Дональд Уэстлейк - Проклятый изумруд

Дортмундер высморкался.

— Господин директор, — сказал он. — Трудно представить, как я ценю то, что вы для меня сделали.

Не зная, куда деть носовой платок, он смял его в кулаке. Директор Оутс лучезарно улыбнулся и, обойдя письменный стол, похлопал Дортмундера по руке.

— Полное удовлетворение приносят лишь те, кого мне удалось спасти.

Он принадлежал к новому типу чиновников — образцовый слуга народа, атлетически сложённый, энергичный, приверженнограбый к реформам идеалист, открытый и дружелюбный. Дортмундер его ненавидел.

— Я провожу вас до ворот, — прибавил директор.

— Право, не стоит трудиться, — сказал Дортмундер. Носовой платок в его руке был холодным и скользким.

— Это доставит мне удовольствие, — настаивал директор.

— Я буду счастлив: вы выходите за ворота и, знаю, никогда больше не сделаете дурного шага, никогда больше не вернётесь в эти стены. Значит, и я сыграл роль в вашем перевоспитании. Вы не представляете, какое я получаю от этого удовольствие.

Дортмундер не получал никакого удовольствия. Он продал свою камеру за триста долларов: в ней был умывальник с горячей водой и работающим краном! Камера переходом соединялась с комнатой медицинской сестры, и это было очень существенным при определении цены. Деньги должны были отдать в момент выхода из тюрьмы, не раньше, так как при обыске их отобрали бы. Но как ему передадут деньги, если рядом — директор?

Предчувствуя опасную ситуацию, он взмолился:

— Господин директор, в этом кабинете я всегда видел вас, в этом кабинете я слушал ваши…

— Идём, идём, Дортмундер, — оборвал его директор, — поговорим по дороге.

И они бок о бок направились к воротам. Пересекая большой двор, Дортмундер увидел Кризи, человека, который должен был вручить ему эти триста долларов. Тот сделал несколько шагов навстречу, потом резко остановился и беспомощно махнул рукой — «ничего не поделаешь».

Дортмундер, в свою очередь, тоже сделал жест: «Знаю, чёрт возьми!»

У ворот директор протянул руку:

— Желаю успеха, Дортмундер. Осмелюсь добавить, что надеюсь больше никогда вас не увидеть.

Он хохотнул. Это была шутка. Дортмундер переложил платок в левую руку, а правой пожал руку директор:

— Я тоже надеюсь больше никогда вас не увидеть, господин директор.

Это не было шуткой, но он тоже хохотнул. Лицо директора слегка передёрнулось:

— Да, — промямлил он, — да… И посмотрел на свою ладонь.

Высокие ворота отворились. Дортмундер вышел, и ворота снова закрылись. Он был свободен, он заплатил свой долг обществу.

Он также потерял триста долларов, чёрт возьми, деньги, на которые он рассчитывал. У него оставалось лишь десять долларов и железнодорожный билет.

В сердцах он бросил носовой платок на тротуар.

Келп увидел, как Дортмундер вышел на солнце и около минуты стоял у ворот, оглядываясь по сторонам. Келп хорошо знал это чувство: первая минута свободы, свободный воздух, свободное солнце… Он подождал, не желая портить Дортмундеру удовольствие, но когда тот, наконец, пошёл вдоль тротуара, Келп включил мотор и медленно поехал за ним.

Отличная машина — чёрный «кадиллак» со шторками на боковых окнах, кондиционером, автоматической коробкой передач, специальным устройством для опускания дальних фар при оживлённом ночном движении и ещё массой всяческих штучек.

Келп предпочитал приехать в Нью-Йорк на машине, а не в поезде, поэтому отправился предыдущей ночью на поиски. Подходящий автомобиль он приглядел на Восточной Шестьдесят седьмой улице. Судя по номеру «МД», машина принадлежала врачу; Келп любил медиков, потому что они вечно оставляли ключи в машине. И на этот раз благородная профессия его не разочаровала.

Сейчас на машине стоял, разумеется, совсем другой номер — государство не зря четыре года обучало Келла мастеровитости.

Тихонько урчал двигатель, шуршали по грязному асфальту шины, а Келп думал об удивлении и радости, которые Дортмундер испытает при виде друга. Он уже собирался подать ему знак клаксоном, когда Дортмундер внезапно повернулся, посмотрел на чёрную, молчаливую, с задёрнутыми занавесками машину, мрачно следовавшую за ним и, охваченный паникой, внезапно помчался, как заяц, вдоль стены тюрьмы.

На щитке приборов; около дверцы, были четыре кнопки, управляющие четырьмя боковыми окнами «кадиллака». Келп на свою беду вечно путал, какая кнопка какому окну соответствует.

Он нажал на одну из них, и скользнуло вниз заднее стекло.

— Дортмундер! — закричал он, нажимая на акселератор. «Кадиллак» сделал рывок вперёд и стал зигзагами приближаться к Дортмундеру, в то время как Келп безуспешно старался обнаружить нужную ему кнопку. Опустилось левое стекло, и он опять позвал Дортмундера, но тот его не услышал. Келп ткнул в другую кнопку, и заднее стекло поднялось.

«Кадиллак» стукнулся о край тротуара и немного заехал на него, потом повернул прямо на Дортмундера, который прижался спиной к стене, расставил руки и безумно завизжал.

В последнюю секунду Келп надавил на педаль тормоза. «Кадиллак» встал, как вкопанный, а Келла бросило на руль.

Дортмундер протянул дрожащую руку, чтобы опереться о вибрирующий капот «кадиллака».

Келп попытался вылезти из машины, но в возбуждении нажал на другую кнопку — ту, что автоматически блокировала все четыре дверцы.

— Проклятые врачи! — вскричал Келп и стал, подобно ныряльщику, удирающему от осьминога, бить по всем кнопкам подряд. Наконец ему удалось, вывалиться из машины.

Позеленевший от страха Дортмундер по-прежнему прижимался к стене.

Келп подошёл к нему.

— Почему ты убегаешь, Дортмундер? — спросил он. — Ведь это я, твой старый друг Келп.

И протянул ему руку.

Дортмундер ударил его кулаком в глаз.

— Ты должен был погудеть! — буркнул Дортмундер.

— Я и хотел это сделать, — оправдывался Келп, — но потом страшно запутался. А теперь всё будет хорошо.

Со скоростью сто километров в час они мчались по автостраде на Нью-Йорк.

Сперва проворонить триста долларов, потом так дико перепугаться и, наконец, разбить сустав, когда этот болван чуть не раздавил его, и всё это в один день!

— Чего ты от меня хочешь? Мне дали билет на поезд. Я вовсе не просил тебя заезжать.

— Держу пари, что тебе нужна работа, — возразил Келп. — Если, конечно, у тебя ничего нет на примете.

— Пока ничего, — ответил Дортмундер. Чем дольше он думал, тем более обиженным себя чувствовал.

— Так вот, есть потрясающее дельце, — заявил Келп, демонстрируя в улыбке все свои зубы.

Дортмундер решил перестать дуться.

— Хорошо, — согласился он. — Так и быть, выслушаю. Валяй.

— Ты, когда-нибудь слышал о местности под названием Талабво?

Дортмундер сморщил нос.

— Остров в южной части Тихого океана?

— Нет, страна. В Африке.

— Никогда не слышал. Но я слышал о Конго.

— Это рядышком, — бросил Келп. — Кажется.

— Там, должно быть, нездоровая обстановка, да? Я имею в виду, по температуре.

— Думаю, так. Хотя точно не знаю, никогда там не был.

— Мне не хочется туда ехать, — проронил Дортмундер. — Сплошная зараза. И к тому же убивают белых.

— Только сестёр милосердия, — уточнил Келп. — Но работать надо будет здесь, в доброй старой Америке. А об Акинзи ты когда-нибудь слышал?

— Врач, написал книжку о сексе, — ответил Дортмундер. — Я хотел взять её в библиотеке, когда сидел, однако список желающих был лет на двенадцать. Я, тем не менее, записался — на случай, если меня не выпустят на поруки, — но так и не увидел этой книги. Он вроде умер, нет?

— Я не о нём, — сказал Келп. — Я говорю о стране. Акинзи — такая страна.

Дортмундер покачал головой.

— Тоже в Африке?

— Так ты о ней слышал?

— Нет. Просто догадался.

— Так вот… Раньше это была британская колония, а когда они получили самостоятельность, у них началась драчка, потому что вся страна делилась на два больших клана, и оба хотели руководить. Произошла гражданская война и в конце концов они решили разделиться на две страны: Талабво и Акинзи.

— Ты так много знаешь… Я потрясён, — вставил Дортмундер.

— Мне рассказали, — скромно признался Келп.

— Но я пока не вижу сути.

— Сейчас. Кажется, у одного из этих кланов был изумруд, драгоценность, которой молились как богу. Теперь это их символ. Вроде талисмана. Как могила Неизвестного солдата, или что-то в этом роде.

— Изумруд?

— Он стоит полмиллиона долларов, — сообщил Келп.

— Немало, — заметил Дортмундер.

— Естественно, продать такую вещицу нельзя — она слишком известна. Но покупатель есть. Он готов заплатить по тридцать тысяч долларов каждому, чтобы получить этот изумруд.

Дортмундер достал из кармана рубашки пачку «Кэмел» и сунул сигарету в зубы.

— А сколько надо человек?

— Возможно, человек пять.