Ольга Экстер - Золотые уколы смерти

…Ирина закурила, видя, что Степан Тимофеевич дымит «Примой» почти без остановки, и потому не спрашивая разрешения.

— Так вы многих его приятельниц помните? Из последних особенно?

Тот скривился, как от кислого лимона:

— Не-ет, их разве упомнишь? По мне, так все они, шлюхи (извините), на одно лицо.

— Степан Тимофеевич, а в последние три-четыре дня он к вам не заходил с женщинами? Или, возможно, вы его с кем встречали?

Мужичок возвел глаза к потолку, пожевал губами и сказал:

— Вот… дня три назад встретил его в магазинчике нашем, он вино сухое брал (обычно-то он водку пьет), потому что с ним баба была, я ее уже видел. Я еще удивился, что он с одной и той же несколько раз. Обычно он ночку поматросит и — бросит. А тут…

Воронцова выкинула окурок в помойное ведро ввиду отсутствия пепельницы и попросила:

— Вы не могли бы мне описать ее внешность как можно более подробно?

— Думаете, это она его кокнула? Вряд ли. Уж больно ластилась к нему, как кошка. Чуть ли не мурлыкала.

— Как раз вот такие на все способны. Так вспомните ее, Степан Тимофеевич!

Мужчина открыл последнюю бутылку пива, с сожалением посмотрел на нее и не церемонясь сделал большой глоток из горлышка. Порозовевшее лицо его говорило, что человеку стало совсем хорошо и сейчас он готов описать Ирине по заказу внешность и Мэрилин Монро, и Бабы Яги…

— Ну-у, в общем, она длинная. Выше его, хоть вроде и не на каблуках была. Волосы такие черные… очень. Ресницы очень тоже длинные. А платье было короткое, прямо неприлично. Зато ножки — ух!

Хозяин квартиры так плотоядно чмокнул, что Ирина усомнилась в декларируемой им стойкой неприязни к женскому полу.

— А еще что, Степан Тимофеевич?

— Да ничего больше. Красивая девка, но какая-то белая совсем, бледная и худая очень. Я тогда Борьку на секундочку отвел в сторонку, мне полтора рубля на красненькую не хватало. Он мне, конечно, добавил. А я спросил ради интереса, что, мол, за деваха. Может, говорю, заведешь ко мне вечерком… ну, после этого… познакомишь. Борька так как-то нервно отреагировал. Ты что, говорит, это женщина серьезная, спортсменка. Он тут такой жест сделал…

Степан Тимофеевич задумался, припоминая.

— Так какой жест?

— Ну, рукой эдак, как будто что-то дает, вворачивает, сует или колет. Драка, что ли, какая или бокс…

— И все?

— Все, они ушли, потом я только вот на другой день Бориса с ней же на лестнице у почтового ящика встретил. Поздоровались >и разошлись.

— А позавчера вы их не видели?

— Нет, я до глубокого вечера в пивбаре в шахматы играл. Потом пришел и лег спать, а утром мне соседи говорят, мол, Паперно этого обнаружили мертвого — приехал брат по какому-то делу, у него ключ был. Открыл квартиру, заходит, а Борька лежит возле кровати в чем мать родила и не дышит. Да еще иголку какую-то ему воткнули.

— Ладно, Степан Тимофеевич. Огромное вам спасибо за рассказ. Если что понадобится уточнить, я к вам еще зайду, договорились?

Он весь разулыбался и расшаркался:

— Такой очаровательной женщине, как вы, готов служить и день и ночь.

— Ну уж так не надо. Особенно — ночь.

Воронцова надевала туфли у дверей и соображала, куда ей сейчас идти. То ли выше по этажам, то ли покурить в скверике, переварить все услышанное.

Распрощавшись с опохмеленным и ставшим оттого трогательно-навязчивым хозяином квартиры, Ирина все же посидела на лавочке у подъезда, жадно вдыхая свежий утренний воздух после прокуренной, спертой атмосферы. Затем поднялась на лифте сразу на шестой этаж, где проживал еще позавчера интересующий ее ныне любвеобильный Борис Паперно.

— Спортсменка, — бормотала Воронцова себе под нос, — эдакое движение рукой вперед… Шпага, что ли?

…Почему девочку назвали Роксаной — непонятно. Это мама настояла, армянка по национальности, Ашур Амбарцумовна. В те времена, когда русский отец Роксаны встретил во время командировки в Ереван и полюбил молодую красавицу Ашур, такие межэтнические браки были не редкость. Наоборот, по мысли партийных вождей, они свидетельствовали о нерушимой дружбе народов нерушимого Советского Союза.

Кто бы знал тогда, в 60-х, чем все это обернется через каких-то двадцать с небольшим лет. И вот примерно в то же время, когда катастрофически развалился СССР, распалась и семья Сидоровых — подросшая Роксана после развода родителей взяла девичью материнскую фамилию и стала Роксаной Игоревной Моветян. Отец ее, окончательно спившийся к тому времени директор продмага, был на пару лет отправлен в места не столь отдаленные за растрату. Она, двадцатилетняя «студентка, спортсменка, комсомолка и, наконец, просто красавица», осталась вдвоем с больной матерью (которая после развода возненавидела всех на свете мужиков) в их приличной двухкомнатной квартире на Ордынке.

Но вернемся в 70-е, когда маленькая Роксана подрастала в тогда еще счастливой обычной советской семье. Счастье, конечно, было относительным. Папаша с утра до ночи пропадал по своим торгашеским делам. Частенько приходил за полночь в изрядном подпитии, и с кухни в детскую доносился шум, грохот и звон посуды.

Мама Ашур работала завпарикмахерской, отчего в доме всегда стоял специфический парфюмерно-одеколонный запах.

Правда, когда Роксана открывала холодильник, оттуда шли совсем другие, более аппетитные запахи — съестным дефицитом папаша снабжал семейство аккуратно, надо отдать ему должное.

Мать после работы принималась за хозяйственные хлопоты с жаром и тщательностью кавказской женщины, и это продолжалось вплоть до прихода главы семейства. Ну а там…

В общем, детство Роксаны мало отличалось от детства большинства тогдашних советских детей. В основном она была предоставлена сама себе день-деньской. После школы слонялась с подружками по двору, придумывая нехитрые девчоночьи развлечения. К вечеру приходила домой, делала уроки, потом мать разрешала посмотреть телевизор.

В пятом классе к ним пришла новая учительница литературы, в которую вскоре влюбились почти все девчонки и мальчишки.

Они слушали негромкие, увлекательные рассказы этой хрупкой молодой женщины раскрыв рот и под воздействием какой-то необъяснимой магии истинного педагогического таланта начали читать книжки, истории из которых слышали на уроках. Вместо скучных дворовых тусовок ребята окунулись в мир романтических приключений, храбрых рыцарей и прекрасных дам.

Роксана стала требовать у отца, чтобы тот приносил домой не только сервелат и сгущенку, но и дефицитные тогда не меньше, чем продукты, книги.

Удивленный донельзя папаша пожал плечами, услышав в первый раз просьбу девочки, но — напрягся, пошевелил ниточками многочисленных торговых «блатов», и специально купленный книжный шкаф начал заполняться разными изданиями.

В двенадцать лет Роксана два раза подряд прочитала «Три мушкетера» Дюма и заболела этим романом. Атос и д'Артаньян снились ей по ночам, и она просыпалась утром радостная и с удовольствием бежала в школу, с нетерпением ожидая урока литературы.

Когда же ей снились злобные и коварные кардинал с миледи, она вставала вялая, недовольная и заявляла матери, что плохо себя чувствует и в школу не пойдет.

— Мам, я заболела, вызови врача.

— Рокса, девочка, ну сколько можно! Мне же на работу надо, а я с тобой должна сидеть, да? У тебя же и температуры-то нет, опять до полуночи книжки свои читала — от них и с ума сойдешь!

— Перестань, мам, никуда я не пойду все равно, а без справки Лидия Ивановна тебе же и выговаривать будет.

— Ну что мне с тобой делать, Боже мой! Был бы папаша нормальный — выпорол бы тебя, что ли, да и книжки эти перестал тебе таскать. Тоже баловство нашли, и денег сколько на эту отраву уходит. Мало, что ли, в школе читаешь, еще и дома голову себе забиваешь, лучше бы мне по хозяйству помогала!

— Ты сама, мамочка, в жизни ни одной книжки не прочитала и мне того желаешь?

— Бесстыжая! Да если б я захотела, давно бы сожгла всю эту макулатуру!

— Только попробуй, я из дома убегу тогда.

— Куда? Кому ты нужна? Вставай с кровати и марш в школу!

На этот раз Роксана решила не доводить ставшие уже традиционными споры с матерью до точки кипения. Умылась, оделась, выпила чаю с бутербродом, взяла портфель для отвода глаз и отправилась на улицу.

Брела девочка по своему микрорайону совершенно бесцельно, так как в школу она, конечно же, не собиралась. Подумаешь, ну возникнет классная руководительница в очередной раз, покричит да успокоится. Что они сделают четырнадцатилетней семикласснице? Выпорют, в угол поставят, сладкого лишат?

Весеннее утро звенело трамваями, капелью, радовало синевой бездонного мартовского неба. Воздух был пронзительно чист и свеж. Даже грязь и ручьи под ногами не портили особого весеннего настроения молодой девицы с душой романтика.