Дарья Донцова - Покер с акулой

Неизвестно, как бы сложилась моя дальнейшая судьба, но на следующее утро после того, как я попала в эту суматошную семью, началась невероятная, захватывающая дух детективная история.

Катю похитили, и я осталась один на один с домашними и материальными проблемами. Пришлось заботиться о Сереже, Кирюше, Юле, собаках, кошках, хомяках и жабе Гертруде. Не буду рассказывать, как училась готовить, стирать, убирать, опущу и повествование о походах в школу… Ситуация осложнялась еще и тем, что я просто обязана была отыскать похитителей и вызволить Катю.

После долгих и мучительных поисков подруга нашлась на… чердаке моей собственной дачи в Алябьеве, а одним из главных преступников оказался не кто иной, как Михаил Громов.

Раскрыв рот, слушала я рассказ майора Костина, распутывавшего хитрое дело. Слушала и не верила своим ушам. Мой якобы ласковый, интеллигентный, заботливый, щедрый муж на самом деле оказался хладнокровным негодяем и убийцей. Он не торговал компьютерами, фирма, якобы производящая программные продукты, просто служила ширмой. Громов вместе с компаньоном наладили выпуск из пищевой соды «американских витаминов» и обманывали почем зря наивных людей.

Не лучше поступил супруг и со мной. Больше всего он боялся, что я случайно узнаю о том, какое наследство оставили мне родители: коллекцию картин лучших художников России. Мой отец, оказывается, собирал ее всю свою жизнь, а я в детстве ничего в этом не понимала. После смерти папы полотна были переданы на сохранение лучшему другу семьи, старику Юровскому. И наше с Михаилом благополучие строилось не на его заработках, а на тех деньгах, что супружник выручал, торгуя пейзажами и портретами из коллекции моего отца. А еще в мое приданое вошли дача в Алябьеве и квартира моих родителей, огромные пятикомнатные апартаменты в центре Москвы, тоже благополучно пущенные Громовым с торгов.

Мужу было выгодно, что жена апатично и бесцельно сидит дома, кутаясь зимой и летом в оренбургский платок. Он без конца «заботился» обо мне, постоянно внушая мысли о слабом здоровье. Ему страшно не хотелось, чтобы я очнулась от спячки и начала выяснять финансовые проблемы. Трогательно уложив меня в кровать в компании таблеток, капель и микстур, Михаил преспокойненько ехал с любовницей в ресторан. Правда, возвращаясь домой, он никогда не забывал прихватить для «несчастной больной» букет или коробочку пирожных.

– Купил с заварным кремом, – щебетал супружник, внося в спальню поднос с чаем, – подумал, что со сливочным слишком тяжело для твоей больной печени.

Я принимала «заботу» за чистую монету и чувствовала себя благодарной. Но этой осенью мои глаза неожиданно раскрылись, а судьба переменилась кардинально. Я даже придумала себе новое имя – Евлампия, похоронив Ефросинью вместе со старой жизнью.

Михаила с подельником посадили пока в Бутырскую тюрьму. Суд еще впереди, следствие в самом разгаре. Впрочем, жалостливая Катя, которую негодяи продержали на чердаке почти месяц, прикованной к крюку, велела мне отнести мужу передачу и даже купила нехитрый набор для зека – чай, сахар, колбасу и сушки. Но я наотрез отказалась тащить неподъемную сумку на Новослободскую улицу и подала на развод. Михаил и так получил за мой счет слишком много материальных благ, теперь пришла пора платить по счетам, к тому же мне не нравятся люди, решающие свои проблемы методом похищения беззащитных женщин.

Квартиру, где протекала моя унылая семейная жизнь, я заперла, а сама поселилась у Кати. Веду домашнее хозяйство, готовлю, убираю, стираю, бегаю в школу к Кирюшке и забочусь о животных. Денег, естественно, не зарабатываю, но парадоксальным образом не чувствую себя нахлебницей, наоборот, я хозяйка в этих огромных апартаментах, которые Катя сделала из двух квартир – своей трехкомнатной и Юлиной двухкомнатной.

Впрочем, если понадобятся деньги, можно продать какую-нибудь из картин, а на даче в Алябьеве мы намереваемся провести лето.

Многие женщины загрустили бы, окажись они у плиты и стиральной машины, но я счастлива и довольна до неприличия. Каждое утро я встаю в семь утра с великолепным настроением. И еще одна странность – мучившие меня бесконечные болячки исчезли просто без следа. Ни аллергии, ни головной боли, ни бронхита. Я здорова и, пробегав по ноябрьской слякоти в тонких, постоянно промокающих замшевых сапогах, ни разу даже не чихнула.

– Эй, Лампа, – вновь сказала Катя, – иди в кровать, так и будешь на диване ночевать?

– Здесь хорошо, – пробормотала я, медленно погружаясь в сновидения, – двигаться неохота…

– Ладно, – согласилась подруга.

Я почувствовала, как сверху заботливо опускается одеяло. Потом раздалось сосредоточенное сопение, и на грудь навалилась горячая тяжесть. Это мопсы Муля и Ада, не найдя меня в спальне, явились в поисках хозяйки в гостиную и моментально устроились на покой прямо поверх одеяла. Я осторожно повернулась на бок, мопсихи свалились в уютное пространство между моими коленями и лицом. Повозившись немного и поспорив, кто уляжется мордой на подушку, они утихли и начали тихонечко посапывать. Нежное сопение перешло в храп. Рейчел умостилась на полу. Шестидесятикилограммовая стаффордшириха не полезла на диван, прекрасно понимая, что ей там не хватит места. От мопсих исходило мирное приятное тепло, и я безмятежно задремала под убаюкивающий храп.

Резкий звонок влетел в ухо, будто пуля. Я моментально села, тряся головой и плохо соображая, что случилось. На столике разрывался телефон. Рука машинально схватила трубку.

– Это ты? – раздался высокий нервный голос. – Ты?

– Я, – машинально ответил мой язык.

– Умоляю, – зачастила женщина, слегка задыхаясь, – умоляю, скорей приезжай, при тебе он побоится.

– Куда и зачем? – оторопела я.

– Послушай, – бормотала невидимая собеседница, глотая от возбуждения слова, – ты ведь не бросишь меня одну, скорей, умоляю. Во дворе машина паркуется, наверное, это он… Ну, Анечка, приди, дорогая, он же убьет меня…

– Вы не туда попали, – сказала я.

Трубка моментально противно запищала. Я положила ее на рычаг и взглянула на часы – половина шестого. Сон пропал, мопсихи сидели на диване, тараща круглые глаза. Я невольно поежилась, и тут телефон затрезвонил вновь.

– Анечка, дорогая, – забубнил тот же голос, – скорей…

– Вы опять попали ко мне…

Вновь раздался противный писк. Но едва я положила трубку, как раздалась трель.

– Господи, – воскликнул тот же голос, – ну что же происходит! Ну почему меня все время с вами соединяют! Боже, он сейчас войдет!

– Успокойтесь, пожалуйста, – попробовала я образумить припадочную тетку.

Ее слова о близкой смерти совершенно не испугали меня. Скорей всего дама – истеричка, обычная бытовая кликуша. Если бы кто-то на самом деле ломился к ней в квартиру с желанием убить, от тетки бы уже мокрого места не осталось. У Кати есть такая больная – Нина Кочеткова. Чуть заболит голова, как она принимается трезвонить с диким воплем: «Погибаю, спасите».

Ее не волнует, что на дворе ночь или праздничный вечер, Катя обязана ехать спасать припадочную, иначе телефон раскалится добела.

– Господи, – бормотала невидимая собеседница, – ну что мне делать?

– Давайте я позвоню этой вашей Ане, может, меня соединит, – предложила я.

– Да, да, да, – закричала женщина, – пишите телефон, да скажите, что он сейчас меня убьет.

– Как вас зовут?

– Да какая разница?

– Интересное дело, – возмутилась я, – я должна, по-вашему, сообщить этой Ане, что кто-то кого-то убьет? А как она догадается, что речь идет именно о вас?

– Лана, меня зовут Лана! – выкрикнула тетка и бросила трубку.

Я поглядела на бумажку. Номер почти такой же, как у нас, только заканчивается не на семь, а на шесть.

Незнакомая Аня, естественно, мирно спала в этот ранний час. Мерные гудки равнодушно неслись из трубки. На двадцатом я отсоединилась. Многие люди выключают на ночь телефон, не хотят, чтобы их будили звонками среди сна. Наверное, Аня из таких.

Может, и мне вытащить вилку из розетки да забыть о происшедшем? Но не успела я подняться, как аппарат вновь зазвенел. Проклиная собственное малодушие, я подняла трубку и безнадежно спросила:

– Лана? Аня не отвечает. Наверное, вам лучше позвонить ей попозже, где-нибудь около восьми…

В трубке кто-то прерывисто всхлипывал. То ли Лана плакала, то ли на линии были помехи. Наконец до моего уха долетел слабый голос:

– Все, он ушел, умоляю, прошу…

Я обозлилась вконец:

– Вот видите, он ушел, вы живы, ложитесь спокойно спать, да и мне не мешало бы доспать. Утром позвоните на телефонную станцию и скажите…

– Умираю, – прошелестел голос, – он убил, умоляю, придите сюда, не хочу лежать одна, Христа ради…

Слова долетали, словно сквозь вату, женщина говорила размеренно, будто робот. Потом из трубки послышались стоны и нечто, больше всего напоминающее поскуливание. Я опять глянула на часы – шесть. Нет, уснуть точно не удастся.