобождение. Меня нет, меня не стало. Я ушел от всего этого и растворился в вечности… Я стал сыном богини Луны, которая дает серебряное сияние, Мужскую и Женскую силу. Я буду бродить по миру, пока не найду ту точку на Земле, куда опускается прямой луч лунной богини и по которому к нам нисходят ее посланцы… Силой своего притяжения моя богиня из космических далей двигает на Земле воды морей и океанов… Ее сила безгранична и питает меня…

До сих пор в моей жизни были только смешные мелкие заботы и хлопоты. Теперь же, когда я сделал наконец великое открытие — нет, не какой-то там шлифовки! — когда узнал, что не солнце властвует над землей, а Луна, ибо недаром сказано, что живем мы в «подлунном мире», я получил новую жизнь. Я верю, что когда все люди признают истинную мать и придут вместе со мной поклониться богине Луне, на мир опустится благоденствие и счастье…»

— Гм, — произнес Коваль, читая дальше приписку:

«Я не предаю свою жену, как вам, наверное, кажется при чтении моего письма. Поймите меня правильно. Я знаю, что это письмо не может служить доказательством преступления Варвары, и поэтому смело пишу правду. Вы никогда не докажете ее вину, не докажете, что она видела открытую горелку и не захотела закрыть газ, ибо это доказать невозможно… Вы были уверены, что я погубил Антона, что я сбежал от кары, потому что очень хочу жить. Это все не так. Я понял, что Нина для меня навеки потеряна, и не смог больше жить ни с Варей, ни в том доме, ни в вашем городе, я не смог больше жить среди вас!»

Письмо Павленко не подписал и даты не поставил.

— Ваше мнение, Дмитрий Иванович? — спросил генерал, когда Коваль дочитал письмо до конца. — Достаточно ли этого, — он кивнул на мятые листки, — для обвинения Варвары Павленко? У автора письма, боюсь, не совсем ладно с психикой.

— Очень все сложно, товарищ генерал, — ответил Коваль, медленно потирая затылок, словно у него разболелась голова. — Он и на допросе пытался изобразить себя невменяемым. А что касается Варвары Павленко… — Коваль на миг замялся. Он никак не мог собраться с мыслями. Где-то глубоко в его сознании, еще в дни активного розыска, рождалась догадка о причастности Варвары Алексеевны к трагической гибели Журавля. Такой догадке способствовало изучение образа жизни этой женщины, ее интересов, характера. Но почему же он не дал этой догадке созреть? Что ему помешало? Конечно, отсутствие фактов, которые могли бы привести к доказательствам. Он вспомнил, как настоятельно требовал фактов и только фактов следователь Спивак. Впрочем, факты нужны были и ему, но он должен был поверить своей интуиции и больше заинтересоваться Варварой Павленко. — Надо посоветоваться в прокуратуре, товарищ генерал. Да и я еще раз попробую найти доказательное подтверждение этому, — он положил листки на стол. — Письмо не подписано, но, сличив почерк с почерком замерзшего Павленко, легко убедиться, что писал именно он… Завтра я вызову его жену…

— Добро, — согласился генерал. — И посоветуйтесь в прокуратуре… А письмо присоедините к делу… Надеюсь, теперь у нас одним нераскрытым будет меньше…