Александр Щелоков - Крысы в городе

Жизнь многому научила Рыжова, и он теперь прекрасно знал, что дорогие вещи предназначены для того, чтобы разделять людей, создавать дистанцию между теми, кто стоит н ад, и теми, кто находится под, столь же определенно, как то в недалеком прошлом делала номенклатурная шкала партийных и государственных должностей. Тех людей Рыжов знал хорошо. Номенклатурных работников в минувшие годы партийное руководство любило «бросать» на милицию и в сельское хозяйство. Считалось, что любой партийный босс — от райкомовского работника до функционера ЦК — был способен лично руководить выращиванием скота и хлеба, а также определять, как лучше всего вылавливать бандитов и преступников.

Оказавшись в руководящих креслах, эти люди в беседах с подчиненными не разговаривали, аизрекали. Они собирали совещания не для того, чтобы принять чьи-то советы, а лишь с тем, чтобы утвердить свои руководящие, а потому неоспоримые указания. Они все знали, обо всем рассуждали уверенно.

Дистанцию, которую полагалось соблюдать входившим в кабинет Тарасова, подчеркивала роскошь обстановки, его окружавшей. Это был не деловой офис, а нечто похожее на маленький музей, экспонаты которого собирал опытный искусствовед.

Мраморный фонтанчик умиротворенно журчал для успокоения нервов босса. Шикарная мебель. Дорогой японский телевизор в углу пугал огромным бельмом экрана. Дорогие часы, выставленные напоказ, словно подсказывали: если ты не можешь себе позволить нечто подобное, что имеет хозяин кабинета,. принявший тебя для беседы, то держись с ним подобающим твоему положению образом, не преступай незримой черты, разделяющей вас.

Рыжов прекрасно знал, что чиновная дистанция между людьми всегда была и будет существовать. Больше того, поддерживать ее в большей степени должны те, что по заслугам и общественному положению занимают в обществе более низкое положение. Субординация — закон стаи горилл, и пересматривать его в человеческом обществе не позволит никакой общественный строй. Инстинкты сидят в нас неистребимо. Младший по возрасту должен прислушиваться к мнению старшего. Ученики к учителю. Солдаты — к офицерам. Перед президентом все должны падать ниц, даже если он алкоголик и набитый дурак. Но когда требуется деловой разговор и согласие на сотрудничество, а тебе навязывают принцип «чего изволите», ваша, как говорят, не пляшет. Хорошо, что все определилось сразу, едва Тарасов назвал его «господином». Товарищами они не были, это точно, и вряд ли могли ими стать.

Рыжов вспомнил, как по требованию «сверху» он при советской власти принял к производству дело о квартирной краже. Обокрали бывшего министра, человека ученого, доктора медицины, члена Академии медицинских наук. Они познакомились и позже, можно сказать, подружились. Однажды в откровенной беседе академик признался: «Я ведь наше партийное лицемерие понял только тогда, когда ушел из министерства. Помню, на партсобраниях мы всегда выбирали в президиум лифтера, старого коммуниста, фронтовика. Неудобно было, когда собрание вели одни доктора наук. Садились мы за красный стол рядом. Он ко мне обращался „товарищ Мигирев“. Я это воспринимал вполне нормально. А вот когда ушел на пенсию, пожил немного, то задумался: ну какой я был товарищ лифтеру? Я получал восемь тысяч рублей, он — восемьдесят. Ему бы звать меня „господином“.

Назвать Тарасова «товарищем» у Рьнсова не было причин. Ломать перед ним шапку — и того меньше. И об этом стоило сказать банкиру прямо. Обидится, не обидится — это уж его дело.

— Простите за нахальное вторжение, господин Тарасов. Надеюсь, вам уже доложили: я следователь прокуратуры. Должен вести дело об убийстве Дорохова. Хотел отвлечь ваше внимание на деловой разговор, но понял свою оплошность. Вы человек занятой, а я маленький, служивый. Стоим мы на разных этажах, так сказать. Мне снизу до вас и не докричаться. Не было бы этого поганого выстрела, вы меня и на порог не пустили бы. А он был. Поэтому разрешите высказать восхищение обращением Ассоциации придонских банков в ЦК КПСС, к советскому народу и лично к первому секретарю Свердловского обкома партии.

Тарасов нервно крутил в пальцах «паркер» с золотым пером, авторучку дорогую, престижную, как и все остальное в этом кабинете. Лицо банкира медленно наливалось румянцем гнева, но он все еще сдерживался, чтобы не сорваться.

— Такие проникновенные строки, ваше высокопревосходительство. Российские банкиры потрясены злодеянием. Я это так понимаю. Ассоциация требует от властей создать банкам особые условия… Это так умно, патриотично…

Раздражение, вскипевшее мгновение назад, уступило место холодной ярости.

— Чего вы хотите? — спросил Тарасов и швырнул «паркер» на стол.

— Я?! Ровным счетом ничего. Просто ставлю вас в известность, что следствие будет проведено на высоком уровне. Убийцы не будут найдены. А когда убьют очередного банкира, то дело об убийстве Порохова забудется и его положат на дальнюю полку.

Теперь в Тарасове угасла и ярость. Он понял: человек, только что бросивший ему в лицо обидные и злые слова, доведен до отчаяния. Но чем? Должно быть, он пришел сюда в надежде, что его выслушают, поймут, посодействуют.

Тарасов встал из-за стола, подошел к Рыжову, протянул ладонь:

— Здравствуйте, Иван Васильевич. Садитесь. — Он широким движением руки обвел кабинет, давая гостю право самому выбрать место, где он мог бы устроиться. Рыжов сел рядом с мирно журчавшим фонтанчиком. Тарасов вернулся к столу, нажал клавишу интеркома — внутреннего переговорника.

— Елизавета Максимовна, меня ни с кем не соединяйте. Отошел от стола, приблизился ко второму креслу, сел напротив Рыжова.

— Начнем сначала, Иван Васильевич.

«А он и отчество помнит, — с долей злорадства подумал Рыжов. — Чего ж тогда банкир хотел поначалу? Показать следователю, что он, как и было во все времена, обычный винтик, которому следует крутиться туда, куда велит нарезка?»

Но сказал Рыжов не то, что думал.

— С начала буду рассказывать, когда узнаю конец. Сейчас просто хочу предупредить. Вы, Сергей Леонидович, тоже находитесь под прицелом. И не обольщайтесь тем, что в вашей приемной сидит горилла. Он не закроет вас и не спасет, когда на кон лягут очень большие деньги. При этом я не имею в виду, что в очереди на выстрел вы первый. Просто стараюсь объяснить: смута, которую создали в стране новые экономические отношения, такова, что банкир, как и все, будет хлебать свой кофе с кровью пополам. С чужой и своей.

— При чем тут банкиры?

— При том, господин Тарасов. Вопль отчаяния вашей ассоциации обращен вовне. Туда, где якобы царит беззаконие и бардак. А скажите мне честно, мошенник Сергей Мавроди разве не банкир? Разве Ольга Тимофеева, бывший председатель московского ОСТ-банка — не шпана? Все эти директора селенг, горных алтаев, чар не мошенники? Почему же вы в своем обращении уповаете на то, что кто-то со стороны изживет в народе негативное отношение, предвзятость и подозрительность к банкирам и предпринимателям? Почему в обращении публично не осуждены ваши коллеги, которые своим бизнесом сделали кражу чужих денег?

Тарасов скривился как от зубной боли.

— Может, не будем о Мавроди?

— Почему не будем? Есть такое выражение «шайка-лейка». Так вот оно сегодня целиком относится и к вашей Ассоциации банков, и к Государственной Думе, и к правительству.

— Простите, Иван Васильевич, все это интересно, но какое отношение имеет к делу, которое вам поручено?

— Я вам уже сказал: следствие будет проведено, но результат его известен заранее: преступники не будут обнаружены. Даже если я их найду.

— И это мне говорит работник прокуратуры? Как у вас поворачивается язык?

— Так же, господин Тарасов, как он поворачивается у тех, кто создает банк, обещает людям солидные проценты, хотя заранее знает результат: никто ничего не получит и виновные наказаны не будут.

— Ради этого сообщения вы пришли ко мне? Почему не к кому-то другому?

— Как принято сейчас говорить: хороший вопрос. Во-первых, вы президент ассоциации. Во-вторых, насколько мне известно, один из немногих честных людей в этой компании. Поэтому я и решил узнать: вы искренне заинтересованы в том, чтобы нашли убийц? Или это дань инерции?

— Да, я действительно заинтересован в раскрытии убийства, в наказании исполнителей и заказчиков.

— Это вдохновляет. Вы такой же идеалист, как и я. Да будет вам известно, даже Московская Генеральная прокуратура под руководством господина Ильюшенко не поставила бы передо мной задачу так круто. Даже им не всегда выгодно вытаскивать правду на свет. Потому они заняты делами глобальными, никого не задевающими.

— Что вы имеете в виду?

— Генеральная прокуратура сегодня ведет дело об убийстве семьи граждан Романовых. Изучают останки, поднимают старые документы. На это брошены лучшие силы…

— Насчет Романовых вы всерьез?