Дарья Донцова - Смех и грех Ивана‑царевича

Я положил трубку в карман.

В комнаты, которые занимал умерший хозяин, я зашел в первую ночь после приезда в дом — хотел, пока весь местный люд спит, осмотреть помещение. И был немало удивлен его пустотой. Правда, мебель, картины и большое количество книг находились на местах. Но ничего личного в спальне, кабинете и гостиной я не нашел.

Принято считать, что барахольщицами являются женщины, хотя мужчины тоже любят окружать себя вещами: спортивные трофеи, коробка для хранения часов, сигаретницы, кинжалы, оружие и охотничьи трофеи на стенах, модели судов, машин, фотографии… Набор, конечно, иной, чем у слабой половины, которая предпочитает плюшевые игрушки, статуэтки и другую дребедень, но все же обычно есть. А в апартаментах Семена Кирилловича ничего такого я не обнаружил, они походили на номер отеля, который нерадивая горничная плохо пропылесосила.

Домработница Надежда Васильевна, которая служит в доме много лет, шепнула мне, что Елизавета, не дождавшись сороковин по покойному, начала наводить порядок и выбросила все, что принадлежало мужу. А теперь скажите, поступит подобным образом женщина, если она горячо любила супруга? Большинство вдов годами не решаются избавиться от мелочей, которые принадлежали покойному.

И еще один штрих: за тот срок, что я по заданию Норы прикидываюсь дворецким, Елизавета Матвеевна ни разу не вспомнила своего Сеню, даже не произнесла вслух его имени. Ну знаете, как это бывает — люди беседуют за столом, кто‑нибудь говорит ничего не значащую фразу, вроде: «Передайте мне тарелку с сыром», а вдова неожиданно шепчет: «Бедный мой Петя, он так любил рокфор, а я ему запрещала есть его каждый день, опасалась за печень мужа». Моя же хозяйка не выдавала подобных реакций. Хотя это не говорит о том, что она убила супруга, скорее всего, просто давно перестала испытывать к нему горячую любовь.

Помните бородатый анекдот о пожилой супружеской паре, которая, сидя в парке на скамеечке, кормит голубей и мило беседует? Женщина говорит мужу: «Дорогой, сегодня прекрасная погода — тепло, светит солнце. Ну прямо как в Феодосии. Как мне нравится этот город! Когда кто‑нибудь из нас умрет, я непременно перееду жить поближе к морю». Возможно, Елизавета Матвеевна родная сестра той очаровательной дамы.

Я достал телефон, отправил Элеоноре эсэмэску, а потом быстро пересек холл, повернул налево, рассеянно зарулил в восточное крыло особняка, машинально сделал пару шагов и — замер. Минуточку! В той части дома, которую занимает семья Винивитиновых, обои бордового цвета, а здесь темно‑зеленые, на полу нет ковра, под моими ногами почерневший от времени и давно не обновлявшийся темно‑коричневый паркет. Надо же, меня случайно занесло в нежилую часть «замка»!

Я толкнул одну из дверей, вошел в комнату, зажег свет и понял, что не видел эту маленькую гостиную. В день моего приезда Анфиса, конечно, устроила для дворецкого обзорную экскурсию, провела меня по дому, но разве можно после беглого осмотра запомнить, что и где находится? В здании то ли шестьдесят, то ли семьдесят комнат, коридоры, холлы, полно разных закоулков.

Кстати, когда мы с Елизаветой Матвеевной подписывали договор, она сказала:

— Иван Павлович, вы занимаетесь исключительно той частью усадьбы, где живут члены семьи, музейная сторона вас не касается, там будут работать другие люди.

Я еще раз огляделся. Так и знал, что рано или поздно заблужусь! Правда, где находится выход на крышу, я усвоил. Кровля — пунктик хозяйки, она меня уже раз десять заставляла подниматься вместе с ней наверх и осматривать несколько участков черепицы, которые, по мнению Винивитиновой, вот‑вот дадут очередную течь. Если честно, я не понимаю, зачем надо постоянно это делать и бормотать себе под нос: «Трещина вроде стала расширяться…».

Но спорить с женщиной абсолютно бессмысленное дело, она всегда права и дуется на вас за то, что вы попытались высказать собственное мнение. Я давно понял: если не хочешь конфликтовать с представительницей слабого пола, нужно применить простую, но верную практику. В тот момент, когда ваша мать, сестра, жена или любовница начинает что‑то говорить, нужно слушать ее молча. Последнее слово тут ключевое. Никогда не ввязывайтесь в спор и не думайте, что собеседница, задавая вопрос, например: «Милый, как на мне сидит платье? Тебе не кажется, что я потолстела?» — ждет на него честного ответа. Говорить: «Да, оно тебе мало размера на два, перестань жрать у телевизора шоколад коробками» — нельзя ни в коем случае. Честность в беседе с дамой совершенно не требуется, ей не нужна правда жизни. «Да» и «нет» — вот слова, которые подойдут к любой ситуации. Говорите меньше — целее будете.

И еще от всей души советую запомнить фразу: «Ты совершенно права». Это прекрасный, стопроцентно безотказно срабатывающий огнетушитель. Как только вас принимаются провоцировать на скандал, ну, например, упрекают: «Ты мне совсем не помогаешь по хозяйству», — вы спокойно произнесите: «Ты совершенно права».

И все, скандал затоптан на корню.

А начнете спорить, доказывать, что содержите жену, ее сестру с мужем‑лентяем, братца‑неудачника, тестя, тещу, оплачиваете школу для детей et cetera[3], поэтому вынуждены бегать савраской с раннего утра до позднего вечера, не имея времени на поход с супругой за продуктами, получите громкий скандал со слезами и истерикой. Поэтому не злитесь, а проникновенно говорите: «Ты совершенно права». Можете поверить, собеседница еще пару раз повторит претензию и замолчит. Как повздорить с человеком, который во всем с тобой согласен?

Да, чуть не забыл! Эту волшебную фразу нужно использовать лишь в тот момент, когда в ваш адрес направляется поток упреков и претензий. Ни в коем случае не произносите ее, если женщина говорит: «Я потолстела», «Ты меня не любишь», «Моя мама вызывает у тебя раздражение», ну и так далее. В противном случае вашему физическому и моральному здоровью может быть нанесен сильный урон. Не дай бог, еще закончите жизнь в психиатрической лечебнице, в инвалидном кресле. Ведь удар сковородкой по голове может начисто лишить вас разума. Думаете, интеллигентная женщина, допустим врач, учительница, бухгалтер, никогда не опустится до рукоприкладства? Ну‑ну… лично я не советую вам проверять, на что способны дамы в гневе. Большинство из них, невзирая на образование и воспитание, превращаются в фурий.

Я еще раз обвел взглядом комнату. Похоже, это гостиная, посвященная охоте. На стенах висят головы медведя, лося, кабана, в стеклянном шкафу хранятся какие‑то фляги, причудливо изогнутый рожок, на одном диване валяется весьма потрепанный темно‑бордовый халат, а чуть поодаль на ковре стоят клетчатые коричневые тапочки. Я удивился. Ну и при чем тут шлафрок и шлепанцы? Им место в экспозиции, которая называется «Опочивальня князя». Или Анфиса с Елизаветой, обустраивая музей, решили изобразить, что он только‑только отправился стрелять уток? Сбросил домашний наряд, надел охотничий костюм, сапоги…

Я подошел к окну, потушил фонарик, отдернул занавеску и понял, что нахожусь совсем недалеко от столовой, куда, собственно, и направлялся. Просто ошибся поворотом, минуя холл, зарулил не в ту галерею.

Дверь тихо скрипнула, я быстро повернулся и оторопел: в проеме стоял черный пес. Он был огромным, мощным и совершенно не вызывал желания ласково потрепать его по голове.

Я вздрогнул и неожиданно для самого себя заискивающим голосом произнес:

— Хорошая собачка…

Псина попятилась, дверь захлопнулась.

Я перевел дух и тут же почувствовал себя полнейшим идиотом, потом приказал: «Ваня, очнись! Ты сейчас видел Матвея Ильича, который после смерти Семена Кирилловича изображает привидение». Представляю, как старик развеселился, услышав фразу, которую я выпалил от растерянности. Но что уж греха таить, всем известно, что я слегка побаиваюсь псов, в особенности одного со мной веса. Вот только почему отец хозяйки решил прикинуться Корнелием, главным действующим лицом придуманной Семеном Кирилловичем легенды? Экскурсанты давно покинули особняк, настало время ужинать…

Продолжая удивляться, я вошел в столовую, увидел, что вся семья уже сидит за столом, и встал возле буфета.

— Милый, ты забыл принять свои витамины для шерстистости! — воскликнула Эмма Геннадиевна.

Матвей Ильич, сосредоточенно ворошивший вилкой салат в тарелке, замер:

— Мамочка, а разве я такие пью?

Мой взгляд уперся в лысую голову старика. Хм, похоже, ему уже нет необходимости поддерживать свою, как выразилась его супруга, шерстистость.

— Папочка, я разговариваю с Ричем, — засмеялась Эмма Геннадиевна.

Пуделек, наряженный в ярко‑красный свитер, вышитый белыми оленями, сидел на стуле около своей хозяйки. Услышав свое имя, он издал тихий звук, менее всего напоминавший лай, скорее уж мышиный писк, и попытался спрыгнуть на пол. Но хозяйская длань ловко схватила его за ошейник: