Людмила Милевская - Цветущий бизнес

Ознакомительная версия.

В этом мире все взаимосвязанно, порой просто диву даешься насколько. Вот взять хотя бы герани. Обычные красиво цветущие растения, но какие приключения начались благодаря им. Самое интересное, что благодаря им же приключения эти и закончились.

Но все по порядку. Эта невероятная, леденящая кровь история началась на даче Катерины, бывшей пациентки моей подруги Людмилы Ивановой. Иванова, несмотря на присущую ей лень, к сорока пяти годам умудрилась стать профессором, доктором медицинских наук, и очень от этого страдала. Днями и ночами гонялись за ней толпы больных. Они жаждали чудесного исцеления, одновременно лишая мою Иванову сна, покоя и личной жизни. Муж ее, конечно, сбежал как только выяснил, что есть куда. Сын поскорей женился и поселился у тещи, которая не пьянствовала, не материлась и охотно соглашалась печь его любимые медовые пироги. Да что там муж и сын, даже подруги не выдерживали темпа, взятого Людмилой Ивановой. Дружить с ней было абсолютно невозможно. Мне это удавалось исключительно благодаря моему хроническому безделью. Практически в любое время года и суток Иванова могла мне позвонить и спросить:

— В командировку поедешь?

Из чего я делала вывод, что очередной регион нашей необъятной страны остро нуждается в помощи моей Ивановой, а так же, что кто-то из тамошних светил спит и видит как бы перенять ее бесценный опыт. Узнав об этом я незамедлительно делала две вещи: бурно проникалась гордостью за свою именитую подругу и радостно соглашалась. Радостно, потому что обожаю путешествовать и еще потому, что поездки неизменно осуществлялись за счет министерства здравоохранения. Людмила выбила себе “единицу”, и теперь я благополучно играла роль ее личного секретаря: пила кофе, который она варила мне по утрам при помощи дорожного кипятильника и нежилась в ванне, которую Людмила набирала мне на ночь.

Этим моя деятельность не ограничивалась, поскольку я с детства обладала кипучей натурой и неистребимым здоровьем. Естественно, такие качества искали выхода, а моя Иванова только успевала пожинать плоды. Откушав с утра ее кофе, я мгновенно приступала к делу: с помощью душа, итальянского массажера и французской косметики приводила свой организм в боевую готовность, после чего неслась в город знакомиться с местными достопримечательностями, роль которых в основном выполняли магазины.

Знакомясь с магазинами (к ним патологически неравнодушна), я обзаводилась массой других знакомств. Чаще всего они перерастали в столь милые моему сердцу провинциальные романы. Милые, потому что нет ничего проще, (а потому и приятней), чем завоевать сердце мужчины из провинции. Уже одно то, что я из Москвы, а он из Тамбова или из какой-то там Рязани очень выгодно расставляет все “фигуры” по местам, мне же лишь остается двигать их в нужном направлении.

Уверяю вас, самый закаленный москвич стосковался бы или пришел в ужас от всего того, что я могла проделывать с провинциальным поклонником без всяких дурных для себя последствий. Более того, при этом мне даже удавалось срывать с уст очередного воздыхателя комплименты, говорящие о его искреннем восторге и восхищении. Вы удивлены? Поясняю: любая глупость, любой каприз в нашей провинции неизбежно рассматривается совершенно не с той стороны, что в Москве, конечно при условии, что глупость эта прямиком из столицы. И вот я уже не вздорная, а возвышенная, не взбалмошная, а экстравагантная, не болтливая, а образованная и так далее и тому подобное. Уверяю вас, даже мои дурные манеры неоднократно выдавались за изысканные оттенки светского воспитания, а прущее (временами) из меня хамство легко сходило за детскую непосредственность. При таких условиях и в провинции жить можно, да еще как!

Теперь, надеюсь, вам понятна моя готовность сопровождать Людмилу во всех ее командировках. Сюда еще следует добавить, что провинциальный мужчина значительно мужественней, умней, образованней и колоритней столичного, а следовательно с ним гораздо проще (и приятней) чувствовать себя настоящей женщиной. К тому же самая выдающаяся мужская щедрость, кажущаяся расточительной в Москве, в провинции выглядит абсолютно непростительной скаредностью. После общения с поклонником из провинции я на наших московских ловеласов без негодования и смотреть-то не могла, дивясь их жадности. Не хочу окончательно обижать своих земляков, поэтому добавлю, что нет правил без исключений. Порой и москвич даст сто очков вперед самому выдающемуся провинциалу, если москвич этот, конечно, не сноб, не циник, не сквалыга и не отпетый эгоист.

Но вернемся к нашей Ивановой, для которой романы мои оборачивались самым настоящим несчастьем. Мало того, что я могла заявиться далеко заполночь и сильно навеселе, мне же еще необходимо было тут же, прямо с порога, поделиться всем своим необъятным счастьем, невзирая на то, что у моей профессорши позади тяжелый день, а впереди показательная операция. Никакие протесты не могли помешать мне насладиться ее доброй женской завистью, которой я могла неутомимо добиваться всю ночь напролет, до тех пор, пока сраженная и убитая всеми возможными комплексами Иванова, зевая и потирая глаза, не изрекала:

— Ну, мать, ты даешь. Счастливая ты баба.

— Еще бы, — снисходительно следовало в ответ.

После этого я позволяла Ивановой откинуться на подушку и вздремнуть часок-другой перед ее показательной операцией. Утром же она, как ужаленная, подскакивала и, словно угорелая, неслась варить мне кофе, я же (утомленная любовью и рассказами о ней) нежилась в кровати до обеда, после чего энергично включалась в полную приятных сюрпризов и ненадоедающих радостей провинциальную жизнь.

Зачем мне все это надо, надеюсь, вопросов не возникает, а вот зачем моей бедной Ивановой таскать за собой такую обузу, да еще платить ей за это какие-никакие, но все же деньги, — убей меня — не пойму. Может из мазохизма? Хотя, я слышала — медики чаще страдают садизмом. Точнее, страдают-то, конечно, не они, а их пациенты. Но дело не в этом.

Как бы там ни было мы с Людмилой были очень дружны и каждая в этом тандеме точно знала свое предназначение и исправно следовала ему. Ивановой не хотелось таскаться по командировкам одной, а мне не казалось лишним проветриться от затхлой столичной жизни. Меня всегда манили просторы.

Должна сказать, что скитаться по ненавистным гостиницам приходилось крайне редко, поскольку города нашей страны просто кишели благодарными пациентами, которым Иванова когда-то что-то удачно отрезала или зашила. Они считали высшим благом приютить и обогреть свою спасительницу. Благодать эта в основном изливалась на меня, поскольку я под рукой благодарных пациентов оказывалась значительно чаще, но и Людмиле перепадало, хоть и изредка. Например пользоваться дорожным кипятильником Ивановой приходилось очень редко. Чаще она имела возможность готовить мой утренний кофе в более комфортных условиях. О ванне и не говорю.

Так вот вернемся к тому треклятому дню, с которого начались мои мытарства и злоключения. На этот раз командировка Людмилы занесла меня в край удивительно благословенный. Что там говорить, юг есть юг, и это не может ни радовать. Из лютой зимы мы сразу же окунулись в ласковое лето. Московский аэропорт провожал нас жутким снегопадом, словно март одолжил февралю столько, сколько тому надо. А судя по погоде надо ему весьма прилично: мороз минус тринадцать, тучи ходят хмуро и ветер не ветер, а ураган какой-то: волосы развеваются прямо под шапкой.

Слава богу, распрощались мы со всеми этими ужасами сразу же, едва ступили на донскую землю. Мне стало ясно куда пошло все тепло: оно осело здесь, в Ростове-папе. Март едва перевалил за середину, а в воздухе двадцать восемь и море солнца. К тому же, что для Ивановой совершенно не типично, впереди у нас оказалось два выходных дня. В общем, на радости такой мы с Людмилой из шуб сразу же вскочили в купальники и отдались в добрые руки Катерины, невероятно благодарной пациентки, обладательницы роскошной дачи на берегу Азовского моря. Ради моря я даже магазинами пожертвовала. Катерина нас тут же и увезла на эту проклятую дачу, с которой ВСЕ и началось. Уж лучше бы я осваивала магазины Ростова. Вот к чему, дорогие мои, приводят жертвы: к одним неприятностям.

Началось, правда, весело, как это обычно и начинается. Чем паршивей неприятность свалится на человека, тем больше он радуется в преддверии собственных слез. В моем случае, к сожалению, никого баланса не наблюдалось. Радовалась я весьма сдержанно, чего не скажешь о моих страданиях, последовавших за этой глупой радостью. Два дня на пляже мы с Ивановой трудолюбиво покрывали загаром свои бесцветные, вытравленные московской зимой тела. Я даже сделала попытку войти в море, но Людмила (страж моего здоровья) категорически воспротивилась.

Ознакомительная версия.