Чингиз Абдуллаев - Трибунал для Валенсии

— Олег прав, — вмешалась Нина, — почему ты все время шутишь, Тигран? Если не хочешь серьезно разговаривать, нечего было вспоминать про этот трибунал.

— Вот именно, — поддержала ее Алла, — Тигран все старается превратить в смешное.

— Ну вот, на меня напали сразу все женщины, — поднял обе руки Тигран. — Хорошо хоть Лена молчит, иначе не знаю, что бы я делал. Спасибо тебе, Лена, за поддержку.

— На здоровье, — усмехнулась она. — Я ждала, что ты расскажешь о своих грехах, потому и молчу. А свои заслуги ты все равно нам распишешь лучше всех.

— И ты, Брут… — вновь не удержался от улыбки Тигран. — Все против меня.

— Давайте я начну, — неожиданно предложил Вадим.

Снова наступило молчание. Официанты принесли очередные блюда, разлили всем вино. И лишь когда они удалились, Аркадий спросил у Вадима:

— Ты хочешь начать первым?

— Хочу, — подтвердил тот.

И все поняли, что он намерен говорить серьезно.

— Самый лучший поступок в жизни я совершил во время распределения в институте, — задумчиво произнес Вадим, — на пятом курсе. Тогда еще было распределение и мы ждали в коридоре, когда нас позовут, чтобы объявить, кого куда направляют. Последний год Советской власти — девяносто первый. Мне тогда было двадцать два. Я, как и все, знал, что первых троих выпускников оставят в Москве для работы на новом полиграфическом комбинате. Это были престижные места, и нам заранее объявили, что туда попадут только трое. И всем было известно, кто именно останется в Москве, получив назначение на этот комбинат, — круглые отличники. А четвертой следом за нами шла Римма Хохрякова. Она сейчас живет в Америке, уехала туда вместе с мужем пять лет назад. А тогда встречалась с одним из наших сокурсников и к распределению была уже на пятом месяце беременности. У нее в дипломе была одна четверка. По истории КПСС. Ей ее поставила строгая дама, старая дева, которая считала появление в аудитории беременной студентки, к тому же незамужней, аморальным поведением. В общем, все знали, что Хохрякова училась даже лучше остальных, но вот так оказалась в списке лишь четвертой.

Тогда мы трое договорились, что откажемся от своих мест на новом комбинате в ее пользу. Но сначала перед комиссией предстал Абрамов и не отказался. Затем пошел Важейкин и тоже подписал предложенное направление. Я был третьим по алфавиту из лучших выпускников того года. И должен признаться, положение у меня было достаточно сложное: у меня болела мама, а на новом комбинате должны были платить хорошую зарплату. И все-таки в последний момент я решил отказаться. Объявил комиссии, что хочу поехать в Тулу на другой полиграфический комбинат. Они меня долго отговаривали. Но я твердо стоял на своем. И Хохрякова попала на мое место…

— Ну и дурак, — не выдержал Тигран, — не нужно было отказываться. Твоя сокурсница давно загорает в Америке, а ты так и не стал настоящим полиграфистом.

— Не стал, — согласился Вадим, — три года я ездил в Тулу, и в конце концов это надоело. К тому времени распался Советский Союз, я ушел в кооператив, который выпускал кожаные куртки, и с тех пор забросил свою профессию. Вот только недавно пришел в нашу фирму, где мы сотрудничаем с Аркадием.

— Сейчас полиграфисты самые богатые люди, — мрачно заметил Олег. — Слушай, а это не тот Важейкин, который возглавляет издательство «Арго»?

— Тот самый. Петя Важейкин, — кивнул, невесело усмехнувшись, Вадим. — Он сейчас известный человек.

— Ну и для чего ты это устроил? — полюбопытствовал Тигран. — Глупый поступок молодого романтика. Она все равно не сделала нормальной карьеры, уехала в Америку, а ты лишился перспективной работы, оставил больную маму, отправился гробить себя в Тулу. Глупо… Ребенок хоть был от тебя?

— Иди ты… — обиделся Вадим.

— Ну она вышла замуж за отца своего ребенка? — поинтересовался Аркадий.

— Нет, — ответил Вадим. — Она вышла замуж совсем за другого человека.

Лена уронила ложку.

— Почему ты никогда мне этого не рассказывал? — потребовала она ответа.

— Не придавал этому значения, — буркнул Вадим, — а сейчас вдруг вспомнил. Тигран слишком часто обзывает меня «полиграфистом». Вот я и вспомнил.

— Опять я виноват, — усмехнулся Тигран.

Дронго обратил внимание, что незнакомец за маленьким столиком тоже прислушивается к разговору соседей. Возможно, этот человек понимал русский язык.

— Это неинтересно, — заявила Алла. — Каждый из вас сейчас начнет расписывать, какой он порядочный и честный, а еще при этом привирать. За честность не судят, и хорошие поступки трибунал не обсуждает. Это неправильно. Давайте сделаем по-другому. Пусть каждый расскажет о самом гадком поступке в своей жизни. Только очень честно. И без глупых шуток. А мы вынесем приговор. Вот это будет логично.

— Верно, — поддержала ее Нина, — только не обманывайте. Пусть Вадим первым и расскажет о самом плохом своем поступке. Если уж начал, пусть продолжает…

— Давай, Вадим, — подзадорил его Тигран. — Мы ждем от такого благородного романтика признания о его моральном падении. Не стесняйся!

Вадим взглянул на него. Поднял бокал вина, залпом его выпил. Помолчал и начал рассказ:

— В девяносто восьмом в нашем кооперативе мы потеряли полмиллиона долларов. И все банки отказались иметь с нами дело. Вы же помните, какая тогда сложилась ситуация. — Он повертел в руках пустой бокал. — Я встретился со знакомым банкиром, и он мне честно сказал, что никто нам не даст ни копейки. Такое было глупое время. Рынок тогда завалили турецким и китайским ширпотребом, который был в десять раз дешевле нашего. В общем, я понял, что дело нужно закрывать. Я ничего не сказал ребятам, моим компаньонам, но потихоньку начал готовиться. Все понемногу распродавал, превращал деньги в доллары — тогда это было надежнее всего. Одним словом, действовал тайком от ребят. И когда в августе девяносто восьмого случился дефолт, я почти ничего не потерял. У меня все деньги находились в долларах, а ребята держали свои счета в рублях. И контракты они заключали в рублях. Верили нашему правительству, которое держало курс шесть рублей за доллар. А я не верил и заключал все свои контракты только в долларах. В сентябре выяснилось, что я единственный из четверых, кто сумел удержаться на плаву. Остальные обанкротились. Один из них выбросился из окна. Я до сих пор виню себя в его смерти…

Снова наступило молчание. Официанты подали шербет, забрали тарелки, разлили вино в высокие бокалы.

— От твоих историй весь аппетит пропал, — заявила Алла.

— Я даже не знала, что ты такой умный, — пробормотала Лена. — Мы тогда с тобой только познакомились.

— Пять лет назад, — кивнул Вадим, — мне было двадцать девять. С тех пор я занимаюсь аптечным бизнесом вместе с Аркадием.

— А я не считал бы себя виновным, — задумчиво произнес Тигран.

— А ты в чьей смерти повинен? — требовательно спросил Олег.

— Ни в чьей, — криво усмехнулся Тигран, но улыбка его получилась несколько вымученной. — Слава Богу, я никого никогда не убивал.

— Неужели ты такой ангел? — подзадорила его Ева. Ей было интересно, что расскажет ее друг.

— Нет, не ангел, — ответил Тигран, — я никогда не был ангелом. У меня все всегда шло нормально. Школу закончил в Москве, потом МГИМО, отец работал в МИДе, у меня туда была прямая дорога. В девяносто восьмом закончил институт. У нас не было распределения, но идти клерком в МИД я не захотел. Два года пахал во французской фирме, потом перешел в нашу компанию. Вот и вся моя биография.

— И ни одного темного пятна? — насмешливо полюбопытствовал Аркадий.

— Сколько угодно, — отмахнулся Тигран, — но это касается моих личных отношений…

Дронго заметил, что Нина, сидящая напротив Тиграна, опять нахмурилась. Мужчина за маленьким столиком пил вино, не отрывая глаз от Тиграна. «Наверное, он все-таки что-то понимает», — подумал Дронго.

Ты у нас такой Казанова, — пошутила Ева.

— Уже нет, — возразил Тигран. — Мне стукнуло двадцать семь, пора становиться взрослым. Несколько лет назад, еще до тебя, Ева, я познакомился с одной девушкой. Из очень хорошей семьи. Мы с ней встречались полгода. Потом я узнал, что она… что у нее… в общем, она оказалась беременной. Но я не хотел жениться и тем более не собирался обзаводиться незаконнорожденными детьми. И тогда я настоял, чтобы она сделала аборт. Вот и все мои прегрешения.

— И она сделала аборт? — спросила Ева дрогнувшим голосом.

— Это так важно? — отозвался Тигран.

— Да, — подтвердила она.

— Этого я не знаю, — сообщил Тигран. — Мы с ней тогда поссорились.

— И ты больше не интересовался своим ребенком? — не успокаивалась Ева.

Тигран понял, что производит не лучшее впечатление.

— У нее все нормально, — сказал он, больше обращаясь к Еве, чем ко всем остальным.