Людмила Милевская - У жены под кроватью

— Торт! Какая прелесть! Липусик, бегу, — радостно воскликнула она и, сладко потянувшись в объятиях Ивана Семеновича Желтухина, лениво констатировала: — Твоя звонила. Торт лопать зовет.

— Опять? — поразился тот.

— Увы, — торопливо драпируя домашним халатом свою соблазнительную наготу, подтвердила Глафира. — Надо идти, иначе Липка припрется сюда, благо, рядом квартиры.

— Ну что ты будешь делать! — удручился Иван Семенович Желтухин. — Нигде мне нет покоя! Что у меня за жена? Только муж за дверь, как она черт-те за что принимается.

— Не волнуйся, я скоро, — успокоила его Глафира. — А ты посуду пока помой.

Она выскользнула из своей квартиры и позвонила в соседнюю.

Неприученный к домашней работе Иван Семенович тяжко вздохнул и покорно поплелся в кухню, но мыть посуду не стал, а нервно закурил. Он страдал. И понять его можно: надо думать, нелегко изменять любимой жене. Совесть мучает, сердце ноет… Но и не изменять Иван Семенович не мог — так был устроен. Мужчина.

“Э-хе-хе, бедная моя Липочка, — с нежностью в сердце думал он, — поди, без меня скучает, без единственного своего. Святая она у меня, святая. А я, подлец… Но ничего, вот из командировки вернусь и в театр ее поведу. Давно уж, солнышко, просится, вечернее платье хочет всем показать”.

Хлопнула дверь — вернулась Глафира.

— Так быстро? — удивился Иван Семенович.

— Да уж, Ваня, шизанулась твоя жена. Ты бы реже ее оставлял одну.

Испугался Желтухин:

— А в чем дело?

— Слишком впечатлительная она, — небрежно чмокая его в лоб, пожаловалась Глафира. — Дворничиха шмотки мужские под вашим балконом нашла, Липка сидит теперь в полной прострации. Представь: порезала торт, половину слопала и клянется мне смертно, что ни крошки в рот не брала. Как не брала? А куда ж торт подевался?

Желтухин озадаченно покрутил головой, не зная что отвечать, Глафира же с чувством продолжила:

— Этак скоро она будет похожа на бегемота, с диетой такой. Ладно, черт с ним с тортом. Ты знаешь меня, я не привереда. Будем есть то, что осталось. Я, хоть и сыта, но пошла в ванную культурно руки помыть перед едой, а там… Там полотенце мокрое. Липа, говорю, повесь сухое. Липа прибежала и давай меня убеждать, что полотенце нормальное. Абсолютно свежее, говорит. Но я-то не дура, отвечаю, пощупай сама. Это, вааще, что такое? Называется, в гости пригласила меня. Торт обгрызла, полотенце мокрое сунула… Короче, я обиделась и ушла.

— А Липочка что же? — растерялся Иван Семенович.

— Так с мокрым полотенцем в руках и застыла. Задумалась. Ой, Ваня, непутевая у тебя жена, — заключила Глафира и про себя отметила: “И раньше была не слишком умна, а теперь и вовсе чокнулась”.

Разумеется, после такого сообщения Иван Семенович Желтухин спокойно изменять жене уже не мог. Не такой он был человек, неравнодушный. Поэтому теперь изменял он своей Липочке с большой тревогой в сердце: как там она, бедняжка? Что поделывает?

К ночи темперамент пошел на убыль, а тревога усилилась. Одолели плохие сны, разыгралась ревность. Иван Семенович вскочил, охваченный плохими предчувствиями, и, свесив ноги с кровати, подумал: “Не пойду завтра к Ниночке. Из командировки срочно вернусь, в конце концов жена дороже”.

Проснулась Глафира, томно заворочалась в постели, лениво спросила:

— Вань, ты куда?

— На кухню, Глашенька, покурю.

— Нет, не кури на кухне. Мой завтра припрется и сразу унюхает. Будет скандал. Он чем больше пьет, тем сильнее ревнует. Иди на лестничную площадку.

Иван Семенович удивился:

— Да как же, Глаша, на площадку? Там соседи. И Липочка, не ровен час, заметит.

Глафира нехотя оторвала голову от подушки, включила ночник, глянула на часы и рассердилась:

— Какая Липочка? Какие соседи? Три часа ночи! Все спят уж давно!

“Она права”, — подумал Иван Семенович да прямо в трусах на лестничную площадку и потрусил. Там он выкурил сигаретку, потом другую — уж очень как-то занервничал, Липочка-солнышко сильно волновала его.

Липочка, кстати, тоже плохо спала, словно ловила флюиды мужа. Ворочалась на кровати, вздыхала, несколько раз выходила на балкон, даже Глафире хотела звонить, обнаружив свет в спальне подруги. Но передумала и вернулась в постель.

“Завтра ей позвоню”, — решила и… вспомнила, что не закрыла за Глашей дверь.

— Прав мой Ваня, я беспомощная. Вот, спать с незапертой дверью улеглась, — с досадой воскликнула Липочка и поспешила в прихожую исправлять оплошность.

Иван Семенович в этот момент как раз загасил сигаретку и, с нежным вздохом вспоминая о любимой жене, уверенно шагнул… к родной квартире. Случилось то, чего Иван Семенович боялся много лет: он взялся за ручку, свою дверь поспешно толкнул и с ужасом подумал: “Что я делаю, дурак? Ноги сами в стойло идут! Поворачивай, черт! Поворачивай!”

Но было уже поздно: в прихожей загорелся свет — всплеснув руками застыла Липочка. Сквозь прозрачную ночнушку розовела ее пышная нагота — стоя в одних трусах, Иван Семенович подумал: “Допрыгался, грязный кобель!” И обмер.

А Липочка растерялась от многообразия чувств: и радость, и испуг (муж все же в трусах), и любопытство, и удивление раздирали ее непримиримыми противоречиями. Она не знала как реагировать и повела себя обычно.

— Ваня, — ахнула она, — зайчик мой, ты же в командировке!

— Так вернулся, — не моргнув глазом, сообщил Желтухин и, переминаясь с ноги на ногу, добавил: — Внезапно.

— А почему в одних трусах? — изумилась Липочка.

— Так обокрали.

— Ах, зайчик мой! — всплеснула пухленькими ручками Липочка, падая на грудь мужа. — Как же это случилось?

— Убей — не помню, — горестно признался Иван Семенович, нежно поглаживая упругую спинку жены. — Думаю, клофелинщиков дело. Свирепствуют сейчас они, — пояснил он и с ужасом осознал, что вышел покурить в шлепанцах Глафиры.

Но Липочка шлепанцев не заметила, зато обнаружила на мужниной волосатой руке баснословной цены “Ролекс” и обрадовалась:

— Ой, Ваня, тогда они дураки, эти клофелинщики, часики-то снять не догадались.

— Да уж, — самодовольно согласился Иван Семенович. — Самое ценное удалось сохранить. Уперся и ни в какую… Ты ж меня знаешь.

Тут Липочка вспомнила о своих обязанностях и потащила мужа в кухню: кормить и поить. По ходу Иван Семенович умудрился скользнуть в ванную и определить там, что Глафира неправа: полотенце-то сухое.

В кухне, пока Иван Семенович заправлялся салатом из помидоров и тушеным в сметане кроликом, Липочка радостно висла на его мощной шее и нежно ворковала:

— Мой ты зайчик, соскучился, проголодался, чмок, чмок, чмок-чмок-чмок…

Она забыла совсем, что с мужем не далее как в обед рассталась. За это время иной мужчина толком и проголодаться не успеет, не то что соскучиться. Но Желтухин был не таким. Невзирая на глубокую ночь, он ел с аппетитом. Всегда был рад человек плотно покушать, да и Глафира не слишком кормила. Что такое этот торт?

“На раз куснуть, — осудил он Глафиру, позабыв, что сам торт ей и купил. — То ли дело тушеный кролик. Ручки у Липочки золотые…”

Кролик исчезал с умопомрачительной скоростью.

“Хорошо что вернулся, — уже с радостью подумал Желтухин. — Блядство-блядством, а родная жена лучше. И накормит, и приголубит, и поболеет душой. Вот где она, эта Глафира? Спит и плевать ей что я исчез, а Липочка вон как мне рада”.

И от полноты чувств Иван Семенович взял да и рассказал жене о своих мытарствах: как очнулся в чем мать родила, как нашел в кустах трусы (ироды хоть что-то прикрыться оставили), как попался добрый таксист да за спасибо отвез домой. Короче, на выдумку не скупился. Липочка слушала, охала и качала головой, всей душой переживая за мужа. Время от времени она вскидывала свою пухлую ручку и с нежностью опускала ее на лысину мужа: “Ах, ты зайчик мой!” “Не переборщить бы”, — жадно поедая кролика, с опаской подумал Иван Семенович, дивясь доверчивости жены. Подумал, смутился и быстренько рассказик свернул. Вытирая жирные губы салфеточкой, нежно сказал:

— Спасибо, Липочка-солнышко, наелся. Теперь ванну принять хочу.

Липочка засуетилась:

— Конечно, конечно, мой зайчик.

И скоренько все устроила. Пока муж плескался в джакузи, смывая тайные грехи, Липочка даром времени не теряла: порхнула в спальню, подкрасила глазки, поправила причесочку, накинула пеньюарчик и присела на кровать, прикрыв глаза в истомном ожидании. Возвращаясь из очередной командировки, всякий раз Ванечка набрасывался на жену, как дикий зверь в брачный период. “Вот как оголодал, — радовалась Липочка. — Сразу видно, что верный муж”.

Правда в этот раз, как выяснилось, муж далеко не уехал, можно сказать, что сразу вернулся, но Липочка знала своего Ваню, а потому готовилась.

“Ах, про духи забыла!” — вспомнила она. Пухлая ручка потянулась к туалетному столику.