Б. Седов - Дама Пик

Вот всю жизнь был, и я жил с ним, и он иногда помогал мне цепляться за ветки, а в других ситуациях мешал… а теперь его не стало. И это совершенно не значило, что я глупо и бесстрашно выйду на рельсы биться на кулачках с несущимся на меня железным раскаленным локомотивом.

Вовсе нет. Чувство опасности и осторожность остались. Все нормально. Но тот самый страх, который заставляет людей поджимать хвост в надежде, что все обойдется и можно будет жить дальше, плохо, позорно, но все-таки жить, – пропал.

Смерть перестала быть стоявшим за спиной пугалом, всю жизнь мешавшим совершать правильные поступки. Она вышла из тени, и я понял, что она всего лишь часть моей жизни, которая всегда была, есть и будет со мной до тех пор, пока не кончится моя жизнь.

А вместе с ней кончится и моя смерть.

Кажется, в кодексе самурая что-то об этом сказано.

Надо будет как-нибудь почитать. Если, конечно, доживу до того счастливого момента, когда смогу, одетый в шелковый халат с драконами, снять с полки старинный том с названием… ну, например, «История средневековой Японии».

Я хмыкнул и, посмотрев на Тюрю, продолжил выступление.

– На чем это я остановился?

– А на том, что тут, в камере, – сборище дегенератов, – ядовито напомнил Тюря и снова ухмыльнулся.

– Ага… Да. Так вот у этого самого криминального сообщества, которое в России побольше будет, чем любая партия, нет единого закона или устава – это как тебе больше нравится, – который был бы напечатан на бумаге и с которым можно было бы всегда свериться.

Тюря повернулся на бок и удивленно уставился на меня.

– На бума-аге?

– Да, именно на бумаге. Любая уважающая себя организация, какой бы она ни была – коммунистической, фашистской или уголовной – должна иметь такой документ. Понимаешь? Именно документ, напечатанный на бумаге, придает силу любой идее, любому движению и любому сообществу. И, между прочим, церковь, если тебе не по душе мои примеры про фашистов и коммунистов, тоже стоит не на каких-то устных понятиях, которые каждый мудак коверкает как хочет, а на книге, на документе. Вот, скажем, возникает какое-то разногласие или там непонятка какая-нибудь, и верующий сразу же Библию – хвать! Ну-ка, посмотрим, что там по этому поводу сказано? А там сказано, будь уверен. Вот и здесь то же самое. Должен быть документ, опираясь на который, уголовный мир мог бы существовать, не опасаясь того, что его разрушат внутренние распри и местечковые представления о том, что правильно, а что – нет.

– Ну, ты, блин, даешь, – ошарашенно пробормотал Тюря, – прямо как профессор какой-нибудь, грузишь!

– Ты уж извини, Тюря, но у меня все-таки высшее образование. И иногда оно вылезает наружу. Я понимаю, что для урки уголовного это лишнее, но тут уж ничего не поделаешь. Этого из головы не выкорчевать.

– Понятно… А что же насчет документа этого? Это что, вроде как «Моральный кодекс преступного элемента»?

По камере прокатился сдержанный смех.

– Совершенно верно, – ничуть не смутившись, подтвердил я, – абсолютно справедливо. Ты попал прямо в точку. Как его назвать – не имеет значения. Хоть «Настольная книга уголовника». Но она должна быть. Тогда криминалитет, то есть те, кто хочет придерживаться каких-то традиций, смогут быть уверены в том, что правила, которых нужно придерживаться, действительно существуют и с ними можно ознакомиться в первоисточнике, а не со слов безголового бандюгана. Есть правила дорожного движения, напечатанные на бумаге, и если не выполнять их, то очень скоро все водители поубивают друг друга своими вонючими железяками. Так и здесь. Ты что, не видишь, что воровскому обществу каюк приходит? Видишь ведь, но молчишь. Думаешь, что этот каюк мимо тебя пройдет. Хрена лысого он пройдет мимо. Хватишься – ан поздно будет. Вот посмотри на беспредельщиков – у них этого кодекса нету, так ведь они и заявляют о себе, что у них нет никаких правил. А ведь это тоже правило. И очень жесткое, между прочим. Поэтому у них и разногласий нет. Ты покумекай, и поймешь. Они ведь своего рода анархисты. А это – тоже партия.

Я перевел дыхание и добавил:

– А воры в законе, я имею в виду во что они превратились сейчас, – они те же беспредельщики, только другого фасона. Делают что хотят, а понятиями прикрываются, чтобы толпу уголовную в узде держать. Корчат из себя целок, блин, а на самом деле такое творят, что их всех на колья сажать надо. Я понимаю, что тебе трудно все это усвоить, но ничего. Времени у нас тут – хоть отбавляй, так что лежи себе на шконочке и соображай. А то привыкли все под себя грести потихонечку, авось пронесет…

– Так ведь ты и сам – вор в законе, – неуверенно произнес Тюря, – так что же ты…

– А я, между прочим, к этой славе и не рвался. Просто кое-кому моих денег захотелось, вот они и сыграли со мной в игру без правил.

– Ну и как?

– А пока никак.

– А потом?

– А потом – посмотрим. Так что ты подумай о том, что я тебе о законе сказал. Ведь это сделать – как два пальца обоссать. Ну, к примеру… Собрать всероссийский сходняк, выработать закон и отпечатать его на мелованной финской бумаге в богатом переплете. И все дела. И тогда все урки будут носить его у сердца и всегда обращаться к нему в трудную минуту жизни. Как христиане к – Библии.

– Эх, дал бы я тебе по башке за базары твои богохульные, – неожиданно раздался за моей спиной густой низкий голос, – да обет принял: не поднимать больше руки на человека. Везет тебе, Знахарь, ой, везет…

Наташа почувствовала слежку еще утром, когда в супермаркете «Штольц» увидела мужчину в приличном сером костюме, стоявшего возле стеллажа с женскими прокладками. Он стоял, заложив руки за спину и разглядывал эти специфические изделия с видом знатока. При этом он одобрительно покачивал головой и понимающе поджимал губы.

Сначала Наташе стало смешно, потому что она подумала, что это обычный страдалец, любующийся изделиями, которые прилегают к самой что ни на есть интересной части женского тела. Таких страдальцев в Германии было полным-полно, и Наташа забыла о нем через минуту. Но потом она увидела его снова, и на этот раз он так же увлеченно изучал запасные части для газовых водогреев. Наташа насторожилась и внимательно посмотрела на него, чтобы запомнить. Почувствовав ее взгляд, мужчина отвернулся и, все так же заложив руки за спину, стал изучать сверкающие нарядные унитазы. Возможно, он сладострастно представлял себе, как на них усаживаются женщины.

А уж когда Наташа заманила его в отдел альпинистского снаряжения и он начал восхищаться крючьями, альпенштоками и шипованными ботинками, все сомнения отпали. За ней следили.

Богатство, свалившееся на Наташу, не сделало ее менее осторожной, но оно же, показав возможности, которые открывают перед человеком несколько десятков миллионов долларов, облегчило ей жизнь и стало ее защищать. Наташа знала, что теперь она может позволять себе почти все, зная, что сможет расплатиться за любой из своих фортелей деньгами, силу которых пока еще никто не отменил.

И поэтому, почувствовав знакомый зуд, зовущий людей скакать перед разъяренным быком или прыгать с моста вниз головой с резинками на ногах, она подошла к широкой настороженной спине и процедила сквозь зубы:

– Козел!

Спина вздрогнула, но ее обладатель не обернулся.

Наташа засмеялась и пошла в сторону лифта. Проходя мимо большого зеркала, занимавшего всю стену, она посмотрела в него и увидела, что к мужчине в сером костюме подошел еще один, и они обменялись несколькими фразами, глядя в разные стороны.

Почувствовав приятное прикосновение адреналиновой волны, Наташа вошла в лифт и нажала на кнопку с надписью «гараж». Двери начали медленно закрываться, и в последнюю секунду она увидела, что оба мужчины в серых костюмах прибавили шагу, спеша к лифтам.

Кабина мягко поехала вниз, и Наташа, открыв сумочку, достала из нее обыкновенный баллончик с аэрозолем «Антидог». На людей он действовал ничуть не хуже, чем на бедных собачек, любящих кусаться, а основным достоинством его было то, что сам аэрозоль являлся не газом, а жидкостью, и поэтому его можно было использовать в замкнутых объемах почти без риска для себя.

Цифры на табло сменяли друг друга, наконец лифт остановился, звоночек звякнул и двери разъехались.

Выйдя в просторный гараж, находившийся в подвале под супермаркетом, Наташа быстро огляделась и увидела мужчину, который стоял недалеко от лифта, прижимая ухо к плечу. Увидев Наташу, он выпрямился и решительно направился к ней, при этом широко улыбаясь и говоря понемецки: