Наталья Александрова - Испытательный срок для киллера

У Мерзоева было малое предприятие здесь же, в институте, он доставал заказы, потом заключал временные трудовые соглашения с сотрудниками, которые выполняли работу, расплачивался сразу, и все были довольны.

– А чем сейчас Мерзоев занимается?

– Да охранную сигнализацию делает для банка одного и для магазина на Невском.

Приехала полицейская бригада: женщина-врач и два парня в штатском, эксперт и опер, похожие друг на друга, только один блондин, а другой – брюнет. Всех разогнали по комнатам. Тело Никандрова отцепили от трубы, осмотрели и увезли в морг. Врач уехала, эксперт возился в щитовой, а оперативник обосновался в кабинете Синицкого и стал снимать показания с сотрудников. Первым вызвали Голубева. Он вернулся через полчаса злой как черт, присел к Надеждиному столу, закусил печенье.

– Как сказал, так и вышло. Я кругом виноват. И зачем ключи давал, и почему не уследил, и что вообще у меня в секторе творится.

– Полиции-то какое дело, что в секторе творится.

– Да нет, это Синицкий уже потом мне в коридоре вставил.

Когда Валя сердился, он бывал грубоват.

– А что они там говорят, самоубийство это, точно?

– Да вроде к этому склоняются. Опер спрашивал, были ли у него какие-нибудь неприятности? Я говорю, у нас у всех одни неприятности, денег не хватает, платят мало, отсюда и неприятности. А как у него, спрашивает опер, со здоровьем было и в семейной жизни? Я отвечаю, про это ничего не знаю, там, в семье, и спрашивайте. Ну, он вызовет еще теток, Полякову, она вечно все знает, а тебя не будут спрашивать, я сказал, что ты сегодня из отпуска первый день и ничего не знаешь.

– Ну, спасибо, Валя, выпей еще кофейку.

Надежде было жалко Вальку, надо же, такое ЧП, теперь действительно начальство вцепится намертво, могут и с поста снять, ведь Голубев таки нарушил инструкцию, а с инструкциями в институте всегда было строго.

Валя Голубев был хорошим человеком, это признавали многие, но с начальством отношения у него не складывались. Он не любил подчиняться, заискивать и открыто презирал начальников за то, что они, за редким исключением, ничего не соображали в инженерной работе. С Синицким у Вали сложились особенно плохие отношения, а Синицкий был, по Валиному же выражению, мужик сволочеватый, так что теперь он воспользуется случаем и отомстит Вальке. Что его снимут с начальников сектора, Валя не боялся, ему это было до лампочки. Прибавка к зарплате небольшая, а забот – выше крыши. Да и назначили-то его начальником случайно, прежний начальник Яков Михайлович вышел на пенсию, а никто из подходящих людей не хотел вешать себе на шею такой хомут: сектор маленький, двенадцать человек всего, в основном женщины. Начальство от безысходности предложило должность Вале, и коллектив его уговорил.

Надежда знала Валю очень давно, больше двадцати лет, они пришли работать почти вместе, только Валя был старше ее на три года, так как перед поступлением в вуз служил на флоте. И хоть было это давно, Валя службу свою помнил очень хорошо и по каждому поводу рассказывал флотские байки, причем редко повторялся.

Обласканный Надеждой, Валя выпил еще кофейку и печенья съел полкоробки в расстроенных чувствах, а потом его опять вызвали к начальству. Надежда сидела за столом и думала грустные думы. Она вспомнила Сергея Никандрова, который хоть и работал в институте много лет, был человеком довольно нелюдимым, ни с кем близко не сходился, никому про себя ничего не рассказывал. Надежда раньше его мало знала, так, здоровались в коридоре, а года два назад, когда их сектор остался без начальника и его расформировали, а потом началась всеобщая реорганизация, Надежда недолго думая попросилась в сектор к Вале Голубеву, да он и сам ее давно звал, а потом и Никандров туда перешел. А сектор их старый расформировали потому, что начальник сектора Сан Саныч Лебедев, муж Надежды, уволился в связи с переходом на другую работу. Был он начальником недолго, меньше года, и сначала Надежде ужасно не понравился. А потом много всего случилось плохого, много пришлось им вместе пережить. Оба они с Сан Санычем были люди одинокие, дети у них взрослые, свои семьи имеют. И вот три года назад после ноябрьских праздников только посмотрели они друг на друга с интересом, а к Новому году уже поняли, что жить друг без друга не могут. И хоть официально они записались в ЗАГСе позже, он настоял, Надежде-то было все равно, но вели отсчет своей семейной жизни с того Нового года. И вот на трехлетнюю годовщину их семейной жизни муж решил в качестве подарка свозить ее к своим родственникам в Краков. Хотели поехать на Рождество, но выяснилось, что двоюродная сестра Сан Саныча, которая была замужем за поляком и много лет жила в Кракове, уезжает на Рождество в Вену, сын ее с компанией студентов – в Париж, а свекровь восьмидесяти лет, которой сидеть бы дома и принимать гостей, собралась с группой паломников в Рим, чтобы помолиться в соборе Святого Петра и повидать Папу. Ничего не поделаешь, Польша хоть и Восточная, а все-таки Европа, всюду им близко, вот и разъезжают все кому не лень! Поэтому пришлось поехать в конце ноября, но оказалось, что так даже лучше, туристов меньше, спокойнее.

Погода этой осенью в Кракове стояла на удивление теплая, дожди шли редко, снега вообще не было, а город был так хорош, что Надежда первый раз в жизни почувствовала себя абсолютно счастливой. Она вспомнила, как в первое утро они с мужем самостоятельно пошли гулять. По крутой булыжной улице они поднялись в Краковский замок – Вавель. На солнце набежала быстрая черная туча с яркой окантовкой света, хлынул короткий, сильный, почти летний дождь. Они спрятались от него в портале замкового собора, прошли под своды, спустились к могиле Мицкевича. Собор был почти пуст, только две женщины молились рядом в одной из келий. Неожиданно яркий солнечный луч проник сквозь переплет высокого окна и упал на темную роспись стены, которая вспыхнула и ожила, как после прекрасной реставрации. Они вышли на воздух. Туч как не бывало, замок сверкал после дождя, как драгоценный камень в оправе темного золота осенних садов. Они вышли за крепостную стену, по зеленому, как весной, склону холма спустились к реке и долго брели вдоль нее, взявшись за руки.

Надежде нравилось здесь все. И пустынный замок на горе, и строгие костелы с потемневшей резьбой внутри, и маленькие булочные, набитые какими-то удивительными кренделями и булками, и продавщицы на каждом углу с большими прозрачными ящиками, заполненными краковскими бубликами, они назывались баржанки, и бесчисленные кондитерские, где продавалось что-то большое, воздушное и сбитое, и красивые полячки, и вежливо-вкрадчивое «Пшепроше, пани» по каждому поводу. Хозяева повозили их по всей Польше, показали Гданьск, Варшаву, но Краков остался в памяти навсегда.

Через две недели они уезжали из Варшавы поздно ночью. Прижавшись к теплому плечу мужа, глядя на убегающие огоньки за окном купе, Надежда вдруг поняла, что так хорошо не бывает долго и что наверняка дома ждет ее какая-нибудь неприятность, – и вот, как в воду глядела. После двух недель счастья сразу, что называется, мордой об стол! Перед ней встало лицо, вернее, то, что было когда-то лицом Никандрова, которое мелькнуло в дверях щитовой. Да, судьба работает на контрастах!

Подошла Полякова, угадала ее мысли:

– Ну что, Надя, как тебе после заграницы наши дела показались?

– Ужас какой! С чего это он?

– Кто знает? Он ни с кем не разговаривал, пока тебя не было, так только, по делу.

Надежда не хотела задевать Полякову в первый день после отпуска, но не выдержала, прищурилась и ехидно произнесла:

– Ни за что не поверю, что ты про Никандрова ничего не знаешь, неужели этот крепкий орешек оказался тебе не по зубам?

Татьяну Полякову Надежда про себя называла «женщиной, которая знает все», и это было верно на двести процентов. Информацию Полякова могла выжать буквально из ничего, из невольного восклицания, вскользь брошенного слова или поворота головы. Из всех этих мелочей Полякова умела делать правильные выводы. Память у нее была очень хорошая. Она знала почти все о почти всех сотрудниках института, кто на ком женат, у кого сколько детей, где эти дети учатся, кто счастлив в браке, а кто – нет, у кого с кем и в какое время были романы и даже у кого с кем романы предполагались, – надо отдать ей должное, в этом вопросе она никогда не ошибалась. У Надежды с Поляковой отношения были сложные, вообще-то, они друг друга не любили, но в последнее время, после Надеждиного замужества, дамы внешне старались держаться миролюбиво, а когда после реорганизации Полякова попала в тот же сектор к Вале Голубеву, Надежда смирилась.

– Видно, Татьяна, нам с тобой никуда друг от друга не деться, будем до пенсии с тобой вместе.