Елена Логунова - Синяя курица счастья

— Любовное, что ли? — оживилась я.

Ой, у нас иной раз такие письма бывают — сценаристы «мыльных опер» оторвали бы с руками!

Рюрикович, кстати, тайно сохраняет копии особенно душевных «пысем», хотя и не имеет на это никакого права. Так уж вышло, что я об этом знаю, но помалкиваю: если что, всегда смогу использовать как компромат против царь-босса. Он не плохой мужик, но ситуации бывают разные…

— Патом расскажу, — пообещал Рюрикович. — Сичас слушай давай. С вокзала едешь в аэропорт, я тэбя там встрэчу, пысьмо отдам, билет отдам…

— И дэньги отдам! — закончила я за него.

— Вах, Наташка, какой дэньги?! Дэньги потом!

— Это за пысьмо потом, а за хорька сичас давай-давай! — потребовала я.

И тихо чертыхнулась, сообразив, что заговорила как шеф.

Надо же, моментально подпадаю под обаяние его кавказского акцента! Вах, Наташка, какой ты впэчатлительный!

— Хорек-морек, — проворчал Рюрикович, сдаваясь. — Будут тибэ дэньги, только не опаздывай.

— А куда лететь-то надо? — запоздало спохватилась я, но трубка уже загудела.

Ну вот, не узнала самое главное.

Надеюсь, меня не в Заполярье наладят, там холодно, а я в джинсах, ботинках и легкой курточке! И в неизбывной тоске по летнему теплу и отпускному безделью…

Жители Заполярья и прочих белых безмолвий считают, что тем, кто живет на юге, вообще не нужен отпуск.

Да, летом не нужен!

Летом дни длинные, ночи теплые, а море открыто круглосуточно, и даже самый припозднившийся выползень из офиса может релаксировать на пляже хоть до утренней побудки.

Другое дело — зима.

Зима для южного жителя время смутное, как тень отца Гамлета, и страшное, как сказки братьев Гримм в первоначальной редакции.

Зимой почему-то холодно! И то ветер, то дождь, а иногда и эта белая порошковая гадость, от которой в эйфории только лыжники и сноубордисты. А какие среди южан лыжники? Тутошние лыжники — все мигранты из Перми и прочих, извините, Е-бургов!

Настоящий, коренной южанин, природный абориген причерноморских прерий, к середине февраля отчетливо ощущает, как расшатывают зубы костлявые руки цинги, как во тьме точит кости рахит, как депрессия подавляет аппетит и либидо, как стремительно убывают запасы подкожного жира и денежных накоплений. В этот трагический момент южанину жизненно необходим…

Кто сказал — пинок под зад?!

Выйдите вон и застрелитесь, вы ничего не понимаете в тонкой душевной организации!

На исходе зимы южанину нужен хотя бы небольшой вояж в теплые и солнечные края! Это спасет его (ее) от вымирания, а окружающих от… Ну, в общем, тоже от вымирания, потому что он-она-я на исходе зимы просто жуть, какая зараза!

Ох, не дай бог, Рюрикович меня на север пошлет…

Я представила, как бреду по колено в искристом снегу, лавируя между шершавыми торосами и страстно обнимая себя за бока руками в новых меховых тапках вместо варежек, которых у меня нет… А белые медведи и моржи, глядя на меня круглыми глазами, энергично крутят у висков лапами и ластами…

Я заранее вздрогнула.

Картинка была такая сочная и яркая, что не выцвела и за тот час, который мне понадобился, чтобы добраться до аэропорта. Поэтому Рюриковича, нетерпеливо ожидавшего меня у информационной стойки, я без предисловий требовательно спросила:

— Какая там температура?

— Какой тэмпература, ты, Наташка, разве больной? — заволновался шеф.

— Пока нет, но и не хотелось бы!

— А раз здоровый — работай давай! — резюмировал Рюрикович и шлепнул на стойку тонкую пластиковую папочку. — Дэржи пысьмо, дэржи билет, дэржи паспорт и нэ говори, что я плохой начальник — опять в заграницу летишь!

— Ой, Ларнака! — искренне обрадовалась я, заглянув в билет. — Остров Кипр! Там уж точно нет никаких моржей и торосов! Рубен Юрикович, я вас люблю!

— Ты мине, Наташка, тоже нравышься, — благосклонно ответствовал начальник и явно прицелился хлопнуть меня по попе. — Все, беги, ты опаздываэшь!

Я покосилась на ближайшее табло.

На нем светились буковки и циферки, под ним воплощением нетерпеливого ожидания переминалась гражданочка, похожая на пальму в пустыне — такая же рослая и трагически одинокая. Ну, и эффектная, чего уж скрывать, не мне, замухрышке, чета: в шикарной шляпе и тонком шерстяном пальто длиной почти «в пол».

Гражданочка нервно притопывала ножкой (а лыжи-то у нее будь здоров, под стать модельному росту, злорадно заметила я) и поглядывала то на табло, то на раздвижные стеклянные двери, которые ежесекундно кого-то впускали, но, видимо, все не тех, кого дожидалась долговязая мадам.

— Не я одна опаздываю, — сказала я вслух и волнообразным движением ловко увела свой зад от соприкосновения с августейшей дланью царь-босса.

И подумала, что тоже хочу себе такое роскошное длинное пальто, как у этой мадам. Я не каланча, но достаточно высокая, чтобы хорошо смотреться в макси.

Хотя, конечно, наряды «в пол» не для тех во всех смыслах бедных девушек, которые кочуют от Москвы до самых до окраин в плацкарте, а в краткие периоды оседлого пребывания в родной провинции идут по жизни на своих двоих, обутых в неизящные, но крепкие ботинки…

Тут я мельком удивилась тому, что шикарная мадам тоже вовсе не в лабутенах вышагивает, и вовремя — к вопросу о дорогих покупках — вспомнила:

— А деньги?!

Царь-босс вздрогнул.

Я прищурилась, как Робин Гуд перед выстрелом:

— Рубен Юрикович, давайте-ка деньги! И за хорька давайте, и на предстоящие расходы давайте, то есть на сей раз в валюте, уж будьте любезны!

— Вах, жадный ты, Наташка!

Царь-босс раздумал меня хлопать, сунул руку в карман, достал второй конвертик.

— На! И дэньги на, и валюта на! Тыща рублей за хорек, сто дэсять евро камандыровочный.

— Ого!

Я приятно удивилась.

— Не ого, это тибэ на такси, — убил мою радость в зародыше Рюрикович. — Пидисят туда, пидисят обратно, дэсять на шашлык-машлык. Машину я тибэ прямо в аэропорт заказал! Все, тэпэрь беги, рэгистрация заканчивается!

И тогда я послушно побежала, но… сбавила скорость, как только скрылась с глаз царь-босса.

Служебное рвение нужно демонстрировать адресно.

Регистрацию я прошла предпоследней, замыкающей в очереди оказалась пальтово-шляпная супердама, так и не дождавшаяся своего супермена.

— Представь себе лощеного, холеного, выбритого до синевы джентльмена баскетбольного роста, вальяжно развалившегося на сиденье красного кабриолета с открытым верхом! — оживился мой внутренний голос. — Мусоля дорогую сигару, он с жестким прищуром наблюдает за взлетом авиалайнеров, один из которых уносит в дальние дали его постылую бывшую…

— У кого-то слишком богатое воображение, — сухо (и самокритично) заметила я.

Я расторопно прошла регистрацию и предполетный досмотр, потом прикинула, что до посадки на борт осталось минут десять, и резво двинулась в кафетерий с популярным заморским фастфудом.

Не за котлетой в булке двинулась и не за картошкой фри, хотя неплохо было бы позавтракать хоть чем-нибудь, а за горячим чаем, но тоже не для питья.

Дамы в уборной посмотрели на меня с удивлением: мало кто ходит в сортир почаевничать, но я невозмутимо зарулила в кабинку и приступила к процессу, ради которого и пришла.

Кипяток в фирменном стаканчике с пластмассовой крышкой обжигал руки даже через плотный картон. Я сковырнула крепким ногтем носик в пластиковой крышке, и образовавшаяся дырочка задымила паром, как печная труба на морозе.

Надежно установив стакан с кипятком на бачок унитаза, я поднесла к струйке пара конверт, врученный мне Рюриковичем. Свежий клей под клапаном быстро размяк, и я ловко поддела бумажный край пластиковой карточкой.

Очень хорошая вещь — банковская карточка VISA, разнообразно полезная!

— Пассажиры Ступкин и Ложкина, опаздывающие на рейс пятьсот сорок шесть авиакомпании Ural Airlines в Ларнаку, срочно подойдите к выходу номер пятнадцать! — звонким ледяным голосом возвестила женщина по радио.

По тону чувствовалось, что ей глубоко безразлично, успеют на упомянутый или любой другой рейс пассажиры Ступкин, Ложкина и прочие жалкие личности.

Однако это не было безразлично мне, поэтому я сунула расклеенный конверт в сумку и поспешила внять призыву, решив, что интригующее «пысьмо», ради доставки которого мне, аки голубю почтовому, приходится лететь за моря, я спокойно почитаю в самолете.

Долговязая гражданка в пальто и шляпе оказалась от меня через проход.

Устраиваясь на своем месте с максимально возможным удобством (куртку я сняла и забросила на полку для ручной клади, ботинки стянула и спрятала под кресло, из шапки и шарфика соорудила подушечку под голову), я поглядывала на печальную мадам, желая узнать, куда она денет свою крупногабаритную шляпу.